– Да нет, ребята, – лейтенант проглотил в горле комок, – все в порядке.
– Какое в порядке! – Матиевский возмущенно замахал руками. – Вас тут взысканиями кормят – это, что ли, в порядке? Да мы все пойдем в политотдел…
– Да уж… Поломаете стулья, разнесете столы, – Шульгин улыбнулся. – Ладно. Мне не привыкать. А вы, ребята, под этот пресс головы не суйте. Иначе и вам такие ярлыки наклеят – не отмоетесь.
32
Орловская рота уходила с «Зуба». Уходила не спеша, гордо подняв головы. Солдаты оглядывались на черный камень. Махали ему рукой.
– Прощай, старик. – Матиевский кивнул камню с сожалением. – Жаль, что мы с тобой чайку не попили. Нету чая. А так бы погрели твои бока дымком.
– Пламенный привет духам, – Богунов подмигнул «Зубу». – Оставлены для них подарочки. Прощальный салют…
– Давай, старик, не шатайся, – крикнул кто-то из отходящей цепи.
– Бока не простуди, – махнул рукой другой солдат. – Не жарко тут у тебя. Сквозит…
– И не скалься больше, «Зуб» ты наш ненаглядный. А то опять придется свинцовые «пломбы» ставить.
Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий орловский лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре, тонкие морщинки пробежали к вискам.
– Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогом обозвал, – Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал:
Он стратег
И даже тактик,
Словом, спец!
Сила воли,
Плюс характер.
Мо-ло-де-е-ец!..
Добавил серьезно:
– А ведь зарежет нам наградные. Будем носить ордена из г…на.
Шульгин упрямо взмахнул головой:
– Ничего… Останутся воспоминания… Это дороже орденов. На таких высотах становится ясно, настоящий ты человек или так – видимость одна.
Он улыбнулся, и Орлов заулыбался ему в ответ.
– Да уж, ордена, конечно, не светят. Зато совесть чистая, это точно… А руки чешутся, зубы чьи-то посчитать… – Орлов усмехнулся в смоляные усы: – Приложился бы я к их физиономиям. Все эти политотделы вот уже где сидят! – Рубанул ладонью по заросшей черной щетиной шее. – Армейские чиновники! Кому нужна такая тьма трепачей? Армии нужны трепачи? Ладно, вот ты, мой заместитель, ты непосредственно работаешь с людьми, я тебя за себя оставить могу. Я бы вообще эту приставку «по политической части» снял к едрени… Ты мой заместитель по всем вопросам. Тебе можно все поручить. А сколько над тобой начальников-политотдельцев. Если считать их от батальона и дальше по армии, округу и до самой Москвы. Это же целая армия наберется. Ведь они же с людьми не работают. Они же только контролируют, инспектируют, проверяют. Птицы высокого полета. Ладно, если бы они решали проблемы своего недюжинного масштаба… Но они же проблем наших не знают вообще, а если и знают, то ничего не собираются делать.
Шульгин горько улыбнулся:
– Время сейчас такое. Все мы у них под колпаком. Не только армия, вся страна увязла в трясине. И сделать ничего нельзя. Может, когда-нибудь найдется кто-нибудь на самом верху – добрый человек…
– Да уж… – усмехнулся Орлов. – Найдется… Дождешься… Дождешься, пока всех не передушат, таких, как ты…
– Это кого передушат? – неожиданно раздался за спиной раскатистый голос Булочки. – Это нашего-то замполита задушат? – Старшина рассмеялся, откинул голову назад. Черная прядь волос с проседью взметнулась вверх. – Руки у них уже не те… Устали душить. Силы не те. Вырождается большевистская порода. Проходит, кажется, их время. Одно могу сказать точно, быть тебе, Шульгин, пока что вечным лейтенантом. В нашей армии тебе хода нет… – Старшина хмыкнул невесело и горько.
Орлов тронул Шульгина за плечо.
– Слушай, Андрей, будь ты с этими чиновниками дипломатом. Сам же сказал, время сейчас такое. Ну, и нацепи маску с идиотской улыбкой. Всем доволен. Ничего плохого не замечаю. Все вокруг замечательно! Слушаюсь! Так точно! Будет сделано! Поверь моему опыту, – Орлов сплюнул, – начальство любит блаженных.
Булочка тоже хлопнул Шульгина по бронежилету, подмигнул:
– Это точно! Умников у нас не любят. А дуракам везде у нас дорога! У нас же страна дураков… Дурак дураком погоняет… Под дурака надо косить, замполит. В целях маскировки… Петухом кукарекать, как Суворов при царском дворе. Ты, замполит, не переживай… – Булочка хохотнул, топнул сапогом по тропе: – Нас голыми руками не возьмешь! Мы же пионеры, дипломаты на веревочках…
Шульгин улыбнулся, растаяла складка между бровей.
– Что-то я не пойму? Вы меня утешаете, что ли? Вы меня воспитываете?.. Кто кого должен воспитывать? Что я, сам не знаю?.. Нужна эта идиотская маска и голова, как у китайского болванчика, чтобы согласно кивать всему. Прекрасно понимаю…
Шульгин скорчил нелепую преданную физиономию. Закивал подбородком. Вытянул шею из плеч.
– Как ваше здоровье, шеф? Эти цветы я вырастил собственными руками, ше-е-еф!..
Голос задрожал натянутой струной… Шульгин брезгливо скривил губы.
– У нашего времени нет лица. Одна только маска. А мне очень хочется сохранить лицо. А тому, кто блаженно кивает головой, хочется плюнуть в морду.
33
Всклокоченные рыжие шапки плыли впереди них. Тряслись жиденькие похудевшие вещмешки. Качались вороненые стволы. На провалившихся солдатских щеках пробилась щетина, стариковская, сизая. Солдаты покачивались. Выбрасывали в стороны руки. Роняли головы. С трудом выпрямляли ослабевшие колени. Сказывались голодные деньки. Даже Шульгин изредка прикрывал глаза и минуту-другую скользил в сонной полудреме.
Орлов с тревогой поглядывал на свою притихшую «Метель». После взятия «Зуба», после неудержимого порыва, на который ушли последние силы, двигались сейчас по козьей тропе истощенные тени с тяжелой ношей на худых плечах. Шли затылок в затылок неуверенными шагами. И каждый видел у другого выступающие голубые бугорки позвонков на шее. И тонкие посиневшие запястья, торчащие из широких рукавов. И дрожащие от напряжения колени. Нащупывали солдаты в карманах жалкие крошки от сухарей. Слизывали их с грязных ладоней. С досадой плевались тягучей слюной и с тоскою поглядывали на небо, искрящееся синевой. Не верилось, что нельзя было сбросить с этого чистого безоблачного неба хоть по одному сухому пайку на десятерых. Не верилось. А небо оставалось безучастным к их мольбам.
Орлов несколько раз выходил на связь. Требовал сухой паек. Но каждый раз ему раздраженно отвечали, что рисковать «вертушками» больше нет возможности, что и так сбито две машины, что одна «вертушка» стоит около миллиона рублей, то есть дороже пайка для орловской роты в сотни тысяч раз. Словом, будет хлеб и будет песня тогда, когда они дойдут до нормальной посадочной площадки.
А до нормальной площадки были целые сутки перехода. Неимоверного по трудности перехода через то самое ущелье, по которому камень падает медленно, дробясь на куски, и лень смотреть на его бесконечный полет.
Орлов опять поставил Шульгина в прикрытие. Подтягивать отстающих, выбивающихся из сил солдат. Рядом с замполитом по-прежнему держались неразлучные Матиевский и Богунов.
Покачивались в живой веренице растрепанные солдатские фигуры. Хватались руками за воздух. Терли грязными пальцами слипающиеся глаза. С трудом двигали ватными ногами. На продавленных погонах терлись ремни запыленных автоматов.
Вскоре первый солдат обессиленно присел на обочину тропы, откинул безвольно голову. Закрыл глаза. Затих после протяжного вздоха.
– Эй, коллега, – Матиевский потряс его за плечо. – Вставай. До привала еще далеко.
Солдат дернулся, руки безвольно съехали вниз.
– Не могу, – едва шевельнулись губы на посеревшем безжизненном лице.
– Рядовой Лаптев, подъем, – Шульгин потянул за лямки вещевого мешка. – Не можешь сам, так поможем. Не кисни…
Он вывернул из-под рук Лаптева вещевой мешок, закинул себе на плечо. Матиевский подхватил автомат. Богунов расстегнул «липучки» на бронежилете, стянул его через голову Лаптева, как майку. Распахнул гимнастерку.
– Шагай налегке, турист… Чтоб обо мне так заботились.
Сержант рывком приподнял Лаптева, поставил на ноги, слегка подтолкнул в спину.
– Давай, шлепай ластами. Пионер снежных вершин…
Лаптев наклонился вперед, шагнул неуверенно, косо повел ртом, хватая воздух. Матиевский поддержал его за локоть.
– Вперед, дружище. Неси свою впалую грудь с достоинством.
Лаптев медленно поплелся по тропе, приседая вниз на каждом шагу.
– Вот и ладно, – Богунов покрепче сжал его за талию. – Прекрасно шагаем. Так и до полка дойдем. – Обернулся к Шульгину. Тихо сказал: – Хреново… Долго не протянет. Скоро скопытится.
Шульгин кивнул головой. Им уже приходилось вытаскивать отстающих солдат. Часто помогала группа прикрытия уставшим и обессиленным дойти до привала. Но только крайне редко они снимали с солдат снаряжение, и не было еще случая, чтобы они забирали у отстающих оружие. И уж раздетые солдаты шли сами. Завидно было смотреть на их легкий шаг. Лаптев, даже раздетый и лишенный оружия, едва шевелил ногами.
С каждым шагом он все глубже кивал головой, будто качался легкий поплавок на коварных волнах. Выпуклые лаптевские глаза покрылись дымкой. Сознание его проваливалось в глухую дремоту.
Шульгин заметил, что их маленькая группа все больше и больше отстает от роты.
– Метель, я – Метель-один! – Шульгин вызвал Орлова по связи. – У меня на руках доходяга. Начинаю сильно отставать. Прошу идти медленнее.
– Метель-один! – отозвался голос Орлова. – Понял тебя. И все же очень прошу не снижать темпа. Если духи вернутся и зайдут к нам в спину, то сам понимаешь, какой будет расклад. Держись, замполит… Не снижай темп… Останавливаться нельзя!..
Лаптев продолжал еще идти сам, семеня куриным шагом. Но колени Лаптева ходили ходуном. Солдат обморочно шатался. Размахивал невесомыми руками. То заваливался на бок, то выныривал обратно на тропу. Хватал воздух перекошенным ртом. Через расстегнутую гимнастерку было видно, как пульсировала на шее, трепетала тонкая голубая жилка.