Теперь нужно подумать, кого внедрить во дворец под видом лакея, чтобы выполнить второе поручение короля Александра, о котором тоже не стоит забывать. Это должен быть человек в меру молодой, но не в меру шустрый и отчасти даже наглый. Тот, который сможет быстро стать своим в среде слуг дворца. И я даже знаю, кто прекрасно на эту роль подошёл бы, но тут мне без господина Стайна никак не обойтись.
Поэтому я круто развернулась и бодро пошагала обратно, чтобы узнать у бабушки, где могу найти «дядю Вилли». Я не стала беспокоить лакея и сказала, что сама прекрасно найду дорогу. На мне были туфельки без каблуков, поэтому шаги по мягкому ковру были практически не слышны. Каково же было моё удивление, когда я услышала голос господина Стайна. Дверь была еле заметно приоткрыта: скорее всего, из-за распахнутых по случаю жары окон. Я остановилась сначала от неожиданности, а потом практически прижалась ухом к двери, стараясь не пропустить ни слова.
– Синтия, я не уверен, что мы поступаем правильно, – в голосе господина Стайна сквозило совершенно искреннее беспокойство, – ты была очень убедительна, но всё же… Моника – твоя внучка, мне не хотелось бы рисковать её безопасностью.
– Вильгельм, – бабушка, судя по голосу, старалась в чём-то его переубедить, – твои люди смогут обеспечить девочке защиту, но ты сам понимаешь, что она – наш единственный шанс. Без неё мы проиграем, и что тогда станется с государством, сказать сложно…
– Я знал, что ты близка с Жозефиной, но не предполагал, что твоя преданность простирается так далеко, – помолчав, ответил Стайн, и в его голосе было слышно что-то, очень похожее на восхищение, – настолько, что ты готова рискнуть собственной внучкой, в которой души не чаешь.
– Риск не слишком велик, – ровно, не дрогнувшим голосом ответила бабушка, – а что до преданности, то ты сам всё прекрасно понимаешь. Быть подругой королевы – настоящей подругой – это тяжкий крест, потому что политика, особенно большая политика, не терпит эмоций и чувств. Просто все поступки начинаешь оценивать с позиции, выгодно ли это королевству. Жозефина такая, и я рядом с ней не могла остаться другой.
– Ты не хочешь ничего объяснить Монике? – после паузы спросил «дядя Вилли», и я замерла за дверью, как мышь под веником. – Может быть, было бы честнее играть с ней в открытую? Тебе так не кажется?
– Нет, не кажется, – в бабушкином голосе звякнул металл, – и могу объяснить, почему. Если девочка поймёт, в какой интриге она участвует, то непременно начнёт проявлять инициативу, чем погубит и себя, и всё дело. Никто не виноват в том, что именно в Монике сошлись три крови, и только она может…
Тут я, услышав негромкий скрип дивана и приглушённые ковром шаги, совершила лучший прыжок в своей жизни. Наверное, если бы во дворце проводились какие-нибудь соревнования по прыжкам с места, я бы выиграла с колоссальным отрывом. Где-то я читала, что в какой-то далёкой стране живут звери, умеющие прыгать чуть ли не на двадцать метров. Думаю, даже они не постеснялись бы взять меня в свою стаю.
Быстро надев на лицо выражение глубокой озабоченности, я постаралась выровнять дыхание и сделала вид, то вот только что подошла. Увидев открывшую дверь бабушку, радостно всплеснула руками и торопливо поинтересовалась:
– Совсем забыла спросить у дяди Вилли кое-что, точнее, попросить. Ты не знаешь, где я могу его найти?
Леди Синтия, прищурившись, смерила меня подозрительным взглядом, но ведь шляпка могла сбиться на сторону и в случае, если я торопилась вернуться. Этим же можно объяснить и лихорадочный румянец: просто очень спешила, вот.
– Тебе повезло, – бабушка тепло улыбнулась мне, – Вильгельм как раз вернулся, чтобы забрать перчатки, которые нечаянно оставил у меня.
На последних словах она слегка повысила голос, видимо, для того, чтобы Стайн знал, для чего именно он вернулся: не меня обсудить, а перчатки найти.
– Надо же, какая удача! – почти искренне воскликнула я, входя в комнату и старательно делая вид, что не замечаю отсутствия каких бы то ни было перчаток в руках у главного по шпионам. – А я к вам, дядя Вилли!
– Чем могу быть полезен, Моника? – доброжелательно поинтересовался господин Стайн. Если бы не слышала собственными ушами, никогда не подумала бы, что эти двое только что обсуждали моё участие в какой-то пока непонятной авантюре. Взгляд честный, руки спокойно лежат на подлокотниках кресла, вся фигура выражает готовность помочь.
– Мне нужен ваш Оливер! – сообщила я и, махнув рукой на этикет, шлёпнулась в кресло, не дожидаясь приглашения. – Я буду его эксплуатировать самым беспощадным образом.
– Мой Оливер? – дрогнул бровью дядя Вилли. – Кто это?
– Что значит – кто это?! – даже растерялась я. – Тот, который следит за Ричардом. Он же Оливер?
– Ах, этот… – господин Стайн задумчиво пожевал губами, – забирай…
– А как? – я хлопнула ресницами. – Он меня, знаете, куда пошлёт?
– Догадываюсь. От меня-то ты что хочешь?
– Чтобы вы, как начальство, приказали ему перестать следить за Ричардом и вместо этого наняться лакеем во дворец. Мне для газеты нужен постоянный источник сплетен, понимаете?
– Именно для газеты? Лакей? Моника, это не самая удачная версия, придумай другую, – предложил мне этот невыносимый человек, – ты же умненькая девочка. Ты даже сумела сделать вид, что не подслушала наш с Синтией разговор…
– Моника? – бабушка удивлённо посмотрела на меня, а я почувствовала, что неудержимо краснею.
– С чего вы взяли, что я подслушивала? – я задрала нос и решила ни при каких обстоятельствах не признаваться.
– Ты так громко сопела, что не услышать было невозможно, – очень доверительно сообщил мне дядя Вилли, – но я не стал ничего предпринимать, так как считаю, что ты вправе знать.
– Знать что? – я смотрела исключительно на господина Стайна, так как леди Синтия нахмурилась и явно не одобряла откровенности своего друга.
– Что ты знаешь о своих предках, Моника? – вместо ответа неожиданно спросил дядя Вилли.
– Род Мэнсфилдов насчитывает несколько столетий, он достаточно древний, но я не сомневаюсь, что вы и без меня прекрасно знаете наше генеалогическое древо. Как бы не лучше нас самих…
– С Мэнсфилдами всё понятно, – как-то даже небрежно отмахнулся Стайн, – а с другой стороны? Что ты знаешь о предках своей матери? Я имею в виду твою настоящую мать…
Мне вдруг стало нечем дышать, и я, словно вытащенная на берег рыба, только открывала рот, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Получалось откровенно плохо, и Стайн протянул мне стакан с водой.
– Вильгельм, ну зачем так резко? – недовольно поморщилась леди Синтия. – Разве нельзя было на время забыть, что ты не с подозреваемыми, а с близкими людьми?
– Что вы хотите сказать? – спросила я, удивляясь, что смогла выдавить из себя хоть слово.
– Исключительно то, что сказал, – невозмутимо ответил господин Стайн, никак не реагируя на бабушкино недовольство, – и, судя по реакции, тебе нужны комментарии.
– Это вы очень деликатно выразились, – я каким-то запредельным усилием заставила себя думать и даже говорить, – я бы сформулировала иначе. Что. Всё. Это. Значит!?
– Моника, – подала голос леди Синтия, – я собиралась тебе рассказать…
– Когда? Лет через десять? – я чувствовала, что моей сдержанности надолго не хватит. – А тебе не приходило в голову, что я имею право знать?
– А ты не задумывалась о том, – голос бабушки стал жёстким, – что есть вещи, которых даже тем, кого они касаются, лучше не знать? Просто потому что так безопаснее?
– Но ведь не такие же важные! – воскликнула я, изо всех сил борясь с подступающей истерикой, и решительно спросила. – Кто моя настоящая мать?
– Не спеши, Моника, – неожиданно мягко сказал дядя Вилли, – жила же ты без этих сведений столько лет, наверное, можешь и ещё немного подождать?
– Вы издеваетесь, – я без сил откинулась на спинку кресла, – просто издеваетесь надо мной. Сначала говорите, что женщина, которую я всю жизнь называла мамой – не моя мать, а потом предлагаете подождать ещё?!
– Моника, – расстроенно вздохнула леди Синтия, – прости меня, моя дорогая!
– Но ты-то хоть моя бабушка? Или сейчас выяснится, что и папа мне не родной, но сказать об этом мне планировали лет через… много…
– Ты дочь моего сына, значит, моя внучка, – твёрдо сказала она, – даже если бы я не знала этого наверняка, на тебя достаточно просто посмотреть, чтобы понять, что ты – настоящая Мэнсфилд!
– Хоть это ладно, – я прикрыла глаза, – а что вы говорили о том, что во мне смешались три крови? Какие? Раз уж у нас тут такой интересный, хотя пока и не слишком откровенный разговор?
Бабушка перевела взгляд на господина Стайна, мол, давай, ты же хотел правды, тебе и карты в руки.
– Твоя мать, – господин Стайн даже не дрогнул, произнося эти слова, а меня они резанули по сердцу. Не могу сказать, что леди Иоланта, жена отца, та, кого я привыкла считать и называть мамой, относилась ко мне как-то не так. Нет, она просто была безразлична, точно так же, как была равнодушна ко всему, что вносило хоть малейшее волнение в её уютный внутренний мир. Она никогда не спорила с отцом, не перечила ему, не пыталась отстаивать свою точку зрения, а лишь робко улыбалась и, склонив голову, уходила к себе. – Твоя настоящая мать, Моника, происходила из древнего магического рода, из тех, чьи имена выбиты на стенах старой пещеры.
Здесь нужно пояснить: примерно полвека назад наше королевство осталось без магов и колдунов, так как они поссорились с тогдашним королём Августом и перебрались в соседние страны. Там они и сейчас благополучно существуют, а с нами ведут не слишком активную торговлю. Король смотрит на это без энтузиазма, но и не запрещает, поэтому артефакты – типа того же «глаза» – по-прежнему можно купить, но за очень большие деньги. Но в те времена, когда маги ещё жили в Авернете – это наше королевство – имена старейших и сильнейших родов были выбиты на стенах ритуального зала огромной пещеры. Таких родов, если я правильно помнила, было всего девять.