Каждый день я проходила одни и те же полмили до школы при церкви Святого Эдмунда: налево по Рандолф-стрит, направо по Юклид, налево по Плезант. Девочки носили серые клетчатые сарафаны с белыми рубашками, мальчики – рубашки горчичного цвета и слаксы. У мисс Рэй, моей учительницы в первом классе, была осиная талия, густая шевелюра оттенка карамели и неиссякающий запас оптимизма. Она походила на писательницу и певицу Сьюзан Сомерс, возглавляющую класс шестилеток. Но, несмотря на все ее достоинства, не она стала моим самым ярким воспоминанием о Святом Эдмунде. И, как ни странно, не католическое учение и не время, проведенное в церкви, хотя я точно помню, что и того, и другого в моем детстве было предостаточно. Нет, со школой Святого Эдмунда в моей памяти всегда будет ассоциироваться лишь один образ – тихого, воспитанного мальчика с волосами цвета темного песка и слегка оттопыренными ушами, Дэнни Олиса.
Мои школьные влюбленности были самыми разными внешне и по характеру, но я могу с уверенностью сказать, что у них всех имелось одно общее свойство: на уроках они сидели впереди меня. Кто-то способен питать чувства к людям, сидящим рядом или позади, но я – нет. Для этого понадобилось бы контактировать напрямую, иногда даже выворачивая шею, чтобы как следует заглянуть в глаза. Все по-настоящему. А предметом моей любви было не что иное, как мальчишеский затылок. На чистый лист ссутуленной спины я могла глазеть бесконечно. И даже если бы он сидел с приоткрытым ртом или ковырял в носу, я бы ничего не заметила.
Для любительницы грезить наяву вроде меня Дэнни Олис был идеальным объектом. Не припомню, чтобы мне казалось, будто он грустит, но и улыбающимся я его представить не могу. Для ребенка он был слишком выдержанным и серьезным, как будто знал то, что нам, щербатым и верящим в волшебные сказки, еще только предстояло узнать. В нашем первом классе он был Сэмом Шепардом. Когда я родилась, мне подарили плюшевого Любопытного Джорджа, и что-то в круглом лице Дэнни, лице эльфа, и его больших ушах напоминало мне эту обезьянку. Каждый вечер я засыпала, прижимая ее к щеке. Моя влюбленность в Дэнни стала большим событием для всей семьи. Однажды, готовясь к переезду и перебирая свои старые вещи, я нашла открытку, которую Бини прислала мне, когда училась на первом курсе в Университете Айовы: «Дорогая Миш, я по тебе соскучилась. Как там Дэнни Олис?»
В четвертом классе я перешла в местную среднюю школу Уильяма Бея. Там учились мои лучшие подруги сестры Ван, которые спасли меня от одиночества, поселившись в доме напротив. Мне хотелось быть с ними. И одеваться, как я хочу. Спустя некоторое время я почти напрочь забыла про Дэнни Олиса. А мой Любопытный Джордж где-то затерялся вместе с другими вещами из моего детства.
Однажды вечером, в мой первый год в старшей школе, подруга помогала мне готовиться к большой вечеринке, которую я устраивала, пока родителей не было в городе. Последние несколько месяцев эта подруга общалась с мальчишками из Фенвика, местной католической мужской школы, и спросила, можно ли пригласить некоторых из них к нам. Конечно, я разрешила. Она робко призналась, что вообще-то встречается с одним из них.
– Вроде как, – добавила она.
– Здорово, – ответила я. – Как его зовут?
– Дэнни Олис.
Я невольно вытаращила глаза и чуть не расхохоталась и не завизжала одновременно. Но сдержалась и набрала побольше воздуха, как обычно делают, когда собираются поделиться важной тайной.
– Ты не поверишь, – сказала я, – но в младших классах я была без ума от Дэнни Олиса.
Подруга кивнула.
– И началось это на уроке музыки, потому что учитель велел вам взяться за руки, – подхватила она. И добавила, заметив на моем лице растерянность: – Это он мне рассказывал.
Про урок музыки и то, как мы взялись за руки, я ничего не помнила. Так он знал? В своих воспоминаниях я была тихоней, которая сидела сзади, преданно, но украдкой следя за каждым поворотом и наклоном его головы. Но моя одержимость, как выяснилось, была такой же незаметной, как в латиноамериканской мыльной опере. Я сгорала со стыда.
– Какой он загадочный, – с легким раздражением сказала я подруге.
Она пожала плечами:
– Не для меня.
В ту ночь подростки с одноразовыми стаканчиками заполонили газон перед нашим домом и улицу. Я перебрала джина и с трудом лавировала в толпе незнакомых людей. Здесь были и мальчишки, с которыми я встречалась, и те, с кем была бы не прочь встречаться. Кто-то поставил на повтор «Подозрения»[11] группы «Файн янг каннибалз».
Весь вечер я остро сознавала присутствие тихого парня с волосами цвета темного песка, стоящего в углу кухни у холодильника. Теперь его уши были прикрыты волосами. Лицо утратило округлость, чуть вытянулось, но, украдкой поглядывая на него, я видела на нем все то же спокойное и загадочное выражение. Весь вечер я избегала его. Ни разу не посмотрела ему в глаза. Несмотря на выпитый джин, я по-прежнему была девчонкой с задних рядов – внимательной, но не привлекающей к себе внимания.
В один майский день двадцать шесть лет спустя я уже готовилась закрыть ноутбук, когда знакомый сигнал возвестил, что по электронной почте пришло новое письмо. Я заглянула в почтовый ящик. В переписке по электронной почте мне недостает пунктуальности: к стыду своему, признаюсь, что порой проходит несколько дней, прежде чем я отвечаю на письмо. Сейчас же, узнав имя отправителя – Дэн Олис, – я сразу открыла сообщение.
Дэн, который к тому времени стал инженером и жил в Денвере, объяснил, что ему переслали биографический очерк обо мне, опубликованный в журнале выпускников Университета Нотр-Дам. В статье «Сыщик» сообщалось, что я автор сайта «Дневник реальных преступлений» и занимаюсь раскрытием давних убийств. Автор статьи спросил об истоках моей одержимости нераскрытыми убийствами и процитировал мой ответ: «Все началось, когда мне было четырнадцать лет. Одну из моих соседок зверски убили. Очень странное дело. Она совершала пробежку недалеко от своего дома. Это дело так и не раскрыли [в полиции]. Все в округе сначала перепугались, потом понемногу успокоились. А я не смогла. Я должна была выяснить, как это произошло».
Это была версия, рассчитанная на определенный эффект. Еще одна приводится ниже. Вечером 1 августа 1984 года я упивалась герметически закупоренной свободой недавно отремонтированной спальни в мансарде нашего дома. Все дети в нашей семье поочередно проводили в ней свои подростковые годы. Дошла очередь и до меня. Мой отец ненавидел мансарду, которая в случае пожара превратилась бы в ловушку, но я, четырнадцатилетнее цунами эмоций, подписывающее свой дневник «Мишель-писательница», считала ее роскошным убежищем. Здесь был темно-оранжевый мохнатый ковер и наклонный потолок. Встроенный в стену книжный шкаф поворачивался, открывая тайную нишу. Но лучшим, что было в мансарде, я считала гигантский деревянный письменный стол, занимавший полкомнаты. У меня был проигрыватель, пишущая машинка и маленькое окно, выходящее на соседскую черепичную крышу. Было место, чтобы мечтать. Через несколько недель начинались занятия в старших классах.
В то же время на расстоянии трех десятых мили от меня Кэтлин Ломбардо двадцати четырех лет совершала пробежку по Плезант-стрит с плеером «Уокмен». Вечер выдался жарким. Соседи на веранде видели, как примерно в 21.45 Кэтлин пробегала мимо. Ей оставалось жить несколько минут.
Помню, я услышала, как кто-то поднялся по лестнице на второй этаж – я решила, что это моя сестра Морин, – последовал приглушенный разговор, кто-то ахнул, потом в сторону окна простучали быстрые мамины шаги. Семью Ломбардо мы знали по церкви Святого Эдмунда. Весть разнеслась стремительно. Убийца затащил Кэтлин в переулок между улицами Юклид и Уэсли. И перерезал ей горло.
Я не проявляла особого интереса к преступлениям, разве что изредка почитывала книги про Нэнси Дрю. Но через два дня после того убийства я, никому не сказав ни слова, направилась к переулку неподалеку от нашего дома, где было совершено нападение на Кэтлин. На земле я увидела обломки ее разбитого «уокмена». И подобрала их. Страха я не испытывала, только электризующее любопытство такой неожиданной силы, что тот момент я могу вспомнить во всех подробностях – запах свежескошенной травы, облупившуюся бурую краску на воротах гаража. Что захватило меня, так это призрачный вопросительный знак на том месте, где полагалось быть лицу убийцы. Зияющий пробел там, где должны быть его личные данные, произвел на меня мощное впечатление.
Нераскрытые убийства стали моей страстью. Я занялась собирательством зловещих и загадочных подробностей. У меня выработалось нечто вроде рефлекса Павлова на слово «детектив». Мой библиотечный формуляр стал библиографией истины и ужаса. Знакомясь с людьми и узнавая, откуда они родом, я мысленно ассоциировала их с ближайшим нераскрытым преступлением. Если вы скажете мне, что учились в Университете Майами в Огайо, я при каждой встрече с вами буду вспоминать Рона Таммена, рестлера и басиста из школьного джаз-банда: он вышел из своей комнаты в общежитии 19 апреля 1953 года, оставив радио и свет включенными, а учебник психологии открытым, и исчез: с тех пор его больше никто никогда не видел. Упомянете, что вы из Йорктауна, штат Виргиния, и в моем представлении вы всегда будете ассоциироваться с Колониал-паркуэй – шоссе, по-змеиному извивающимся вдоль реки Йорк, где четыре пары исчезли или были убиты в 1986–1989 годах.
Лет в двадцать пять я наконец нашла применение своему увлечению, и благодаря появлению интернет-технологий родился мой сайт детектива-любителя «Дневник реальных преступлений».
«Почему вы так интересуетесь преступлениями?» – спрашивают меня люди, и я всякий раз мысленно возвращаюсь в тот переулок, и у меня на ладонях лежат обломки плеера убитой девушки.
Я должна увидеть его лицо.
Когда мы узнаем его в лицо, он утратит свою власть.
Убийство Кэтлин Ломбардо так и не было раскрыто.