Утро нового дня встретило Лунина ярким солнечным светом, беззаботно струящимся сквозь окно, на котором он вечером забыл задернуть занавески. Илья взглянул на часы. До звонка будильника оставалось еще больше часа, но сна не было уже ни в одном глазу, а валяться просто так тоже не хотелось.
— Рокси, спишь еще? — Илья свесил босые ноги на пол.
Болонка выскочила откуда-то из коридора и, с разбегу заскочив на кровать, ткнулась мокрым носом Илье в шею.
— Повезло тебе, красотка, можем с утра погулять как следует, — обрадовал ее Лунин. Рокси одобрительно тявкнула и метнулась обратно в коридор. — Погоди, не так быстро, окликнул ее Илья, — у меня тут еще дела кое-какие есть.
Болонка тявкнула еще раз, теперь насмешливо, и улеглась возле лунинских туфель, в ожидании, когда хозяин сделает свои утренние дела, а заодно оденется.
Еще вчера Илья приметил на экране навигатора небольшой парк, куда он, выйдя из дома, и направился в сопровождении Рокси. До парка, который таковым можно было назвать лишь с весьма приличной натяжкой, они добрались быстро, надо было только пройтись до конца переулка, миновав три тихих, еще не проснувшихся дома. Скромные размеры парка компенсировались наличием фонтана, выполненного в форме вознесенного на постамент гигантского блюдца, из которого торчало нечто, напоминающее по форме не то ананас, не то странной формы вазу. Из вазы вверх била струя воды, затем, влекомая силой притяжения, вода падала в блюдце, из которого многочисленными ручейками стекала вниз, в чашу бассейна. В голове Лунина промелькнула мысль, что блюдце и ананас на самом деле были гигантским раскрывшимся цветком, например кувшинкой или лотосом, но вариант с натюрмортом показался ему более убедительным. Постамент сооружения был украшен торчащими из его стен четырьмя львиными головами, из распахнутых, клыкастых пастей которых тоже били прозрачные водяные струи.
Налюбовавшись фонтаном, Лунин и Рокси продолжили свое неторопливо движение по дорожкам парка. При этом болонка внимательно изучала окружающую ее незнакомую обстановку, Илья же погрузился в размышления, анализируя полученную за вчерашний вечер информацию.
Как оказалось, Мещерская, после окончания института оставшаяся работать в Среднегорске, каким-то, неизвестным тетке образом, познакомилась с Ромкой — сыном столь нелюбимого теткой соседа, Михаила Эдуардовича Головкова, возглавлявшего местный уголовный розыск. Пробитое на трассе между Среднегорском и Одинском колесо послужило причиной знакомства Дарьи с Анатолием, а уже это знакомство повлекло за собой охлаждение в ее отношениях с Головковым-младшим, а затем, спустя недолгое время, и окончательный разрыв этих отношений.
— Случайные встречи, случайные встречи, — напевно промурлыкал Лунин.
Илье подумалось, что это могло бы стать неплохим началом для стихотворного сочинения, написанием которых он увлекся в больничной палате в промежутках между уколами, приемами пищи и чтением детективных романов. Попробовав подобрать подходящую рифму, Илья отбросил несколько пришедших ему на ум вариантов, посчитав их банальными. Плечи, свечи, вечер, навстречу. Действительно, ерунда какая-то, нахмурился Лунин, пнул валявшийся посреди дороги ни в чем не повинный камень и зашагал дальше, решив сосредоточиться исключительно на событиях вчерашнего вечера.
Итак, что имеется? Отвергнутый любовник, причем непростой, с гонором, да к тому же сынок еще более непростого родителя. Такие всегда с трудом признают поражение, да и то только в том случае, когда не остается другого выхода, кроме как постучать рукой по ковру, давая знак, что сдаешься. То, что у Анатолия и Головкова-младшего отношения были хуже некуда, — это тоже понятно, хотя, после пары попыток, к тому же безуспешных, набить морду более удачливому сопернику можно уже было и успокоиться. Или нет? Илья задумался, как бы он поступил в такой ситуации. Скорее всего, он бы просто ничего не делал. Если уж так сложилось, что женщина выбрала не тебя, остается только самому выбрать другую женщину. Во всяком случае, именно это представлялось Лунину логичным. Или же можно остаться в гордом одиночестве. Кстати, интересно, разве в одиночестве есть место гордости? Одиночество — это, прежде всего, покой. Ну и еще, конечно, скука смертная, мысленно добавил Лунин. А вот гордость — она всегда в толпе. Ты в центре, и все взгляды обращены только на тебя, потому что ты лучший. Во всяком случае, все так думают, и от этого ты несказанно собой горд. Вот что такое гордость. Хотя, может, это гордыня? Лунин пнул еще один попавшийся на его пути камушек и чуть было не поскользнулся, на мгновение потеряв равновесие. Гордость, гордыня… Понавыдумывают же всего! Надо будет посмотреть, что о гордости писал этот чудак Монтень, в старину ведь любили порассуждать о подобных материях.
В любом случае к семейству Головковых стоит присмотреться повнимательнее. И может быть, даже не столько к сыну, сколько к отцу. Уж больно их вчерашняя встреча Илье не понравилась.
На самом деле встреч было две. Сидевшая за столом тетка бросила взгляд на стену, на которой висели старые, наверняка оставшиеся еще от деда часы с кукушкой, и вдруг засуетилась.
— Вот мы с тобой лясы-то точим. А мне ведь за молоком бежать надо. Небось, Клавдия думает, что я и не приду уже.
— Так давайте я тоже разомнусь, — вскочил Лунин. — Рокси, айда пройдемся.
— Со мной пойдешь? — удивилась тетка, доставая из кухонного шкафа небольшой блестящий бидон из нержавейки. — Ну пойдем, пусть посмотрят, какой племяш у меня вымахал.
Когда Татьяна Васильевна распахнула калитку, Рокси первой выскочила на улицу и тут же на кого-то изо всех сил залаяла. Лунин, спешивший узнать, что же привлекло внимание болонки, на полном входу влетел в спину неожиданно застывшей тетки.
— Вот он, прикатил, ирод, — произнесла не оборачиваясь Татьяна Васильевна, после чего, горделиво распрямив плечи, шагнула за калитку.
Вышедший за ней следом Илья увидел черный «туарег», стоящий перед неторопливо сдвигавшимися в сторону автоматическими воротами. Переднее стекло с левой стороны было опущено, а сам водитель внедорожника, высунувшись из машины, с любопытством разглядывал оглашающую звонким лаем окрестности болонку.
— Что, Татьяна, пса сторожевого себе завела? — ехидно полюбопытствовал он у соседки, а заметив показавшуюся в проеме калитки массивную фигуру Ильи, добавил: — Мужчина, про пса, это я не вам. Это я про собачку. Моська дерзкая какая, ничего не боится.
— А что, есть повод кого-то бояться? — уточнил Лунин и негромко причмокнул губами, подзывая к себе не на шутку разошедшуюся Рокси.
— А вы вообще кто, мужчина? — нахмурился Головков.
— А вы? — Илья затворил калитку и подхватил на руки подбежавшую к нему болонку.
— Я-то живу здесь, — было видно, что тон Лунина не пришелся по нраву водителю внедорожника, — так что могу знать, кто тут, возле моего дома, шляется.
— Видите, как все замечательно, — Илья почесал Рокси за ухом, и она благодарно лизнула его руку, — вы тут живете, а я с собачкой гуляю. Давайте каждый будет продолжать заниматься своим делом. — Повернувшись к тетке, Лунин кивнул. — Ведите, Татьяна Васильевна. Из нас троих дорогу только вы знаете.
За молоком тетка ходила в расположенный почти на самом краю деревни дом, один из немногих в поселке, сохранившихся с тех времен, когда маленький Илюша приезжал в Ясачное на все лето. Почти все в округе за два с лишним десятка лет было перестроено, либо снесено и отстроено заново. Часть домов не просто говорили, буквально кричали о благополучии их владельцев, но в то же время хватало и достаточно скромных одноэтажных или с надстроенной деревянной мансардой построек. Поздний июньский вечер, когда солнце бесконечно долго катится по горизонту и никак не может проститься с миром до завтра, позволял Лунину беспрепятственно рассмотреть все произошедшие в поселке изменения.
К радости Татьяны Васильевны, в доме местной молочницы еще было достаточно многолюдно. Как понял Лунин, жительницы села, большей частью уже достаточно немолодые, собирались здесь не только ради молока, но и для того, чтобы удовлетворить извечную тягу человека, особенно, если этот человек — женщина, к общению. Еще Илье довольно быстро стало понятно, что собравшиеся в этом доме люди в виновность Анатолия не очень-то верят, а если кто-то и допускает такую возможность, что его двоюродный брат мог совершить преступление, то держит свои сомнения при себе, чтобы не обидеть Татьяну Васильевну, пользующуюся уважением в этом небольшом коллективе. Так что, когда тетка представила его как следователя по самым важным делам, приехавшего из Среднегорска, чтобы разобраться, что тут случилось на самом деле, на Илью обрушился одобрительный гул женских голосов.
— А видный-то какой парень, кровь с молоком!
Самая старшая из присутствующих явно вознамерилась потрепать Илью по щеке, как из-за ног хозяина на середину комнаты выкатился миниатюрный, украшенный голубым бантом пушистый белый комочек и приветственно произнес:
— Ав!
Внимание собравшихся тут же, к немалому облегчению Ильи, переключилось на Рокси.
Полчаса спустя, вдоволь налюбовавшись болонкой и обсудив все появившиеся за день новости, женщины начали расходиться. Обратный путь Татьяна Васильевна проделала под руку со своей обычной вечерней спутницей. Нина Сергеевна, а именно так звали ее товарку, жила на той же улице, что и Лунины, только еще на несколько домов дальше. Сам Илья всю дорогу шел сзади, неся в одной руке бидон с двумя литрами молока, в другой холщовую сумку Нины Сергеевны, в которой при каждом шаге побулькивала почти полная трехлитровая банка. Проходя через проулок, в котором убили Мещерскую, женщины непроизвольно ускорили шаг, а миновав место, где было обнаружено тело, обе почти одновременно перекрестились.
Распрощавшись с теткиной приятельницей и вернув ей банку с молоком, Илья повернулся к Татьяне Васильевне.
— Я, пожалуй, заходить не буду, время уже позднее. Так что держите ваше молоко, а я поеду.