Да и со стряпчими все уладить Вам как мужчине легшее оно будет, чем мне, девице незамужней.
Весьма обяжете меня, Михаил Дмитриевич, коль отпишете по получении письма сего, каково решение Ваше в сем вопросе будет.
С почтением к Вам пребываю, Варвара Белокриницкая
Письмо Агриппине Семеновне Воскобойниковой, вдове коллежского асессора
Смоленская губерния,
имение Петровское
Февраль 1831 года, Санкт-Петербург
Милейшая тетушка, коль позволите мне по-прежнему так Вас называть. Дела мои на Москве не так хороши, как хотелось бы, посему расстаться вскорости предстоит с Веселым. Как ни горько сие, да выбор невелик – или имение продать в руки добрые, или дом московский. Прасковья Дмитриевна за Веселое горой стоит, да мне дом папенькин милее. Катерина Матвеевна со мной согласна и от Вас помощи и поддержки прошу.
Намедни графу Боборыкину молодому отписала – помощи прошу. Коль не себе возьмет, может, изыщет кого, да и поможет в память о папеньке.
Не расстраивайтесь только, chertantine, я не оставлю Вас никогда. Наезжать буду непременно и на Москве Вас жду, коль пожелаете. Даже если и отъеду я, то не завтра сие случится, да и ненадолго, даст Бог. Не хватает мне Вас и советов Ваших мудрых, если бы вы ведали, как. Только не время сейчас мне в имение возвращаться. Дела в столице удерживают, и Катерина Матвеевна прихворнула, нынче лишь оправилась.
Коль от графа положительный ответ придет, прошу Вас управить все в Веселом, дабы мне не приезжать уже. Грустно расставаться с родным домом, а на расстоянии не так. Мебеля наши, что хотите, возьмите себе, паче же библиотеку папенькину. Мне спокойно будет, коль у вас она останется. Может, и заберу какие книги любимые после. Часы, что на камине в гостиной, тоже Вам, Агриппина Семеновна, сразу их и заберите, сдается мне, папенька очень сему рад был бы. На Небесах пусть порадуется, коль скоро грустно ему будет, что Веселое из семьи уходит. Да только доходу от него нет совсем, одне сплошные убытки, коли б не так, стала бы я разве думать о том.
Грустно мне, тетушка, да видно, Богу так угодно. Все к тому шло уже года два, еще маменька жива была. Николенька мог бы помочь, да не хочет, видать, али тоже нет возможности, Бог ему судья, я Его гневить не стану, хоть и тяжко без братца-то.
Слава Богу, Веселое папенька мне отписал, и у Николаши дозволения не надо спрашивать, а то и не позволил бы, поди.
Доброго здоровья вам любезная тетушка, Агриппина Семеновна, не забывайте меня в своих молитвах, Ваша Варюша.
Письмо десятое, к Ней
Неделя Крестопоклонная[19], 1831 года, Березов
Варвара Павловна, голубушка, тревожно мне что-то на сердце. Очень за Вас тревожно, добрый вы человечек. Отчего не отписали, что прошение подали – от маменьки давеча узнал, а вы смолчали.
Коли откажет Государь, так тому и быть, и не этого страшусь, хоть и горько будет, коли так случится, а того, голубчик, Варвара Павловна, что осерчает он на Вас, а там мало ли что приключиться может. Вам и поехать теперь некуда, разве в нашу подмосковную.
Прошу Вас, не томите меня, отпишите тотчас, как ответ придет.
Понимаю, что по зиме письмо долго добираться будет, но я, как получил от матушки весточку, места себе не нахожу. Все мне чудится, что беда какая с Вами приключилась.
Марья Гавриловна, хозяйка моя, велит не мудрить и не мечтать, а молиться, но не могу я в покое пребывать, пока не узнаю, что с Вами все в порядке, не идет у меня молитва.
И к батюшке с этим пока не ходил, не спрашивал – и что сказать, не знаю, да и сказать боюсь, словно спугнуть словами-то.
Скажете, что не прав я и маловерен, соглашусь. Я ведь тут только по-настоящему в Бога и уверовал, в казарме часто атеистом становишься, потом, на войне, как опасность, веровать начинаешь, молиться, а коль пройдет все, минует, то и ладно. А тут, вернее, как в острог попал, так и все молитвы вспомнились, словно часа своего ждали внутри где-то, вот и дождались.
Сейчас же верю я, как не верить, только вдруг у Господа другое обо мне решение, да и об Вас. Мы же по-человечески рассуждаем – что лучше нам, что хуже, что хочется, а Он своим Божиим промыслом все управляет. И кто знает, каков о нас тот промысл.
По первости сообщению матушки сильно возрадовался, а потом вот страх напал, и никак не могу с ним расстаться, чудится мне, что зря все это, не к добру.
Скажете, поди, что стал я суеверным и мнительным, каждого шороха боюсь – нет, не в том дело, и коли прошение удовлетворено будет, радости моей предела не будет. Только странное предчувствие с недавних пору в душе живет, что не так все скоро и быстро случится, как того хочется. Сами знаете поговорку – что дорого досталось, то более ценится. И так и есть – то, что знаю теперь и сынам накажу, коли будут, дорого досталось мне – и гибелью друзей, и нервами матушки, и репутацией потерянной, и тем, что выю наклонить пришлось, гордыню свою смирить непомерную, только всего дороже мне – доброе расположение Ваше, Варвара Павловна, и то, что пишете. И все, что Вы для меня делаете.
Вышел на улицу давеча – морозно, небо вызвездило, а мне в тех звездах лицо Ваше видится. Как провожали Вы меня на постоялом дворе.
Семь лет уж минуло, как повстречались, а сколько еще минует, пока свидимся, коль уготовал нам Господь встречу эту на сем свете.
Простите, Варвара Павловна, настрой мой пессимистический, но меня из стороны в сторону мотает – то верю, то не верю, то надеюсь, то надежда та исчезает, и погружаюсь я в какое-то беспросветное уныние. Понимаю, что грех это, но ничего не могу сделать. Пятый десяток пошел мне на Покров, а все чего-то ищу и жду, и веду себя иногда как мальчишка – от маменьки письмо вечор получил. Так меня еле нашли – крепость снежную с ребятишками местными строили. Скажете, не годится забава сия мне ни по чину, ни по возрасту, да только тут на природе все чины и возраста куда-то сами собой деваются. Да и в имении, помнится, крепость снежную строили и брали, правда, на Масленой. И мы от парней деревенских в сем искусстве не отставали. Потом чучелу сжигали, за что батюшка местный серчал сильно, что обычай, мол, языческий. Так в деревне у мужиков все вперемешку – и язычество, и христианство.
Варвара Павловна, голубчик, очень Вас прошу, коли не придет ответ, не теребите, забудьте. Или хоть повремените. Мало времени-то прошло, все еще в памяти, и смягчение участи некоторых – небольшая уступка всего лишь. Кто знает, в какое время попадет прошение Ваше?
По крайней мере, как какой результат будет, сообщите сразу, слово с Вас беру.
Преданный Вам, Роман Чернышев.
Письмо одиннадцатое, к Нему
Светлая седмица[20], 1831 года, Москва
Христос Воскресе, Роман Сергеевич, Христос Воскресе. Вы просто не представляете себе, как хорошо домой вернуться, в родную тихую Москву из шумной северной столицы. Как вольготно тут дышится и на душе радостно, хоть и радоваться особо нечему. Велено мне глупостями голову не забивать и год обождать. Коли охота не пройдет, вдругорядь испросить аудиенции у Государя по этому вопросу. Так что и не знаю я – то ли радоваться, то ли огорчаться.
Год, он пролетит быстро, но то у меня, а у Вас, поди, каждый день за несколько тянется. Но хоть наотрез не отказано, и то хорошо. Матушка ваша шибко волнуется, не было бы хуже, а то вдруг как дело пересмотрят, и заместо поселения – на Кавказ или что еще. Но батюшка сказал молиться, и Господь ничего худого не попустит.
Я этим Постом наконец-то решилась батюшке об Вас рассказать – и о встрече в пути, и о письмах, и хлопотах моих. Так трудно было на это решиться – и греха в том нет, что пишу, каяться не в чем, а совета спросить – неловко да боязно. Молиться – то пред Богом и святыми угодниками, а совета, пусть у батюшки – то у человека. А ну как осудит? Отец Сергий, он не в пример монашку тому, что Ванечку чуть анафеме не предал, да только все равно страшилась. Батюшка, он же тоже человек, как и мы все – только когда у Престола али на исповеди, то Господь через него говорит, а коли нет – то кто там знает. Это я в книжке одной читала – не мои то слова, но и я так думаю. Да только совета спросить надо было, а не у кого. Как письмо из канцелярии получили с указанием ждать год, так и решилась я домой ехать, да у отца Сергия совета и молитвы просить. Потому как невозможное человеком возможно Богу, а раз молитвы я просить решила у батюшки, то и рассказать все надобно было.
На Масленой в субботу мы на Москву вернулись, и пошла я, и видно так оно и надо было – отец Сергий собирался куда-то, да не поехал, сказал – словно не пустило что. А тут и я с разговором. Долго говорили, часа, почитай два, до самой Всенощной. Батюшка слушал внимательно, иногда только спрашивал, а я все говорила, и слова сами лились, легко так, и на сердце тепло стало. Тем вечером отец Сергий ничего не ответил, сказал – подумает, и чтоб на Прощеное пришла.
Чин Прощения поутру отслужили сразу после обедни, потом заговлялись еще, а после мы снова говорили, и батюшка сказал, что весь Пост молиться станет и чтобы я молилась – не о желаниях своих, а чтобы по воле Божией свершилось, и он – такожде. А после Пасхи и вернемся к разговору этому.
Две недели я в монастыре говела – первую и Крестопоклонную, и приобщалась, и на Страстной в Чудов монастырь к службам ходила. На Пасху у себя в храме были с тетушкой, после службы домой вернулись, а к вечерне я снова в храм поехала. Люблю я Великую вечерню в день пасхальный. Прокимен красиво у нас поют. «Ты еси Бог, творяй чудеса» – так под сводами и разливается. И Евангелие на амвоне к народу лицом, так только дважды в год бывает – на Рождество и на Пасху. И я слова евангельские словно к себе приняла «ми