— Вот вы докажите, а потом мы над вашими доказательствами думать будем, — усмехнулась, довольная итогом дискуссии, Шестакова, — а пока — извините.
— Хорошо, — Лунин возбужденно прищелкнул пальцами, — версию с Луниным пока отбрасывать не будем. Признаю, она имеет право на существование.
— Надо же, удивительный прогресс. Мне как, вам в пол поклониться? — съязвила Ирина Владимировна.
— Пока рано. — Илья задумчиво потер подбородок. — У меня к вам две просьбы. Выполните?
— Излагайте, я подумаю.
— Первая просьба простая. Я глянул протокол допроса. Он же вам фактически ничего не сказал.
— Кроме того, что «Я, Лунин, не убивал Дарью Мещерскую»? Ничего.
— Наверняка из него можно еще что-нибудь вытащить. Дайте мне возможность с ним пообщаться.
— Как вы себе это представляете? Вы хотите навестить его в следственном изоляторе? Завтра же об этом узнают в прокуратуре. Вы представляете, какой скандал будет?
— Да знаю я, — вздохнул Илья, — мне Хованский говорил, что у него с местным прокурором взаимная нелюбовь. Затребуйте его к себе. Организуйте ему, например, очную ставку.
— Это с кем же?
— Какая разница? — пожал плечами Лунин. — Можно с матерью, пусть подтвердит, в какое время он пришел домой после пьянки. Не хотите мать, пригласите его собутыльников, пусть подтвердят, во сколько он ушел.
— Для всего этого очной ставки не требуется. Достаточно просто их допросить, что я, если вы внимательно смотрели дело, уже сделала.
Илья наклонился над столом и, доверительно улыбаясь, изрек:
— Следователь — фигура процессуально самостоятельная, хотите провести очную ставку, так проводите.
— А если я не хочу? — Шестакова подняла голову так, что их с Луниным взгляды на мгновение встретились.
— Ой, у вас, оказывается, глаза зеленые, — удивился Илья, — нечасто встретишь. Вы сказали изложить просьбы, вот я и излагаю. Продолжать можно?
— Ну попытайтесь.
К удивлению Лунина, в голосе собеседницы ему послышалось едва уловимое сочувствие.
— Только я вам сразу скажу, — устав стоять, Лунин опустился на стул, — вторая просьба немного для вас сложнее будет. Тут думать надо.
— Мы вернулись к тому, с чего начинали утром? Вы вновь пытаетесь меня оскорбить?
— Да перестаньте, в конце концов. Зачем мне это надо? Смысл в том, что надо подумать о том, чего как бы вовсе не существует.
— Даже так? Уже интереснее.
— Именно так. Вы считаете, — Илья вновь щелкнул пальцами, — лучше сказать, мы с вами считаем, что у нас есть подозреваемый. Это хорошо, даже замечательно. Но давайте мы с вами, сугубо ради тренировки логического мышления, подумаем, каким путем шло расследование, если бы никаких часов на месте преступления не оказалось? Какие у нас еще тогда были бы версии? Кому-то еще, кроме Лунина, смерть Мещерской может быть интересна?
— Господи, — устало покачала головой Ирина Владимировна, — ваши просьбы одна другой фантастичнее. Хорошо, я подумаю.
— Замечательно, — обрадовался не ожидавший столь легкой победы Илья, — чем больше версий, тем лучше. Что вообще мы об этой Мещерской знаем, кроме того, что она встречалась с Луниным?
— Я подумаю, — перебила его Шестакова, — над тем, стоит ли мне рассматривать ваши просьбы всерьез. Или все это бред человека, который сегодня неудачно упал на спину и, похоже, ударился еще и затылком.
— Так, значит. — Илья сник, не сумев сдержать своего разочарования, но уже через мгновение вскочил на ноги и устремился к двери. — Что же, не буду мешать вашим размышлениям. Всего доброго, Ирина Владимировна.
— Какие нынче мужчины пошли обидчивые! — крикнула ему вслед Шестакова.
Несколько мгновений Ирина Владимировна рассматривала захлопнувшуюся дверь, словно ожидая возвращения навязанного ей компаньона. Убедившись, что Илья не вернется, она вновь раскрыла лежащую на столе папку с делом Лунина.
Рокси встретила вернувшегося в служебную квартиру Илью оглушительным лаем. Почуяв приближение хозяина, она начала лаять еще тогда, когда Лунин только миновал площадку первого этажа. Пока Илья возился с ключами, к лаю добавились повторяющиеся один за другим шаркающие звуки — болонка энергично царапала входную дверь, по мере сил помогая своему незадачливому хозяину быстрее справиться с дверными замками. Когда дверь, наконец, распахнулась, Рокси на долю секунды замолчала, сжалась в маленький, приплюснутый к полу комок шерсти, а затем, стремительной, вырвавшейся на свободу пружиной, метнулась к лунинскому лицу.
— Соскучилась? — Илья поймал болонку в воздухе и прижал к груди. — Моя девочка! Я сейчас быстро переоденусь, а потом мы гулять пойдем, а может даже, на машине покатаемся.
Восторженно тявкнув, Рокси ткнулась мокрым носом Илье в подбородок. От этого прикосновения на его лице тут же появилась счастливая улыбка, а роящиеся в голове мысли на какое-то время прервали свой безумный хоровод и притихли.
Осмотрев снятый пиджак, Илья пришел к выводу, что все не так уж и плохо. Земля в переулке была достаточно сухая, поэтому грязи как таковой на одежде не было, а пыль почти всю с него стряхнула еще Шестакова. Светлые джинсы пострадали сильнее, на одном из задних карманов отчетливо виднелась серо-зеленая полоска, как будто кто-то начертил ее грязным, покрытым мхом камнем. Вытащив ремень, Илья направился в ванную комнату, где, к своему удовлетворению, обнаружил не только стиральную машину, но и почти полную пачку стирального порошка. Потратив еще некоторое время на то, чтобы понять, как стиральная машина работает и в какое именно из трех выдвижных отделений надо засыпать порошок, Лунин выбрал одну из многочисленных предложенных ему программ. С утюгом, стоящим вместе с гладильной доской прямо в прихожей, разобраться оказалось значительно проще — он почти ничем, кроме цвета и формы изгиба рукоятки, не отличался от своего собрата, жившего у Ильи дома. Запасные брюки, которые на всякий случай положила в сумку Светочка, были ею заботливо отутюжены, но, как и всякая одежда, проведшая сутки в сложенном состоянии, требовали хотя бы минимального проявления заботы.
Рокси, внимательно наблюдавшая за манипуляциями Лунина с шипящим и периодически плюющимся паром утюгом с безопасного расстояния, несколько раз одобрительно тявкнула, когда Илья наконец натянул на себя свежевыглаженные, еще теплые и местами влажные брюки.
— Ну что, красотка, поехали кататься? — Лунин подмигнул болонке, и та тут же устремилась к распахнутой двери.
На этот раз помощь навигатора Илье не потребовалась. Как и всякий житель достаточно крупного города-миллионника, попав в небольшой, с населением всего-то в сорок тысяч, райцентр, Лунин довольно быстро сумел сориентироваться во всех имеющихся в городе направлениях, с учетом того, что было их не так уж и много. Три длинные улицы пронзали вытянувшийся вдоль берега реки Оды городок насквозь. Они чем-то напоминали гигантские шампуры, на которые были насажены квадратики кварталов, или, как было принято говорить в Одинске — кварталОв, с ударением на последний слог. Между каждым таким квадратиком располагалась короткая поперечная улица, позволяющая автомобилям и немногочисленному имевшемуся в городе общественному транспорту перескакивать с одного шампура на другой. Выездов из города имелось всего два, и находились они, что было, по мнению Ильи вполне логично, на противоположных концах центрального шампура. С западного конца Лунин утром въезжал в Одинск, восточный он миновал, когда вместе с Шестаковой ездил в Старое Ясачное. Сейчас белый «хайландер» вновь направлялся в сторону восточного выезда из города.
От таблички с перечеркнутым названием до поворота на Ясачное было всего семь километров, Илья засек расстояние на одометре. Еще триста метров, поворот направо, и вот он опять на Радужной улице, вот промелькнул тот самый проезд, где была убита Дарья Мещерская. Илья сбавил скорость. Если были верны его воспоминания двадцатипятилетней давности, то до дома, в котором он провел не одно счастливое лето, оставалось совсем немного, миновать два участка, а третий как раз и будет их, лунинский. Выкрашенный красной краской с белыми навершиями деревянный реечный забор, перед которым щетинился во все стороны иглами огромный, разросшийся куст шиповника, который дед несколько раз порывался вырубить, но бабушка не давала согласия. За забором устремившие к солнцу свои пестрые головы астры и георгины, еще какие-то цветы, названия которых бабушка ему, конечно же, говорила, но почему-то в памяти они не остались. Может, гладиолусы? Лунин нахмурился, пытаясь вспомнить, как выглядят цветы с таким странным, если и вызывающим ассоциации, то только с гладильной доской, названием, но так и не смог ничего вспомнить. Вот как они с дедом делали забор, он помнил хорошо. На самом деле забор делал дед. Один. Его, Ильи, скромное участие ограничивалось тем, что он стоял рядом, сжимая в руках жестяную коричневую банку, на которой крупными оранжевыми буквами было написано INDIAN INSTANT COFFEE, и по команде деда доставал из нее очередной гвоздь. Рейки дед прибивал очень ловко, на каждый гвоздь у него уходило всего два удара. Первым, совсем несильным, он, придерживая гвоздь левой рукой, лишь немного заглублял стальной стержень в древесину, затем убирал руку и наносил второй удар — быстрый, вгоняющий гвоздь в рейку по самую шляпку. Тук-тук — и рейка прибита к верхней поперечине. Василий Захарович садится на корточки, и маленький Илюша слышит, как хрустят дедовы колени. Тук-тук — теперь рейка зафиксирована и вверху, и внизу. Илья готовится достать из банки очередной гвоздь, а тем временем дед прикладывает к поперечине контрольную рейку. Контрольная рейка, как объясняет Василий Захарович, нужна для того, чтобы расстояния между остальными, прибитыми, были одинаковыми. Так гораздо удобнее и быстрее, чем возиться с рулеткой и делать разметку карандашом. У деда вообще все, за что бы он ни взялся, получается ловко и быстро. Глядя на него, маленький Илюша думает, что, когда вырастет, будет так же ловко справляться со всем, что ему надо будет делать. Но это когда вырастет, а сейчас гораздо лучше было бы пойти на пруд искупаться или поиграть с Толиком и соседскими ребятами в футбол. А ведь Толик тогда забор с ними не делал, неожиданно вспоминает Илья. Сказал, что подвернул ногу и ему тяжело стоять долго на одном месте, хотя потом, после обеда, вместе со всеми пацанами играл в футбол и даже, в отличие от Ильи, бывшего в очередной раз вратарем, забил два гола. Толик всегда был такой, с хитринкой. Но ведь, если разобраться, когда играешь в футбол, на месте долго стоять не надо, наоборот, весь смысл, чтобы двигаться как можно больше. Если только ты не вратарь.