— Мне ведь еще за руль, в город возвращаться, — смущенно улыбаясь, объяснил он свое решение тетке.
— А зачем тебе в город? — Татьяна Васильевна непонимающе уставилась на племянника. — Здесь и заночуешь. Комнат много. И телевизор, кстати, в каждой имеется, — привела она весомый аргумент.
— Не могу, — еще больше смутился Лунин, — неправильно это будет.
— И что же это? — Тетка удивленно положила на стол вилку. — Чего неправильно? У тетки родной переночевать?
— Ну как вам сказать. — Илья подумал, что его рассуждения на тему «я не Лунин» тетя Таня наверняка понять не сможет. — Я же вроде как по работе приехал, не в гости. Сначала надо с делами разобраться, а уж потом все остальное.
Глядя на вмиг погрустневшую тетку, Лунин подцепил вилкой капустный стожок и добавил:
— Втроем ведь, с Толькой, всяко веселее будет. Выпустят его, тогда и выпьем.
— И то верно. — Татьяна Васильевна согласно кивнула. — Так ты, если по делу спросить чего хочешь, ты спрашивай, не стесняйся. Коли знаю, расскажу, хотя знаю-то я не шибко много.
Капуста весело похрустывала на зубах, будто посмеиваясь: «Зря, дурень, от водочки отказался. Ой, зря!»
— Что-нибудь все равно знаете. Как Толя с этой девушкой, Дашей, познакомился? Друг друга они давно знают?
История знакомства Анатолия с Дарьей Мещерской была, с одной стороны, достаточно банальна, с другой — вполне кинематографична. Подобные эпизоды частенько показывают в многосерийных мелодрамах, которые так нравятся одиноким домохозяйкам. Октябрьский вечер, еще совсем не поздний для того, чтобы иметь возможность разглядеть копошащуюся у колеса машины девушку, но вполне себе хмурый и холодный, чтобы с легкой усмешкой проехать мимо. Так, собственно, и делали водители проносящихся по шоссе автомобилей. В очередной раз безрезультатно попытавшись повернуть гаечный ключ, она в отчаянии пнула по спущенному колесу. Колесо дрогнуло, и соскочивший ключ упал прямо ей на ногу. Присев на корточки, она потерла ушибленную ногу и подняла с земли бесполезный для нее кусок нержавеющего железа. Вот если взять да запулить какой-нибудь из проезжающих мимо тачек ключом прямо в лобовое стекло, тогда наверняка сразу остановятся. Хотя, в лобовое стекло опасно, можно ненароком попасть в водителя, если кидать, то лучше сзади, тогда удар будет не таким сильным. Если только у нее хватит сил кинуть гаечный ключ с такой силой, чтобы он догнал проносящуюся на полном ходу машину. Конечно же, ни в кого она ничего кидать не будет. Похоже, придется ехать до дома, а это без малого сто километров, на полностью спущенном колесе. Интересно, что останется от покрышки, лоскутки? Так ведь и сам диск повредить можно будет, а уж если он лопнет, то все будет совсем печально. Как вариант — доехать до ближайшей заправки, до нее, кажется, километров тридцать, не больше, и там попросить кого-нибудь помочь. Она уже собиралась вернуть гаечный ключ обратно в багажник, когда небольшой грузовичок сбавил ход и, дружелюбно подмигивая ей поворотниками, съехал на обочину.
— Представляешь, как совпало, — махнула вилкой Татьяна Васильевна, — Дашка в тот день ехала из Среднегорска. У нее тут в Ясачке родители живут, ты их не знаешь, они лет десять как участок купили. А Толик, у него же грузовик совсем новый был, годовалая машина только, на гарантии. И чтоб гарантию эту не потерять, ему надо было раз в год гнать машину туда, где он ее покупал, чтоб ее осмотрели. Масло залили, чего там еще с машинами делают, я не знаю.
— Ну да, техобслуживание, — кивнул Лунин, — у дилера надо делать.
— Точно, у дилера, мне так Толик и говорил, — согласилась тетка, — вот он от этого дилера и возвращался. А тут она на обочине стоит, колесо поменять не может. Пока Толик ей колесо это менял, понятно дело, разговорились. Оказалось, что оба с одного села, а друг про друга и не знают вовсе. Хотя, чего им знакомиться было. Дашка-то, как школу окончила, в Среднегорск укатила в институт поступать. А до того она для Тольки еще малая была, он и не смотрел в ее сторону, да и он ей, небось, старым казался.
— А сейчас-то он что, помолодел сильно? — Илья почувствовал, что наелся, но не смог удержаться и потянулся к еще одному, манящему запеченной коричневатой корочкой куриному окорочку.
— Помолодел не помолодел, не в этом дело, — по лицу тетки было видно, что она почувствовала в словах Ильи насмешку над ее любимым Толиком, — когда люди постарше становятся, разница в возрасте уже не так в глаза бросается. Ей-то сейчас… — Тетка вдруг осеклась и испуганно посмотрела на Лунина. — Ей ведь двадцать семь было, только в апреле исполнилось, а Толику тридцать восемь. Одиннадцать лет разница у них.
— Не так уж и много, — Илья на мгновение перестал работать челюстями, — сейчас частенько и больше бывает.
Проглотив, наконец, кусок куриного мяса, Лунин вытер рот салфеткой и, положив ее на пустую, если не считать обглоданных костей, тарелку, добавил:
— Я слышал такую теорию, что лучшая разница в возрасте в паре, это чтоб двенадцать лет было.
— Аж двенадцать! А почему столько? — заинтересовалась Татьяна Васильевна.
— Я точно не помню, — пожал плечами Илья, — там что-то с гороскопами связано. Вроде как если разница двенадцать лет, то тогда оба в один год родятся. Два дракона или два тигра. В паре ведь оно всегда лучше. Это ж не просто так люди придумали, что бык свинье не товарищ.
— Да там вроде про гуся всегда говорилось.
— Разве? — удивился Лунин. — Странно, вроде и года такого нет, гуся. Петух есть, а гуся точно нет. Ладно, ну их, зверей этих, а то мы сейчас в гороскопах заплутаем с вами. Вы мне лучше скажите, у Толи с Дашей насколько серьезно все было? К свадьбе шло дело? Только, если можно, поподробней мне все рассказывайте.
— Поподробнее, — усмехнулась Татьяна Васильевна, — если б я сама знала, чего подробнее. Толик, он ведь с малых годов неболтливый был, а как вырос, так и вовсе слова с него не вытянешь. Другие хоть когда выпьют языком чешут, а этот гитару в руки и давай песни горланить. Поет он хорошо, конечно, ничего тут не скажешь, а вот чтобы поговорить, это точно не о нем. Как петь устанет, так у него словно компас какой в голове включается, или магнит, не знаю, как сказать лучше, и вот он по этому компасу строго в сторону своей кровати идет. Ни разу не было, чтобы где-то упал или до дома не дошел. А они ведь с парнями иной раз, скажу тебе, помногу за воротник лили. Но всегда придет, разуется, ботинки свои аккуратно поставит. Одежду-то у него снять, конечно, сил уже не оставалось, так и спал нераздетый, но разувался всегда, это обязательное дело. Разуется, на кровать ляжет и спит потом до самого утра, не просыпаясь. А утром непременно сперва рассольчику от капусты выпьет и только потом умываться идет.
— Получается, трезвый молчал, выпимши пел, — подытожил Лунин. — Как он у вас жениться-то ухитрялся все время с такими способностями?
— Так ведь пел хорошо. — Тетка ласково посмотрела на Илью и предложила: — Может, еще картошечки?
— Боюсь, лопну. — Лунин машинально положил руку на округлившийся живот. — Поет, говорите, хорошо?
— Хорошо не то слово, — заулыбалась Татьяна Васильевна, — он, как гитару в руки берет, вокруг сразу тихо становится. Он еще не заиграл, а все уже слушают. И ведь что делал, представляешь, каждый раз какую-нибудь новую песню пел, а то и несколько. Когда он их только разучивать успевал, сама диву даюсь. А что ты про женитьбы его говоришь, так ведь их и не так много было, женитьб этих. Первый раз он по молодости сглупил, сразу после армии дело было. Так они с Оксанкой и года вместе не прожили, разбежались, слава богу, детей наделать не успели. После того он года три все выбирал, осторожничал. Вроде и девки неплохие были, а все что-то сомневался. В итоге так и вышло.
— Как именно? — не понял Илья.
— А когда слишком долго выбираешь, непременно самое худшее из всего и выберешь. Нашел он девицу одну, в Одинске в городской администрации работала, по культурной части. Что-то организовывала все время. То у них дети перед ветеранами вприсядку пляшут, то ветераны детям песни поют. Как май начинается, так вообще беда. Мне картошку сажать надо, а она Толика в город тянет, они, видишь ли, транспаранты к демонстрации доделать не успели. Что-то осенью их транспаранты никому не нужны, а за картошкой все время приезжали. Они же у нее, в городской квартире, жили, — Татьяна Васильевна осуждающе покачала головой, — и все она Толю склонить пыталась, чтобы он на этих ее концертах, будь они неладны, тоже выступать начал. Как-то раз перед праздником-то Победы насела на него прямо здесь, мол, спой да спой. Он уж и так отпирался, и эдак. Что я, говорит, тебе Лещенко петь буду? А она ему: зачем, мол, Лещенко, спой из Высоцкого что-нибудь, у него о войне много песен. Знала, что Толик Высоцкого любит петь. Ну так и уломала в конце концов. А что Толик трезвый и не пел никогда, про это она думать не хотела, королевишна наша.
Тетка хотела было в сердцах сплюнуть, но сдержалась и вместо этого ожесточенно ткнула в огурец вилкой.
— Уж чего там было на этом концерте, я точно не знаю, из наших там никого не было, только Толик в тот вечер ночевать сюда пришел. Как он из города добирался, до сих пор понять не могу. Я же калитку на ночь на задвижку закрываю. Уже закрыла, ложиться собираюсь, тут звонок слышу. На улицу вышла, открыла, а там Толик стоит, покачивается, хорошо, гитара с собой, он, чтоб не упасть, за нее держится. Меня, значит, в сторонку отодвинул, молча в дом прошел.
— Разулся, — усмехнулся Илья.
— Разулся, как же без этого, — согласилась тетка, — в свою комнату поднялся и сразу уснул.
Несколько мгновений Татьяна Васильевна сидела, погруженная в воспоминания, подперев щеку ладонью и мечтательно закатив глаза. Казалось, что о присутствии сидящего напротив нее Ильи она забыла вовсе.
— А через неделю они заявление на развод подали.
Очнувшись, тетка тут же вскочила на ноги и принялась торопливо убирать грязные тарелки со стола.