— Заставить? Корень? — искренне удивился Хиаши.
— Убедить, — уточнил я, — что Корню это нужно так же сильно, как и нам всем. Корни без дерева — это пень, который скоро выкорчуют, чтобы распахать поле или посадить на его месте что-то другое. Но и Коноха без диверсионных операций Корня, а точнее, без таких возможностей, тоже долго не протянет. АНБУ НЕ и сам Шимура-сан своей репутацией многих отпугивают от попыток откусить от Страны Огня кусок и от открытого вредительства нам. Все понимают, что ответ может быть очень быстрым и очень болезненным. Мы не можем дружить со всеми, значит, наши враги должны нас бояться. А кого? Цунаде-саму? Так она им, той же Кумогакуре, не страшна. А кто будет собирать для Конохи информацию? Джирайя-сама? Он уже её собирал, да так успешно, что я едва выжил при защите Госпиталя от шиноби Песка и Звука. Или мне кто-то хочет сказать, что все шиноби Конохи знали о грядущем нападении и были к нему готовы? Я что-то этого не заметил.
От моего ядовитого сарказма и неуважения к легендарным саннинам Хиаши аж передёрнуло. Ну а ещё потому, что по официальной версии, спущенной народу, Коноха была готова к вторжению, как пионер к стройке скворечника. И это при том, что все главы кланов и просто информированные люди знали, что это полная брехня, призванная укрепить пошатнувшуюся веру в руководство деревни. Отпив глоток чая, он поинтересовался.
— Так что же, по-вашему, Шимура-сан — это пугало нашего поля, что защищает его от птиц? — спросил Хиаши.
— Это не «по-моему», — не стал я плести словесные кружева, как это пытался делать мой собеседник, — это просто факт. Он может нравиться или нет, но он будет существовать вне зависимости от вашего или моего к нему отношения. Корень, при всех своих минусах, объективно полезен, это надо понимать.
— Учиха бы с вами не согласились, — ровно отметил Хиаши, тщательно отслеживая мою реакцию.
Я согласно кивнул и отхлебнул ещё чая.
— Живой и здравствующий клан Учиха мог бы решить множество из возникших сейчас проблем. Точнее, они бы просто не возникли при его наличии в составе Конохи. К сожалению, случилась огромная трагедия, и приходится иметь дело с тем, что есть.
— У вас есть амбиции стать хокаге, Умино-доно? — спросил Хьюга, неправильно меня поняв.
— Нет, — помотал я башкой с искренним недовольством на роже. — Каге — самая неблагодарная должность, которую только возможно придумать. Жаль, — отпив из кружечки, я сделал паузу, — что дети к доводам логики глухи и не понимают, насколько тяжела эта шапка.
Хиаши аккуратненько покивал с задумчивым видом. Как-то у него пока не складывалось знаменитое на всю Коноху «Я стану Хокаге…» с тем, что я сейчас вещал.
— Но если Наруто-кун не перерастёт эту мечту, — сообщил я, как что-то само собой разумеющееся, — то мне лишь останется поддержать его в этом начинании.
Держа покерфейс, я мысленно себе аплодировал. Хиаши задумчиво смотрел мимо окна.
— В общих чертах, — вывел я Хьюга из анабиоза, громким хлопком папки, которую распечатал из инвентарных пластинок, — Тут мои выкладки по поводу изменений в идеи Пятой. Так как с памятью у меня местами ещё остаются проблемы, мне нужна ваша консультация, Хиаши-сама.
Обсуждение вопросов затянулось на пару часов, и уходил я от Хьюга выжатый, как лимон. Зато с чётким пониманием того, как белоглазые умудрились собрать всего семь голосов. Хьюга — упёртые консерваторы. Хиаши не исключение, он с трудом принимал необходимость изменений и многие вещи ему приходилось разжёвывать, раз за разом с разных сторон объясняя выгоду от них. Плюс завышенное чувство собственного величия, явно не соответствующее его реальным возможностям. Но всё-таки мне удалось убедить Хьюгу, и под конец мы даже закончили проект предлагаемого нами закона.
Буду надеяться, что мне не придётся так биться из-за каждого моего предложения. Иначе он пойдёт нахер, а я найду других телохранителей для своей драгоценной шкурки.
К ребятам я не полетел — сил не было ни физических, ни моральных. Попёрся спать в пустую квартиру. Анко этим вечером не вернулась.
На следующий день я набрал на переговорах ещё семь голосов. Кто-то бы остановился, но я продолжил принимать приглашения о посиделках. Те, кого невозможно переубедить, меня просто не звали. После того, как ко мне в первый день прибежал от Сарутоби переговорщик, больше никто не пытался меня переманить. А вот подозрения по поводу работы некоторых на Цу и Ко были. Шпионы, мать их.
По-хорошему следовало бы перед завтрашним советом собрать всех из нашей партии и презентовать им мои идеи с комментариями Хиаши. Но пусть и дальше не расслабляются. Да и Пятой я не хотел давать подсказок.
Отдых от дел я устроил себе в палате Анко. Принёс ей блинчики с креветками, сыром и помидорами, а ещё её любимые данго. Блинчики я делал сам, как раз перед визитом в Госпиталь.
Пока Анко с аппетитом уплетала гостинцы, я вскользь поинтересовался, когда её выпишут.
Анко с готовностью поделилась прогнозами и даже показала аккуратно перебинтованную ногу, которую я тут же просканировал. Мой сосредоточенный вид Анко позабавил.
В общем, получалось, что кто-то ей сказал ещё немного задержаться, чтоб точно исключить любые осложнения. Это, на минуточку, совершенно здоровой девушке, которую дожидаются бумаги на выписку! Сказав, что кое-что забыл, я тут же побежал выяснять, кто это такой умный! Оказалось, Кито! Этот упавший с пенька много раз решил, что мне надо отдохнуть в одиночестве! А меня спросить — религия не позволяет?! Надо мне такое одиночество или не надо! Да я кукухой еду, когда один остаюсь! Мне теперь что, в Госпитале ночевать?! В спальнике под дверью палаты Любимой?!
Всё же сдавать коллег не стал, притворившись, что они были правы. Но злобу затаил.
— И что? — с порога встретил меня вопрос Анко.
— Завтра точно выпишут, — с беспечным видом выдал я, — Ты, главное, не перенапрягай повреждённую ногу. Хорошо?
Анко покивала и, подвинувшись, похлопала ладошкой по матрацу койки. Сказать она не могла, так как жевала шарик данго.
От уютной непосредственности Анко в груди потеплело. Она показалась мне такой беззащитной и чертовски хрупкой… Просто вот хочется побыть рыцарем для своей прекрасной принцессы. Даже если она растрёпанная со сна и одета в больничную пижамку с штанинами, закатанными на разную длину.
Смешная такая.
— Я где-то испачкалась? — спросила Анко. — Ты так улыбаешься, будто у меня соус на носу висит или… на щеке он, да?
— Нет, Солнце моё, — я убрал ей за ухо прядь, — просто я соскучился по тебе.
Анко замерла, уставившись сквозь меня. Её глаза стремительно заполняли слёзы. Я переполошился, а она, громко шмыгая носом и с набитым ртом, пробубнила:
— Я тоже соскучилась. Всё никак не привыкну, что ты такой… такой… — Шмыг! — Такой!
Сказала так, будто это её «Такой» описало вообще все случившиеся изменения.
Пряча лицо, Анко зашептала, что понимает, как я её люблю, но ей всё ещё сложно в это поверить. Умом понимает, но не сердцем.
— Я тебя очень люблю! — с жаром уверил я Анко. — Как только тебя выпишут, мы сразу же пойдём и оформим наши отношения! Сначала в ювелирный, а потом сразу в департамент, где выписывают эти бумаги. Потому что у твоего кимоно нет подходящей броши для пояса! — не знал я, что ещё могу сказать, чтоб доказать серьёзность своих намерений.
Анко шмыгала носом, а я, прижимая её к груди, немного покачивался, чтоб успокоить. Подключив очарование моря, я убеждал её, что это не сон, говорил всякие нежности, обещал подарки и вкусняшки… Только бы она перестала рвать мне сердце сомнениями и страхами. Я ведь не могу от них закрыться, выключиться, пока использую этот навык… И мой собственный червячок сомнений из-за этого превращается в что-то из бестиария Дюны. Я ведь тоже сомневаюсь, что Анко останется со мной, зная обо всех моих недостатках, из-за того каким я был раньше, из-за моих поступков в прошлом.
В какой-то момент мне даже показалось, что тихие слёзы Анко могут превратиться в горестные стенания, и я скастовал Тишину, но этого не понадобилось.
Сам я думал о том, что ей должно быть ещё сложно забыть былое и те травмы, что нанесли ей отношения с Прошлым Умино. У меня сердце разрывалось от её тихих осторожных всхлипов. Почему-то была ассоциация с плотиной, которая держится на честном слове и силе воли Любимой.
— Ну-ну, — продолжая укачивать, шептал я, — не волнуйся. Всё будет хорошо. Я тебя очень лю…
Анко булькнула погромче, у меня началась паника.
— Ну… хочешь я тебе ещё данго принесу? Или чаю? Всё вместе? Всю кондитерскую? Или твоих любимых шашлычков Акимичи? Целый пучок! Хочешь?!
Анко задержала дыхание. Я подумал, что она сейчас сорвётся и станет рыдать ещё горше, а она рассмеялась. План сработал.
— Не нужна мне вся кондитерская. Или шашлычки… Мне. Нужен. Ты, — тыкала она пальчиком мне в грудь, при каждом слове. — Мой. Любимый.
Губы Анко были сладкие от данго и одновременно солёные из-за слёз. Я сотню раз успел пожалеть, что её ещё не выписали!
Дальше поцелуев не заходили, чтоб не увлечься и не устроить кому-то показ хоум видео в реале. Но даже так я чувствовал себя счастливым. Поцелуйчики — это здорово, но мне просто спокойно на душе, что Анко жива, здорова и в приподнятом настроении.
И всё же… Забыть я уже успел, как тяжело Анко было раньше. А ведь у неё иногда прорываются прежние воспоминания, которые просто так не уйдут и вряд ли когда-нибудь по-настоящему забудутся. Проблема лишь в том, что я не знаю, как ещё утешить, когда и так окружаю её любовью и заботой без остатка.
Всё ещё сказывалось истощение, так что Анко, устав от поцелуев, сползла мне на грудь, а потом и под бок, почти свернувшись калачиком в «гнезде» из одеял и моих рук. На собственной шкуре помня, как хочется в таком состоянии спать, я сидел так с ней, пока её дыхание не стало размеренным и глубоким.
Если бы не Кито и его додумки, я бы с Анко уже сегодня был дома, но пришлось возвращаться одному. — думал я, задумчиво поглаживая лавандовые пряди, и пытаясь аккуратно их распутать. — А завтра Совет и надо выспаться.