Чувствуя наконец, что судно у них в руках и ситуация под контролем, таможенники несколько расслабились. С некоторыми удалось даже вступить в переговоры, из которых мы выяснили, что это оперативная таможня, действующая обычно в экстренных случаях, что их облава связана с «наводкой», судно «застучали». Кто?!
– Мы знаем кто, – уверенно заявила девица, хозяйка мешков на берегу. – Сейчас поедем к нему. Он нам за все заплатит!
Получалось, что мы оказались жертвой чужой межгрупповой вражды. И нам-то уж точно никто ничего не заплатит…
Выползли на палубу оба Шурика. Голощупов глядел куда-то мимо и покачивался, точно пьяный. Безбережный, с округленными от страха глазами, заикаясь и чуть ли не стуча зубами, принялся бормотать мне, что с очкастым кривоногим таможенником – старшим группы – он был когда-то вместе на военных сборах.
– Как звать, помнишь? – вскинулся я.
– Да. Костя Опричнин.
– Ну дак подойди к нему, Шурик! Договорись, чтоб нас не трогал! – взмолился я. Забрезжила какая-то надежда…
– Я уже подходил, – прощелкал челюстями Безбережный.
– И что он? Узнаёт тебя?
– Н… не знаю. Делает вид, что не узнаёт…
– Еще раз подойди. Напомни, – настаивал я.
– Шурик, от тебя сейчас многое зависит! – приподнял голову Румянов.
Шурик со смиренным видом поплелся за своим «знакомым». Вернулся он еще более потерянным.
– Все бесполезно, – едва слышно прошамкал он. И прибавил после минутного молчания: – Попросил меня показать помещение… чтобы знать, говорит, где твое. Я открыл… Говорит, всё будем пересчитывать.
– Ты?! Сам открыл?! – едва не вскричал Максим.
Я опять почувствовал тошноту. Все. Это уже окончательный крах.
Застыв на месте, Безбережный бессмысленно двигал глазами. Шурик Голощупов в это время, переходя от одного человека к другому, что-то тревожно нашептывал.
– Как ты считаешь, надо признаваться, что это товар наш с Безбережным? – подошел он и ко мне. – Может, пока не поздно, отказаться?
– Не знаю, – честно признался я.
– Декларации и паспорта моряка сдать! – послышался очередной приказ.
– Что делать? – с отчаянием уставился на нас Голощупов. – Нести?
– Неси. А что делать? – пожали мы плечами. Как правильно вести себя в таких случаях, никто из нас не знал.
Декларацию и паспорта Шуриков забрали.
«ЗАСТРЕЛИ ЕГО!»
Вскоре появился Олег, уже извещенный обо всем, бледный, с сузившимися глазами.
– Я еще не верю в то, что происходит, мозг отказывается верить, – пробормотал он, как будто разговаривая с самим собой. – Еще не осознаю, насколько все хреново…
«Даже застрелиться не из чего…» – прозвучали для меня из прошлого его слова, сказанные в Якутии.
– Рано еще делать выводы, – высказался Максим, выглядевший немного бодрее других. – Может, как-нибудь вывернемся.
– Олег, – очнулся я, – надо под рукой иметь деньги. Чтоб в любой момент было что сунуть.
Примчавшегося Тимура снова отправили домой, и вскоре он привез и передал брату две тысячи долларов.
Между тем мужики из соседней команды попытались украсть хоть сколько-то мешков из своей (теперь уже не своей) кучи. Три или четыре мешка они успели волоком оттащить, прячась за легковые машины, и забросить в стоящий на отшибе микроавтобус.
– Это называется «прорыв таможенной границы», – прокомментировал их действия Олег.
В следующую минуту долговязый таможенник соскочил с трапа на пирс и бросился к одному из парней, на ходу выдергивая из кобуры пистолет.
– Застрели его! – издевательски крикнул Олег.
Несмотря на общее напряжение, на некоторых лицах скользнули усмешки. Даже сам преследователь ухмыльнулся, как мне показалось.
Большинство таможенников к этому времени вполне дружелюбно переговаривались с нами и даже пошучивали, но при этом, подумалось мне, схвати я сейчас мешок и побеги, они запросто меня застрелят, мгновенно превратись из улыбчивых простодушных малых в бесчувственных роботов. И в эти минуты, болтая с нами, они хладнокровно делали свою работу: вытаскивали на палубу мешки, распаковывали, пересчитывали содержимое.
В помощь к ним на другом катере прибыла еще одна группа – счетная комиссия. Дамочка в форме, с надменным птичьим лицом, положила на железную тумбу на корме пухлую папку (не иначе с какими-то важными документами, отметил я про себя).
– Схватить бы сейчас эту папку – и дёру! – с нервным смешком шепнул я Олегу с Максимом. – А потом в обмен на нее потребовать возврата товара.
– Брось ты, Вадька, и не думай, – серьезно проговорил Олег. – Пристрелят – и все дела.
Но тут же он, невзирая на ужас происходящего, повернулся к Максиму со смехом:
– Представь: Вадька бежит с папкой, а они стреляют – сначала в левую ногу, он бежит вприпрыжку. Стреляют в правую. Он падает и ползет. Они ему – в задницу! Разрывной!
– А он бумаги жрет! – захохотал Маск. – Чтобы врагам не достались!
Олег уже подходил с деньгами к старшему группы – Косте Опричнину, но не смог договориться. По его словам, тот мялся, уверял, что все его коллеги уже видели товар и скрыть ничего не получится.
– Они сейчас звонят начальнику таможни. Решают, по новой насчитывать налог или все конфисковывать. Конфискация – самый худший вариант, – вздохнул Олег. – Тогда уж обратно ничего не вернешь.
Но он ошибался. Худшим вариантом была тюрьма. И наши шуточки насчет того, что Шуриков могут «забрить», роковым образом стали обращаться в реальность.
Время шло. Солнце давно достигло зенита и, словно не вынеся кошмарного зрелища, спряталось за расплывчатыми бесформенными облачками. Мы бродили по причалу, присаживались то на какие-то трубы, то на капот чей-то легковушки. Олег нервно поедал одно за другим пирожные «Чоко-пай» из вскрытой тут же коробки, какую Голощупову дозволили вынести из каюты. Максим Румянов сидел с красным лицом, глядя в землю, вероятно просчитывая в уме, сколько он реально, с учетом пропавшей прибыли, потерял. Но он же еще и успокаивал меня (а может, и себя заодно):
– Не переживай, Вадька. Начнем все опять с нуля.
– С минусов, – уточнил я.
Переживал я даже не столько из-за потерь, сколько из-за того, что подвел Олега. Ведь именно я был активнейшим организатором этого рейса… Я смял пальцами кожу на лбу.
В эту минуту ко мне беззвучно подошел Шура Голощупов, все с той же застывшей печатью тревоги на лице и немигающими глазами:
– Вадим, твой совет.
– Чего? – не понял я.
– Что делать?
– Не знаю.
– Олег. Ты что думаешь?
– Шура, я думаю то же, что и ты, – вскинул голову Олег. – Ничего другого мне на ум не приходит. Еще думаю, что мне продавать. Гараж? Квартиру?
Шура Безбережный, в чем был – в темно-синих шортах, похожих на семейные трусы, в обвисшей грязной майке, – поехал на поиски знакомого ему майора милиции.
– Бесполезно, – процедил Олег. – Ничего Шурин мент не сможет сделать.
Подошедший с Безбережным молодой мужчина в гражданской одежде долго беседовал со старшим группы оперативников.
– Два майора беседуют, – пошутил приятель Голощупова Серега.
– Решают, кто из них Шуру в задницу вздует, – зло усмехнулся Олег.
Шурин знакомый подошел к нам:
– Нет, ничего нельзя сделать…
Началась конфискация. Почти вплотную к судну таможенники подогнали «КамАЗ» с длинным бортовым кузовом и с грузчиками. Для нас это были поистине трагические минуты. Молча провожали мы взглядами неспешно движущиеся на плечах грузчиков мешки – наши мешки! Трудно было примириться с мыслью, что эти тюки, коробки, пакеты, из которых торчат стопки сумок, папок, связки юбок, на которые мы занимали и копили деньги, за которыми Шура ездил в Корею, ради которых торговался с хозяевами магазинов, грузил, оплачивал помещение и так далее, – все это уже перестало принадлежать нам. Мы не имеем права даже касаться этих вещей. Их увозят. На таможенные склады…
– Конфискат, – проговорил Олег.
– Что? – не поняли мы.
– На ихнем корявом языке это называется «конфискат».
Вновь появилась шатающаяся фигура Шуры Голощупова.
– Все под ноль выгребли, – сообщил он бесцветным голосом, как будто даже равнодушно. – Даже из стола. Там стол с дверцами… Я спрятал несколько курток… Вытащили. Ничего не оставили.
– Вот крысы! – сплюнул Олег. – И морды у них соответствующие!
– Особенно Шурин друг, Опричнин! – подхватил я в порыве бессильной злобы. – Посмотри на него. Натуральный шакал!
– Главный шакал! – прорычал Румянов. – Ладно бы еще сам нашел, а то воспользовался Шурика доверием, стервятник!
– Олег, а что Рудик? – слабым голосом протянул Тимур, вспомнив знакомого Олегу таможенника из «своей» смены.
– Тимур! Молчи лучше! – прикрикнул брат. – Какой Рудик! Какой сейчас Рудик!
Между тем загрузили последнее (это была уже вторая ходка «КамАЗа»). Мы тоже сели в автомобили и поехали за грузовиком на склады, чтобы засвидетельствовать количество изъятого.
СКЛАДЫ
Уже смеркалось, и, кажется, резко похолодало. Меня, во всяком случае, потрясывал озноб – то ли и впрямь от холода, то ли от стресса.
Открылись решетчатые ворота, и мы целой кавалькадой въехали под арку, охраняемую милицией, на территорию складов. Долго петляли среди мрачных безоконных зданий, пока не остановились у одного из них. «КамАЗ» вполз на эстакаду. Коренастый мужик в бушлате в присутствии трех таможенников погромыхал запорами и с рыдающим звуком раздвинул большие железные створки. Внутри огромного пустого помещения сиротски ютилась куча нашего добра и чуть в сторонке – мешки девицы-коммерсантки. По белой поверхности пола к ним тянулись черные жирные следы, как если бы пол был смазан мазутом и припорошен сверху мукой. Остальная площадь выглядела девственно белой.
– Давно здесь ничего не складировали, – заметил Максим.
– Мы первые. Открываем сезон, – отозвался Олег.
Пока машину разгружали, начальник склада с таможенниками за стоящим у стены столом составили акт и вручили нам для ознакомления экземпляр. «Акт опломбирования помещения таможенного склада… – читал я через плечо Олега. – Мы, нижеподписавшиеся, инспектора Владивостокской таможни (такие-то), в присутствии зав. складом (такого-то) и хозяев задержанного товара…»