Ночь нынче темная, холодная, ни звезд на небе, ни месяца. Третью неделю уж мы в пути, так что, даст Бог, вместе с письмо и приедем, а коль поторопимся, то и ранее. Да только сложно скорее на своих ехать, отдыху коням надо дать да корму, но уж как будет. Коль скоро так решили, не менять же теперь. Кони и прислуга с нами останутся, в помощь и на хозяйство. Матушка право нам выхлопотала своим домом жить, а Параша моя не только горничной, она и так девка справная, много чего умеет. Иван денщиком был у братца, он человек в дому не лишний, а Прохор – то матушки Вашей дворня, вроде тоже на все руки мастер.
Одно в дороге тягостно – дни больно короткие зимние, а по сумеркам и темноте ни книжку почитать, ни рукоделие справить.
С этой же почтою маменьке я Вашей весточку отпишу и Оленьке, княгинюшке моей. Вот о ком печалиться буду, что долго теперь не свидимся, да тут верно как Бог даст. Знаю, что унывать грешно, но порой такое уныние и тоска накатывают. Да еще и храма нет рядом – без службы Божией в праздник. Тропарь-то святителю мы с Парашей пропели, и молитву я прочла, она у меня переписана для чтения в пути. Но все одно – не то, что на службе в храме и с батюшкой. За всю дорогу один раз только и попали на Литургию в воскресный день, а так все села голые какие-то, без церквей.
Параша моя спать уже наверх отправилась, а я вот чаю спросила, да бумагу с чернилами и пишу. Как кто в дверь постучит, мне все кажется, что Вы приехали и сейчас войдете, и свидимся. Умом понимаю, что блажь то и выдумки, но сердце каждый раз заходится, как дверь скрипнет.
Поутру далее в путь тронемся. Прохор говаривал, недолго осталось, уже более проехали, чем впереди. Не пишите мне ответ, коль письмо ранее меня будет – тут, сказывали, почтари скорые. Да и сама пишу, чтобы время скоротать, разные мысли высказать. Дневника-то давно не веду, с девичества. Папенька и братец старший смеялись всегда, что дневники и альбомы девичьи от ума недалекого. Вы, Роман Сергеевич, поди, тоже так считаете? А мне порой бывало и поговорить не с кем, а в дневник напишу, и на сердце легче, думы разные уходят. Теперь-то я Вам пишу, и тоже сердце успокаивается, что никакой беды и лиха не случится, коль Вы меня ждете. Оленька, княгинюшка моя, частенько сердится, что иногда я так говорю, словно и не выросла вовсе, не повзрослела. Да и куда мне – у нее семья, детушки, обязанности разные по благотворительности, а я все в девушках и с тетушками. А они у меня открытые души, вот и меня так научили. Может, и не так хорошо оно, но уже как есть, не переделать. Коль и Вам речи мои неумными и ребячливыми покажутся, значит, и взаправду так.
Хозяин торопит с письмами, почта вот-вот отъезжать будет.
Буду заканчивать, и даст Бог, до встречи скорой, а пока остаюсь все еще невестою Вашею, Варвара Белокриницкая
Письмо Роману Чернышеву от матери,
графини Чернышевой Елены Дмитриевны, второе
Сорок мучеников Севастийских, 1833 год
Москва, Мясницкая,
Павла Матвеевича Белокриницкого собственный дом
Любезный сын мой, Роман Сергеевич и невестка Варвара Павловна, которую несказанно счастлива я именовать таковою. Весть о венчании вашем получили мы под конец января, и радости моей материнской нет предела. Образ благословенный передала я вам, как принято, но снова и снова благословляю вас, детушки.
Сердце болит, как вы там в зиме и холоде, но надежду чаю дождаться возвращения Вашего, Роман Сергеевич, с Варенькой и детушками, коли Бог вас ими благословит, на что уповаю.
Весточка у меня для нея печальная, Вы уж там сами как-то сумейте преподнесть в нужное время – тетушка Катерина в воскресение Прощеное преставилась, но уход ее был тихий и благостный – Святых Таин приобщилась, прилегла и уснула. Стали к чаю будить, а она уже и остыла. В Чистую среду схоронили на Донском, место там у них фамильное. Слово хорошее батюшка сказал, да и что говорить, добрая душа была Катерина Матвеевна, даже я ее полюбить успела, хоть и знала недолго.
Живу я теперь на Москве, в том доме, что Варваре Павловне от отца остался, как с Катериной Матвеевной вернулись по осени, так и прижилась я тут. Небольшой дом, уютный, экономный, особливо коль не во всех комнатах топить. Тепло хорошо держит. В столицу пока ехать не намерена, устала от света, да и незачем теперь.
По весне снова в имение съеду, после Пасхи, али после Троицы, как погоды будут. Так что куда писать мне, не знаю, коль скоро писем месяцами ждать приходится.
Управляющего, что Варенька наняла, я рассчитала, блудлив он оказался и на руку не чист. Боборыкин, граф, что приезжал намедни, спомоществовать обещался другого найти, как я в имение собираться стану. Он же и денег привез, с этой же почтой вам отсылаю.
Погоды на Москве нынче теплые стоят – зима мягкая да снежная. На Святках я выезжала много, а как Пост начался, так далее храма никуда. Крестопоклонная ноне, Пост за середину перевалил, и весной уже пахнет в воздухе, особливо после полудня. И солнышко пригревает. Даст Бог, и у вас там не такие морозы, как в Березове.
Рада я за вас, детушки, а сердце кровью все равно обливается. Вдругорядь пишу, но только о том и думать могу. Милостив Государь, многих простил, но не Вас, mon coeur. Бога гневить не стану, участь иных страшнее, но что мне оне, коль сын мой вдали от матери. Лета мои уже не юные, и хоть надежда теплится, что на этом свете свидимся, но и иной итог для меня возможен.
Стану завтра у обедни взывать к Божиему милосердию, на все Святая воля Его. А на тот год, коль силы будут, в столицу поеду, пороги оббивать об облегчении участи Вашей, Роман Сергеевич. Даст Господь, о чем буду несказанно просить в молитве, Варенька уже в тягости окажется, и Государь над нами смилуется. А все язык Ваш длинный, да вольнодумство парижское. Обид я не держу, но напомнить след, что материнских советов слушаться стоит. Не по нраву мне приятели Ваши были, так и сказала, да только слушать не стали, а права была – вон как оно все обернулось. Слава Богу, что так, а не иначе.
Благословение материнское обоим вам шлю и весточки жду всенепременно, молитв о вас не оставлю.
Елена Дмитриевна Чернышева
Из дневников Романа Чернышева
...июня 1834 года
За что Господь даровал мне такое счастие, грешному да непотребному рабу Своему, до сих пор теряюсь догадками. И Варенька приехала. И венчание наше скорое. И как Исайю запели, солнышко выглянуло, и уж более не скрывалось. В январе, тут у нас, и солнышко. Чудо Божие. Да все чудо, со встречи нашей.
Недавно говорила Варенька, что страшится, уж больно хорошо все, да радостно. Я тогда ее уговаривал, что страшиться нечего, а вечор и сам испугался. Руки тряслись, как нес ее в опочивальню, и сам не свой был, как за доктором бегал. Насилу нашел его в непотребном виде. Вот тут совсем страшно стало – как же без него. А он не то что лыка не вязал, совсем нехорош был. Парашу за повитухой послал. Да и ту никак сыскать не могли. А уж как Вареньке моей плохо было. Я и молился, и плакал от бессилия помочь, А она только смотрит на меня своими большими глазами, стонет тихо и все успокаивает: «Ромушка, родной, все хорошо будет». Никогда так не называла, все больше Роман Сергеевич, а тут Ромушка. Тепло так стало внутри, и спокойнее вроде. Повитуха-то выгнала меня – не мужское это дело. А как уйти, когда радость моя там. Случись что с ней, и жизнь моя под откос покатится – четко сие понял, как в гостиной из угла в угол ходил.
Сколько и времени прошло, не заметил, уж светало, как повитуха его вынесла. Маленький, в полотно завернут, глаза голубые, поволокой подернуты, и пищит, что твой кутенок, жалобно так. «На, – говорит, – барин, принимай». А я ни жив, ни мертв стою, и как взять, не знаю, выронить боюсь. Собрался с духом, взял, а он так смотрит, словно сквозь меня, а до нутра пробирает.
Как же я счастлив нынче и благодарен. Ей, Вареньке моей ненаглядной, Господу благодарен за счастие, и ему, малышу этому.
Отец... я отец, счастие-то какое! И страх. Хорошим ли отцом буду, или такожде, как со мной? Маленького отец любил меня, да и Петруша когда родился, не изменилось ничего, а потом – такое охлаждение. За успехи слегка похвалит, словно они – это как должно, а вот за провинность – до крика и скандала. Училище, корпус, виделись только летом и в зимние вакации, потом выпуск и война. Да я и сам хорош – ершился как тот петух, а мог бы навстречу пойти. Мог, не схотел.
Сыну отцом буду непременно. Только не забирай мое счастье, Господи.
...августа 1837 года
Василий Андреевич[33] приезжал. Нынче он воспитатель у наследника, с ним и по Сибири путешествует. У Нарышкиных собирались. Тепло встретились. Я с Жуковским и ранее знаком был, и нынче славно поговорили. Прошение наше он обещал передать, а там уж как Государь рассудит.
...октября 1837
«Этим господам путь в Россию лежит через Кавказ»[34]. Рядовыми. Вот и допросились. А Варенька моя снова в тягости, и двое младенцев.
Письмо Варваре Белокриницкой от княгини Львовой пятое
Станица Прочный Окоп
Лабинский отдел Кубанской области
прапорщика Чернышева собственный дом
Петр/Павел, 1843 год, Карлсбад
Милая моя Варенька, как я рада была получить от тебя очередную весточку. Мы все, слава Богу, здоровы, но по рекомендации эскулапов, пользующих моего супруга, в Петербург возвратимся не скоро. Будет обстановка у вас благоприятной, навестим семейство ваше на Кавказе, и я, наконец, увижу свою крестницу.
Доктор Мейер, что привозил от тебя весточку, слышала я, ушел в отставку, но, вероятно, коль скоро мы поедем к вам, не откажется освидетельствовать Жоржа. В прошлое наше общение порошки, прописанные Николаем Васильевичем, очень помогли.