– Его сметут. Если ты жил до восемнадцатого, должен знать, что грозит Николаю и всей его семье!
– Мое прошлое тело было священником и умерло в мае восемнадцатого. Но я понимаю, что если Кольку взяли большевики, то убьют.
– В июле того же года. Всех расстреляют, затем обольют серной кислотой, чтобы уничтожить тела. Всех, даже цесаревича…
– Твари! – взревел старец. – Твари безбожные!
А ведь он действительно переживает, так не сыграть. Как же мне уговорить его начать обрабатывать царя…
– Как этого избежать? Можно же что-то сделать?
– Ты сам как долго в этом теле?
– Недавно, – поморщился старец.
– Я тут на награждении был, подкинул царю на стол бумаги. Там признания нескольких уродов, что будут участвовать в развале страны, а заодно мои предложения. Нужно проследить, чтобы бумаги не попали к кому-то, кроме царя. Но это полдела, нужно заставить его прочесть их, а самое главное, поверить тому, что там указано. Для того, чтобы он мог поверить, я написал о нескольких событиях, которые должны случиться. Если он не поверит даже после того, как мои «предсказания» сбудутся, тогда и все остальное бессмысленно.
– Я поеду к нему, сейчас же. Где тебя искать?
– А вот этого не нужно, – отрезал я. – Все, что мог, я написал царю, сейчас тебе еще вкратце расскажу и уйду.
– Вот ты какой, хочешь, чтобы за тебя другие разгребали?
– Это их жизнь и судьба, – покачал я головой, – у каждого человека есть выбор. Если царь не захочет делать то, что я написал, его ждет конец. Я не собираюсь из кожи вон лезть, отстаивая свое мнение. Может, оно неправильное? Вдруг все пойдет еще хуже? Этого никак не предскажешь.
Разговор с Григорием Ефимовичем продолжался несколько часов. Я вымотался, как будто кросс пробежал. Он оказался настолько умным, что не ограничился получением знаний о событиях, а постоянно задавал вопросы. Как я понял, он выстраивал для себя картину происходящего в будущем, для того, чтобы преподнести царю так, как ему нужно. Что ж, это не мое дело, лишь бы уберег детей, а там, глядишь, и все остальное по-другому пойдет. Лучше или хуже, не знаю, но точно по-другому.
В часть я вернулся героем. Ну, то есть приняли меня шикарно, ребята расстарались. Хотели было вечером посидеть, я им подарки небольшие из столицы привез, но начальники все дело спутали. Едва доложился командиру роты и ушел к парням, как прибежал посыльный из штаба полка с требованием явиться пред светлы очи его превосходительства, господина Маркова, комполка то есть. Явился, куда деваться.
– Экий ты справный воин-то у нас! – встретил меня командир, а я только сейчас ведь разглядел, что он еще совсем молодой. Ему ж вроде и сорока нет, а выглядит старше. Здесь, блин, почему-то все так выглядят. А может, эта дурацкая борода с усами его старят? Я, хоть и смотрят на меня криво, особенно командиры почему-то, растительность на лице вообще не терплю. Таких, как я, называют людьми с лысым актерским лицом. Ну вот не могу я вообще ходить небритым даже с двухдневной щетиной. Вот и смотрю сейчас на новоиспеченного генерал-майора и поражаюсь. Говорит чудно, словно хочет казаться старше, а глаза блестят, как у пацана.
– Рад стараться, ваше превосходительство.
– Награды – это хорошо, но Антон Иванович просил поблагодарить тебя лично, его в столицу вызвали, когда будет – неизвестно, как бы на другой фронт не перевели. Его давно сватают на дивизию, а он отказывается, оставаясь со своей родной «Железной бригадой». Так вот, держи, хлопец, заслужил честно. Не знаю, чего там тебе император говорил, но я скажу просто: ты отличный воин, и я думаю, это не последнее твое награждение!
С этими словами мне был вручен охрененный кинжал. Ножны и рукоять богато украшены серебром, прямо сверкают, клинок обоюдоострый, длиной около тридцати сантиметров, вещь! На рукояти гравировка, мелкая, но видна невооруженный взглядом. «За верность и храбрость Н. Воронцову от А. И. Деникина». Охренеть, если тут случится революция так, как случилась в моем времени, и Антон Иванович так же будет командовать белыми… Мне хана. Если кто-то увидит в будущем этот «подарок», объяснять придется долго. А, впрочем, кому и что я должен объяснять? Ведь будущие командармы и комкоры не объясняли, откуда у них царские кресты! Вот и я не стану. Но кинжальчик припрячу, факт. Сразу после революции и за меньшее расстреливали и топили, братоубийственная война, сука еще та. Кто там будет разбираться, раз награжден, значит, прихлебатель, под офицерами ходил, выслуживался. Тут есть такое, попадаются мерзкие личности, мутят воду, сбивая людей с толку. Большевики или нет, извините, не заглядывал, но то смутьяны и трусы, факт.
– Огромное спасибо, – абсолютно искренне сказал я.
– Отдыхай, к службе приступишь завтра. У нас ничего нового, да тебя и не было-то неделю. Сидим, кормим вшей. Сил накопили прилично, но отмашку не дают. Немцы тоже попритихли, думаем, в связи с активными действиями во Франции, здесь они перешли к глубокой обороне. Наблюдатели часто видят, как противник минирует подходы, так что, если нам прикажут наступать, потери будут большие. – Я молча слушал, но, видимо, на лице у меня было недоумение, поэтому Марков остановился. – Что, думаешь, зачем говорю об этом тебе? – Я кивнул. – Да вот, думаю, не послать ли тебя за линию? Помолчи, – это он увидел, как я рот раскрыл, – знаю, что не совсем то, что у тебя получается лучше всего, но позже объясню. Разведка есть, но есть мыслишка именно по твоей тематике.
– Слушаюсь!
– Да подожди ты, – усмехнулся комполка, вновь обрывая меня, – говорю же, мы еще думаем. Говорю я тебе не просто так. Хоть ты и не офицер штаба, но ты командуешь отдельным подразделением, поэтому твое мнение, да и просто держать тебя в курсе – важно. Хоть тут некоторые личности и против такой вольности и нововведений, мы твою идею с отдельным отрядом поддержали. Антон Иванович сейчас в столице будет добиваться изменения штатного состава частей и ввода новых подразделений стрелков. Отдельные стрелки уже давно используются, но вот так, как это придумал и осуществил ты, пока внедрить не можем. Эффективность-то ты доказал, так что остается лишь убедить некоторых твердолобых статских.
– А при чем тут статские? – не понял я.
– А ты как думал? – махнул рукой Марков. – На царя имеют влияние слишком много людей, причем большая часть из них именно статские. Одного так и вовсе вспоминать нельзя, а то еще приснится. – Это он наверняка о Распутине. Ух как корежит всех армейцев от этой личности, аж зубы сводит. Поголовно все офицеры считают старца исчадием зла, дурно влияющим на государя, а тем самым и на всю страну. По этому поводу вообще нет идей, правы они или нет, но в том, что Распутин как-то влияет на царскую семью, я соглашусь. – Антон Иванович специально поехал в столицу вместе со своим штабом, чтобы не оказаться в меньшинстве. Если пробьет этих выскочек, то может, и выгорит твоя идея с командой в каждой роте. Я так всецело за. Да, что у вас с его превосходительством за разговор вышел? О танках, – слово «танк» комполка произнес с каким-то пренебрежением.
– Да ничего особенного. Я лишь предположил, что если найдется у кого хороший двигатель, способный тянуть тонн десять-двенадцать на приемлемой скорости, то обладатель такой машины сможет диктовать на поле боя свои условия.
Говорили мы с командиром полка долго, часа полтора, наверное. За это время я успел многое донести до него, из тактики военных действий будущего. Конечно, не из своей эпохи, многое, что начнут активно применять во время Отечественной войны, доступно и здесь, правда, пока не получило серьезного развития. Например, сказал, что, глядя на современные бомбометы, придумал устройство, способное закидывать немалые снаряды прямо в траншеи врага. Объяснял недолго, Марков быстро уловил идею миномета. Признал, что устройство выглядит простым, хоть и на бумаге, но естественно, нужна постройка пары экземпляров и демонстрация эффективности. Сейчас уже есть нечто подобное, надо просто пойти по пути известного мне, чтобы избежать ненужных тупиковых идей.
Марков, вызвав воен-инженера, предложил мне вместе с ним подумать и сделать чертежи. Что ж, подумали. Дядька оказался хваткий, а главное, сам артиллерист, что такое укрытые позиции, знает не понаслышке. Нарисовали дружно два ствола, я сразу предложил два варианта по калибру. Восемьдесят и сто двадцать миллиметров, меньше, думаю, пока и смысла нет, как и больше. Все плюсы, а это переносимость руками, без конной тяги да скорострельность, то бишь плотность огня, вызвали восторг у командиров.
– И откуда ты у нас такой взялся? – чуть не каждую минуту вторили друг за другом офицеры.
– Да я из будущего, – отмахивался я, переводя все в шутку, и ведь никто даже не задумался всерьез над моими словами.
Через неделю работы с артмастерами, точнее, с инженерами, наши бумажки ушли в столицу. Да, я как-то по-другому себе это представлял. Ведь в Главном артиллерийском управлении сто процентов похерят идею. Даже тут я неоднократно доказывал преимущества минометов перед ствольной артиллерией, а сколько еще придется? А может, и не придется. Похерят идею, даже слушать не станут. Там ведь кто на приемке сидит? Правильно, старшие офицеры, превосходительства разные, они вон, перед войной и пулеметы хотели завернуть, патронов много уходит. Тут вообще все как-то однобоко воспринималось. Заикнулся о преимуществах миномета, начали орать, что пушки лучше. Я не спорю, орудия нужны, но минометы это не замена, а новый вид оружия. И тактику под него нужно разрабатывать свою. Слушают, ругаются, но все же слушают.
Отсталость в мышлении сказывается во всем. Попробовал предложить идею с новой одежкой, вообще выпучили глаза, сказав заткнуться. А все и предложил-то, что укоротить шинель, сделав бушлаты, да штаны шить потеплее. Когда еще до ватников дойдет, а холодно уже сейчас. Меня заткнули, указав, что не хрен сидеть без дела. Только мертвые ничего не делают, я что, хочу стать мертвым? Задача у нас стояла одна, находиться на передовой, наблюдая, засекая вылазки противника, и, пресекая эти самые вылазки, приносить пользу. Так как винтовки у нас с оптикой, то и работа была. Правда, командование быстро пересмотрело нашу активность и изменило правила игры. Вышло все как обычно через одно место. Ведь немцы, точнее, там у нас сейчас австрияки сидят, хотя без разницы, тож