Я узнал их всех: та, что с котом — Горислава, наверное, это она ушла из взбунтовавшегося селения. Лада, Весняна и Дубрава были печальны и взбудоражены одновременно. В руках у каждой немаленькие баулы, какая-то утварь, туески, коробы болтаются на широких ремнях, обвивающих талию. В удобной одежде, в какой здесь ходила и Агри — льняные сорочки, штаны, заправленные в сапоги. Четыре посоха — почернённых, отполированных до блеска, дружно облокотили о печь. В нос шибануло разнотравьем, но я быстро принюхался.
— Здрав будь, молодяжнек! — четыре колдуньи вразноголосицу обратились ко мне, откланялись, приветливо заулыбавшись.
Я аж смутился. Ведь из-за меня им придётся сражаться с хтонью, которую я притащил на хвосте в этот мир. Туда, куда они сбежали с таким трудом, жертвами, потеряв почти всё.
— Полно бедой упиваться, будем всем миром спасаться! — громогласно провозгласила Горислава, подошла ко мне и хлопнула по плечу.
Она на полголовы выше остальных травниц, шире в плечах, с низким бархатистым голосом. Наверное, старшая среди них. Сразу стало легче, словно мне грехи отпустили. Кивнув с благодарностью, развел руками — мол, говорите, чего делать, я весь ваш.
Закипело! Мы с Василием только успевали выполнять указания да бегать на посылках. К столу подвинули лавки, все заставили корзинками, туесками, ступами, горшками. Печь пыхала жаром, ухват так и мелькал. Раскаленные горшки остужались в холодной воде с чарами — чтобы не полопались. Что-то варилось, жарилось, дымилось, месилось, измельчалось, распылялось. Мелькали руки, ножи, песты, доски, да мешочки с небольшими коробами, куда отправлялись порошки, варево, мази, медальоны из спрессованного былья и даже дым.
Потом настала очередь доспехов. Кольчуги из металла, даже будь они в мирных селениях, ни разу ни с кем здесь не воевавших, не спасли бы от смертельного удара. Ведь бой будет идти не на мечах. Прутья, собранные в кулак, напитывались дымом от курящихся трав, наговаривались заговорами, окроплялись зачарованной водой. Гнулись в кольца, соединялись между собой, сплетались в кольчуги. И снова дым, заунывные песни, искры от пальцев, чертящих магические символы в воздухе.
Когда пять кольчуг были готовы — нам с Василием они могли помешать, — от них исходило еле заметное тёплое свечение. Я оглядел избу: горница похожа на место битвы, а ведь мы еще не начинали. Немного мельтешения рук, и обозначилось место относительного порядка. Туда складывали всё наше вооружение, тактическое и стратегическое. Агриппина и Горислава по-очереди рассказывали остальным, какой у нас план. А я слушал их и себя: не наблюдает ли за нашими сборами тьма внутри?
В окне замелькали селяне — десятки взрослых и подростков в разливающихся сумерках бежали к лесу. Вернее, к его подступам. Чтобы по доступной им окружности с подветренной стороны разжечь костры. К ним вышла Лада, раздать мешочки с перемолотыми травами, которые будут сыпать в костры наученные ею женщины, да подкрепить заговором направление ветра — в лес.
Наконец, пришла пора экипироваться и выходить. Травницы распускали волосы, заплетая в них обережные травы. Надевали и закрепляли друг на друге прутовые кольчуги. Обматывали ладони пропитанными в отварах кусками льняной ткани. Закрепляли на себе мешочки с зельями, заговорёнными камешками, туески с дымом, медальонами, шариками из сухой травы. Обмазывались мазью, вплоть до подошв сапог.
Это меня и торкнуло. Вспомнил всю путаницу с загадочной слизью в лесу и на бочке после купавшейся в ней Агриппины. То, как мазь защищала ее от тумана и теней. Мазь и слизь отличались, но почему-то увидев первую, я вспомнил о второй.
— Агриппина, а поведай мне, откель тем утром на бочке после твоего купания слизь взялась из леса? — я отвлек травницу от завязывания очередного мешочка на поясе.
— Так в лесу измазалась, вступила в лужу склизкую, что осталась после тебя, молодяжнек, — иронично пожала она плечами.
Вот как просто ларчик открывался. А я тогда решил, что это она — главная тварь из тумана. Сейчас-то понятно, кто тут тварь.
— А почему я во второй раз в лесу не оборотился в это... ну...
— Мазью моей обмазался о ту пору, дуботолк ты наш! Чары мои тебя не пустили в темень лютую.
Агри привычно повела бровями, упёрла руки в боки и усмехнулась. Махнула травницам, и меня обступили: обвязали запястья свежими повязками с заживляющим снадобьем, на ремень подвязали мешочки с травами так, чтобы было легко их сбросить. Большего мне, как не ведающему чар, не полагалось. Только обереги, помогающие удержаться в человеческой ипостаси до нужного момента. Потом я нужен сильным. А устою ли от соблазнов хаоса — зависит исключительно от меня.
Только закончили со мной, Василий встопорщил усы и хлопнул лапой по столу:
— Всё, пора марам рыла напаздирать! Скоро солнце за хребет земли зайдёт. Посидим на лавках перед дорогой. Не ведаю, увижу ли кого из вас аще.
Агриппина громко всхлипнула, но сдержалась. Молча села рядом с котом, обняла.
***
Мы вошли в лес под прикрытием дыма костров, что обступили его со стороны селений. Сумерки плавно переливались в ночь. От травниц исходило слабое свечение, слабее, чем от светлячков, которые начали изредка проноситься мимо. Гнилушки разгорались под ногами колдовскими огоньками. Туман шептал откуда-то из глубины леса, в этот раз не спеша приближаться. А лес молчал. Не слышно пения птиц, щёлканья белок, уханья филинов, стрёкота сверчков. Над лесом развернулось покрывало неестественной тишины.
Мы шли в направлении зерна. Нет смысла наворачивать круги, чтобы сбить с толку Элару и Магнуса. Они найдут его с нами или без нас. Я чувствовал, что армия теней уже совсем рядом с кусочком хаоса.
Мы с Василием держались в середине круга колдуний, так было уговорено. Нас нужно беречь пока, у нас свои задачи. Я сжимал зубы в бессильном волнении за девушек, особенно за мою Агри. Только безобидными они не казались.
Начало атаки теней почувствовал за несколько секунд: внутри всё сжалось, повеяло ледяным мраком. Успел упреждающе крикнуть, и земля ушла из-под ног. Деревья надвинулись со всех сторон, меж ветвями завыло — страшно, тоскливо. Шепот множества голосов запорхал бабочками вокруг, проникая в уши липкими звуками. Холмы изогнулись, став оврагами, болотины забулькали, выплёскивая вонючую жижу. Посыпались листья, превращаясь в тонкие лезвия, закружились светлячки, сбиваясь в ослепляющие смерчи.
С трудом встав на ноги — земля шевелилась, волновалась словно море, — я постарался увидеть сразу все. И получилось. Будто наблюдая со стороны, увидел себя. Все еще человек. Стою, покачиваясь, раскинув руки и удерживая равновесие на шаткой почве. Кот рядом, шипит, оглядывается, дыбит шерсть. Пять травниц разошлись полукругом, прикрывая нас, хватаются за мешочки на поясах, рассыпают, раздувают травную пыль, разбрасывают заговорённые камешки под ноги.
Земля под нашими ногами твердеет, деревья перестают ветвями хватать за руки, смерчи из светляков рассыпаются. Шёпот стихает, но продолжает попытки просочиться в мозг. Лес вздыхает мощно, гулко. Клочья мглы выглядывают из-за вековых сосен, тянут к нам языки, густеют. И мы ныряем в туман, заставляя расползаться в стороны, обволакивая пространство за нами.
Внешнее зрение рассыпалось мотыльками, и я снова видел лишь то, что перед глазами. А вот и первые марные воины. Волна неживых призрачных фигур с тёмными провалами глазниц накатила на нас, мешая идти вперед. Они простирали к нам руки в попытке ослепить, устрашить, запутать, лишить памяти. Дымные струи от их пальцев щупальцами тянулись к нашим глазам, ушам, сердцам, заставляя видеть тьму, слышать мертвые голоса, сбиваться с ритма.
Колдуньи запели, тянуче, с переливами, в разноголосицу. Сообразно ритму песни, полетели прямо в призраков пучки сухоцветов, дымные струи, травная пыль, камешки с символами. Мары зашипели, заголосили, тонко завывая, отступили. Продолжали лететь поодаль, стеная, когда кто-то из травниц отпугивал их посохом да новым песенным куплетом. Так они обступали нас и расступались, волна за волной, а мы продвигались в чаще, заговорами ускоряя шаг.
Зерно было еще далеко, когда я почуял его зов. В затылке появилось холодное скребущее ощущение, будто что-то впивается в него и тянет, зовёт. И сразу же предводители теней рванулись из своего укрытия на подступах к полукружью скал. Думали встретить нас там, не ожидали, что моя связь с зерном проявится так рано.
Я слышал рычащий смех, набирал силу, рос. Сбрасывать обереги с пояса не пришлось: они мгновенно сгорели, рассеявшись искрами. Когда на поляну, где застала нас перемена, ворвались серые вихри в коронах, обрушившие на травниц поток ненависти, высасывающей жизнь — я закрыл их. Ледяная лавина, устоять против которой даже в расцвете магических сил было бы нелегко, врезалась в меня. И я принял клокочущую ненависть, в миг остановившую бы моё человеческое сердце. Только теперь она стала большей силой для меня.
Тьма внутри загрохотала смехом, заухала, всколыхнулась, разворачиваясь беззвездной ночью внутри. Расправила крылья над лесом, над миром.
— Я же молвил — вернус-с-сь! — зашипело во мне.
— Юра! Помни, што ты хочешь! — голос Агриппины был так далёк, так слаб.
— Отдай мне свою кровь, подари жизнь, как тем трусам, что убежали от боя! — вопль Элары заледенил бы сердце зимней стужей, но разве у меня есть сердце?
— Не тебе она, королева пепла, — загрохотал я, вздымая стаи птиц над лесом, — Ты свое растеряла, сожгла, разменяла на всепожирающий огонь, а потом на ледяное дыхание мрака.
Элара воздела ко мне руки, губы ее зашептали заклятия, отнимающие кровь. Ледяные иглы полетели к моим рукам, чтобы впиться, но растаяли, коснувшись обмотанных запястий. Мазь и заговоренные полосы льняной ткани оказались крепче оберегов. И удержались на руках, утративших человеческий вид.
Королева обернулась на Магнуса, рыкнула ему что-то, и тот начал подступать к Агриппине. Улыбаясь скользко, ядовито, всасывая свет луны провалами глазниц. Заговорил с ней шепотком, что сочился словно отрава между губ. Так, чтобы слышала лишь она. Травница качнулась к нему, потянулась рукой, но подруги обступили ее, удержали. Выставили вокруг посохи. А затем и Агриппина помотала головой, стряхивая с себя чары, подняла посох, крикнув: