Час спустя я снова была в автомобиле. Те же люди, которые собрались вокруг нас, пока мы ходили по лагерю, теперь смотрят, как мы уезжаем. Очень много больных детей. Мы отъезжаем, и я вижу мальчика лет пяти с гнойниками на лице – четыре из них размером с мяч для гольфа. Врач, который собирался ехать с нами в следующий район, остался здесь, чтобы немедленно оперировать мальчика.
Пакистанское правительство не разрешает строить здесь какие-либо капитальные сооружения. Они сказали, что пресытились совместным выполнением обязательств. Я посещаю школу. Дети выкрикивают алфавит. Все они – мальчики. Девочки сидят на циновках отдельно от мальчиков. Девочки выкрикивают числа.
Многие дети кашляют. Я вижу, что у многих тепловая сыпь. Я знакомлюсь с девочкой в старом розовом выцветшем порванном платье. Мне переводят ее слова. Она говорит с мудростью сорокалетней женщины.
«Они разбомбили мой дом. Они напали на мой дом с ружьями и бомбами. Они отрезали ноги моему дяде и убили двух двоюродных братьев».
Я догадываюсь, что это о талибах, но не спрашиваю. Вместо этого я спрашиваю, что она хочет. Что ей нужно?
«Я хочу мира. Я хочу вернуться в Афганистан. Я хочу домой».
Я спрашиваю, сколько она находится здесь.
«Девять месяцев, живу в пластиковой палатке».
Меня отвели в пункт проверки для получения регистрации. Я увидела множество детей, лежавших на земле и пытавшихся найти тень. Мужчины в беретах с большими винтовками охраняли этот район. Мы находимся в приграничной провинции, прямо на границе Афганистана и Пакистана. Я знакомлюсь с очень приятной ирландкой, юристом, которая занимается беженцами и сотрудничает с УВКБ.
Во время нашего брифинга входит женщина. Она потеряла свою идентификационную карточку. Единственный документ, удостоверяющий ее личность, – продуктовая карточка. У нее нет фамилии. Мне сказали, что УВКБ постарается собрать другую информацию, чтобы помочь ей получить новую идентификационную карточку. К настоящему моменту регистрация идет третью неделю. Это очень хорошо организованная программа. Они смогли проверить более 7000 семей, всего около 42 000 человек. Всех беженцев спрашивают, предпочли бы они вариант репатриации. Если да, то им помогут вернуться в Афганистан, а также предоставят 150 килограммов пшеницы и деньги, эквивалентные примерно 90 американским долларам.
Но я не понимаю варианта репатриации, когда все еще есть страх перед Талибаном, война на севере и земля, покрытая противопехотными минами. Афганистан – одна из двух наиболее заминированных стран в мире.
Сейчас я в комнате, где опрашивают женщину. Она отчаянно хочет вернуться обратно в Афганистан, куда решили вернуться ее родственники. Она знает, что это зона военных действий, но все же говорит: «Что я буду делать здесь одна?»
Она поднимает чадру. Я понимаю, что это нормально, потому что она в обществе женщин.
Из 7000 семей, проверенных за последние три недели, всего шесть семей выбрали возвращение в Афганистан.
Вновь прибывших проверяют ежедневно. Если их признают беженцами, то они будут отправлены в следующий лагерь. Этот лагерь, лагерь беженцев Шамшату, был организован в 1998 году. Данный лагерь начался с 300 семей, а теперь здесь живут 3000 семей.
На обратном пути к сотрудникам подошел ребенок без сопровождающих. Ему было около десяти лет, и он сказал, что у него есть младшие сестра и брат. В Новом Ялозае очень велико количество вдов и сирот.
Здесь очень жарко. Я хочу снять свою одежду. Мне предложили маленькую картонную чашку воды. Я не прошу больше. Мы проезжаем мимо небольшой группы из примерно восьмидесяти человек, которые собрались нас проводить. Их лица красные от жары.
Это та самая НПО, двадцать четыре сотрудника которой были схвачены по обвинению в проповедовании христианства: шестнадцать местных афганцев и восемь международных гуманитарных работников.
SNI организовала здесь кухню.
Я увидела медицинский центр, центр занятости и центр распределения продовольствия. Здесь также есть детские группы, где дети учат детей.
Я познакомилась с Питером, сотрудником этого лагеря для беженцев. Он знакомит меня с мальчиками и девочками.
Я также знакомлюсь с Шайфуллахом, десятилетним мальчиком с красивым лицом. Оно чистое и доброе. Я задаю ему несколько вопросов.
– Ты учишь своих братьев и сестер?
– Да, семья – в первую очередь.
– Ты хочешь сказать что-нибудь миру?
Перед тем как ответить, он хихикает и прячет свою улыбку, он стесняется ответить. Потом он поднял глаза и сказал: «Мир в Афганистане».
Сегодня в лагере находятся сотрудники Всемирной продовольственной программы (WFP), они раздают муку, чечевицу и растительное масло. Беженцы получают это раз в месяц. Я в медицинской комнате – простом медпункте лагеря.
Дни вакцинации от полиомиелита – с 21-го по 23-е число для всех детей до пяти лет. Сегодня работают три команды. Здесь пять простых медпунктов, все финансируются УВКБ. Вакцины предоставляет ЮНИСЕФ.
Предлагается профессиональное обучение, в основном для инвалидов. Над каждой палаткой вывески: работа с камнем, изготовление ковров, сапожное дело и жестяные работы.
Два ребенка учатся сапожному делу. Их отец потерял руку, наткнувшись на противопехотную мину, так что детям надо научиться ремеслу, чтобы содержать семью.
Я хочу купить пару туфель, но они настаивают на том, чтобы я взяла их бесплатно. Потом я спрашиваю: «Сколько будет стоить пара для моего мужа?» Я хочу купить у них что-нибудь. Мне отвечают: «Здесь между нами нет денежного обмена. Мы пропагандируем добрую волю и гуманитарные деяния. Это и есть оплата».
Эти программы финансируются УВКБ через «Джамаллудин Афган» (известную афганскую неправительственную организацию). Продолжительность учебных курсов – шесть месяцев для каждого человека.
Затем мы встречаемся с женщинами и детьми в общественном центре. Мужчинам, которые приехали с нами, не разрешается войти в комнату.
Внутри.
«Asalaamu alaykum». Я очень счастлива, что вижу их. Улыбки. Женщины называют меня «Анджелина Биби» (Биби – вежливое обращение к женщине).
Они обсуждают семейное насилие и говорят о том, как с ним бороться. Они узнают о своих правах человека.
Год назад они жили в пластиковых палатках и у них было больше проблем, чем сегодня. Сейчас дела идут намного лучше. Они построили маленькие глинобитные дома. Они шутят. Они беспокоятся, потому что распределение продовольствия иногда задерживается. «Мы начинаем отчаиваться, потому что у нас большие семьи».
Я познакомилась с двумя молодыми матерями с младенцами. Один ребенок был умственно отсталый. Другой был болен. Как и большинство матерей во всем мире, они очень любят своих детей. Здесь, когда все это происходит, они волнуются за свои семьи. Они боятся.
У больной малышки зудящая сыпь. У нее большие карие глаза. Она, не отрываясь, смотрит на меня. Ее мама ставит ее на ножки и показывает мне нарывы от жары на спине.
Мне рассказали о шестилетней девочке, которая была изнасилована, задушена, а потом выброшена в выгребную яму. Ее мать не хотела рассказывать об этом полиции из-за страха проблем в будущем. Я спросила у этой женщины, не хочет ли она сказать мне что-нибудь, чтобы я озвучила это в Америке.
«Мы хотим мира в Афганистане».
Еще одна женщина, с которой я познакомилась, сказала мне, что ее муж умер от теплового удара. Она говорит очень напористо, глядя на меня. Мне переводят ее слова. «Что бы вы делали, если бы это случилось с вами? Что бы вы делали? Наша жизнь закончена. Она ушла. У наших детей нет будущего, но наши дети должны иметь будущее».
Слыша это, я не могу сдержать слезы. Потом она попросила меня «помнить, пожалуйста, о нас и наших семьях».
Я перехожу к группе девушек. Четыре девушки дарят мне украшенную бусиной булавку, ленту для волос и вышивку. Это традиционный способ приветствовать гостя. Это афганская культура.
В этом лагере, как и в других, очень жарко. Электричества нет. Охрана не очень хорошая.
Эти девушки не посещают курсы профессионального обучения, они получают только основные навыки, которым женщины учат друг друга.
Они хотят знать больше. Они жаждут знать больше, но в основном просто сидят и вышивают, и шьют, и делают украшения (бесплатно). Они хотят получить работу, тогда они смогут купить больше еды для своих семей. Они хотят чувствовать, что работают и делают жизнь лучше.
Но есть то, что важнее распределения продовольствия, жилищных программ, профессионального обучения и заботы о детях, – защита. УВКБ обеспечивает им ту защиту, в которой они нуждаются. Финансирование должно быть увеличено, а информированность должна быть выше.
Мы регистрируемся в местном отеле. Г-н Ахмад, мой сотрудник охраны (вооруженный), настоял на том, чтобы он вошел в мой номер первым и проверил его. Он внимательно все осматривает, а также выглядывает в окно. «Все в порядке».
Г-н Ахмад со мной со времени моего прибытия. Он держится на вежливом расстоянии большую часть времени, если только нет необходимости в защите. Я не знаю или не понимаю, что он видит, когда оглядывает место, в котором мы находимся. Вчера посреди рынка он неожиданно поторопил меня обратно к автомобилю. Я так и не спросила, почему. Я не задаю ему вопросов. Я знаю, что многого не понимаю здесь. Как чужак, я слепа.
«Если кто-то постучит в вашу дверь, не отвечайте. Позовите меня. Я в номере прямо напротив вашего».
Мы поужинали с местными сотрудниками УВКБ. Мужчина в форме с оружием открыл дверь. Все сняли обувь, прежде чем войти в комнату. Мы сидели на подушках.
Несмотря на маленький кондиционер и дополнительный вентилятор, было очень жарко. Мне говорят, что этот день – не самый жаркий. Но часто мне кажется, что я потеряю сознание. Легко понять те смерти, что вызваны жарой.