Как оказалось, Анатолий, не смогший отказаться от участия в дружеской попойке, совершенно забыл об одном очень важном обстоятельстве, а именно о данном им обещании поехать вместе с Дашей в Одинск, походить по магазинам, а заодно и поужинать в каком-нибудь ресторанчике.
— Неприятная ситуация, — пробормотал Лунин, у которого перед глазами вдруг всплыло лицо его бывшей жены Юленьки, развод с которой был оформлен всего несколько недель назад.
Илья потер веки, прогоняя дурное видение.
— И что теперь? — вскинулась тетка. — У нее и своя машина есть, раз уж так ей приспичило в город ехать. Можно подумать, в этом городе есть что стоящее. Разве ж это повод на мужика так орать, перед всеми его позорить?
— Сильно орала? — уточнил Лунин.
— Я ж не была сама, — немного успокоилась Татьяна Васильевна, — но Эдька мне рассказывал, что изрядно.
— А что Анатолий?
Лунин отчего-то никак не мог решиться назвать брата Толиком. Во-первых, они не виделись уже более двадцати лет и фактически были друг другу совсем чужими людьми, во-вторых, сейчас, сидя в кабинете, за дверью с табличкой «Старший следователь Лунин И.О.», Илья был, прежде всего, следователем по особо важным делам, майором Луниным, и только потом — чьим-то племянником или братом. «К тому же двоюродным», — мысленно напомнил сам себе Илья.
— А что он? — Тетка энергично всплеснула руками, отчего стоявшая у нее на коленях сумка рухнула на пол. — Понятно дело, слушал, слушал, а потом малость и огрызаться начал. Ну, ты сам скажи, это нормальное дело на мужика при посторонних людях кричать? Да еще когда в нем уже самогона пол-литра влито?
— Пол-литра, — задумчиво повторил Лунин, вспоминая, когда ему последний раз доводилось пробовать деревенского, настоянного на кедровых орехах, самогона.
— А может, и поболе, — подтвердила откуда-то из-за стола ползающая по полу в поисках разлетевшихся из сумки вещей Татьяна Васильевна, — меньше точно быть не могло. Он пока первую половинку не осилит, гитару в руки ни за что не возьмет.
— И что, часто они так ругались?
— Вовсе нет. — Раскрасневшаяся тетка вернулась на стул, прижимая к груди сумку. Лунин заметил, что молнию на ней она так и не застегнула, но промолчал. — Так-то Дашка девчонка не скандальная была, они с Толиком если о чем и спорили, то все у них как-то смехом всегда заканчивалось.
— А в этот раз, значит, не до смеха было.
— Да какой там. — Татьяна Васильевна покачивалась на стуле из стороны в сторону, баюкая дамскую сумку, словно не желавшего никак уснуть младенца.
По словам тетки, Анатолий и Даша разругались не на шутку. В конце концов, отложив гитару в сторону, Толик предложил своей подруге отправиться куда подальше, например, самостоятельно проехаться по магазинам, а сам, поднявшись с широкой колоды, тяжелой поступью направился в сторону длинного деревянного стола, держа курс точно на тот его край, на котором стояла пятилитровая, на две трети опустошенная бутыль самогона. Даше ничего другого не оставалось, как уйти, что она и сделала, напоследок от души шарахнув и так еле держащейся на старых проржавевших петлях калиткой. Татьяна Васильевна описывала все происходящее в таких подробностях, словно и сама сидела за дощатым столом, периодически опрокидывая в себя очередную порцию пятидесятиградусной кедровой настойки. Было очевидно, что потом она с пристрастием опросила всех присутствующих, чтобы узнать, из-за чего, собственно, произошел конфликт, который, возможно, и стал причиной гибели двадцативосьмилетней Дарьи Мещерской.
После ухода подруги Анатолий пробыл в компании приятелей не более получаса. Петь ему расхотелось, а посему, опрокинув в себя еще пару рюмок, он вскоре распрощался со всей компанией и отправился домой. Благо дом, в котором он жил вместе с матерью, располагался почти по соседству, дорога не заняла много времени, и вскоре Анатолий, едва разувшись, завалился на кровать у себя в комнате и моментально захрапел.
— А вы, значит, дома были, когда он пришел? — уточнил Илья.
— Была, конечно, была, — тетка энергично закивала, — на кухне, с ужином хлопотала. Я ж не знала, что он уже закусил. Да и про то, что они с Дашкой в город собираются, тоже мне Толя не говорил ничего. А тут, видишь, как вышло, ужин ему не надобен оказался. Но готовку ведь так просто не бросишь. Я еще где-то полчаса точно на кухне пробыла, а потом, как закончила, сама чаю попила, да и села перед телевизором. Немного посидела, может, минут двадцать от силы, да и к Клавдии ушла.
— Клавдия — это у нас кто? — на всякий случай осведомился Лунин.
— Ну как же, — по лицу тетки было понятно, что не знать Клавдию по меньшей мере неприлично, — молоко я у нее беру, через день по три литра. Сколько себя помню, так всегда у нее и беру.
— Она коров держит, как Ильхамовы, — поспешил поделиться догадкой Илья.
Лицо тетки, и без того смурное, окончательно погасло.
— С чего это, как Ильхамовы? — На лбу тетки появилась еще одна, выражающая крайнюю степень недовольства складка. — Клавдия испокон веков молоком торгует, я малой была, так к ее матери, помню, с банкой ходила. А эти, — складка на лбу приобрела угрожающий характер, — всего пять лет, как в Ясачке поселились, а уже два десятка коров имеют. — Татьяна Васильевна осуждающе покачала головой и поспешила добавить: — Но они свое молоко все на завод сдают, так не торгуют. Да и кто у них брать будет? Вот ты мне сам скажи, только как есть, ты бы сам стал у них молоко брать?
Лунин, организм которого не усваивал молоко, особенно парное, с самого детства, задумчиво потер указательным пальцем подбородок и невразумительно промычал:
— Нет, ну а зачем… Ведь если у Клавдии есть, то тогда… — Поняв по лицу тетки, что она ждет более четкого ответа, Илья выдохнул: — У Клавдии по-любому молоко лучше.
Судя по всему, претензии у Татьяны Васильевны были не столько к качеству молока Ильхамовых, сколько к самим поселившимся в их селе азербайджанцам. Суть этих претензий оставалась пока для Лунина не ясна, но он и не горел желанием погружаться в пучину межнационально-молочных конфликтов Старого Ясачного.
— Так в какое время вы из дома вышли? — Илья постарался аккуратно вернуть болтовню тетки в более конструктивное русло. — Вы время помните?
— В половине, — утвердительно кивнула тетка и замолчала. Увидев в глазах Ильи непонимание, она торопливо добавила: — Я всегда из дому в половине выхожу. Привычка уже такая.
— Тетя Таня, — Лунин произносил слова ласково, почти распевно, стараясь ничем не выдать закипавший в нем гнев, — в какой половине?
— А? — не поняла Татьяна Васильевна.
Тяжелая ладонь с такой силой хлопнула по поверхности стола, что подпрыгнула не только стоящая возле монитора кружка с недопитой водой, но и сам монитор, а заодно и сидевшая на стуле тетка.
— В половине чего вы вышли? — рявкнул Илья. — Половина седьмого, половина восьмого? Какое время было?
— Восемь тридцать, — испуганно отрапортовала тетя Таня.
— Хорошо. — Лунин мотнул головой из стороны в сторону, словно готовящийся к атаке молодой бычок, и перешел к следующему вопросу.
— Сколько времени вы пробыли у Клавдии и когда вернулись? Только отвечайте как можно точнее.
— Точнее, могу точнее, — затараторила еще не оправившаяся от испуга Татьяна Васильевна. — Я ж там у Клавдии не одна сидела, еще Нинка с Ленкой. Они тоже молоко берут через день, как и я. А в другие дни Ритка с Наташкой, они, значит, тоже по три литра.
— Ушли вы в какое время? — простонал Илья, глядя на часы и понимая, что до обеденного перерыва освободиться ему точно уже не получится.
— В девять сорок. Я точно помню. Нинка на часы посмотрела и говорит: ой, матушки, уже девять сорок, пора и честь знать. Ну, так и я собралась вместе с ней да и тоже в сторону дома. А нам ведь с Нинкой как раз в одну сторону, мы ж на одной улице живем, только она на два дома дальше.
— Очень хорошо. — Лунин вновь мотнул головой. — До дома сколько по времени вы шли?
— Минут пять от силы. Там ведь недалеко, через проулок пройти, а потом уже по нашей улице и идти все время.
— Замечательно, — отсек Илья ненужные подробности. — Анатолий был дома, когда вы пришли?
— Был! — Тетка уставилась на Илью преданным собачьим взглядом. — Был он дома, Илюшенька. Как я уходила, он спал, так и пришла, он спал, похрапывал.
— Но дома-то вас больше часа не было. — Илья отвел глаза в сторону. Жалобный теткин взгляд был ему почему-то неприятен. — Чем ваш сын все это время занимался, знать вы не можете.
Лунин запоздало подумал, что слова «ваш сын» звучат слишком казенно, но было уже поздно. Взгляд тетки потух, и она тихо, почти шепотом произнесла:
— Спал он. Спал! Не мог не спать.
— Хорошо, из этого и будем исходить, — как можно убедительнее соврал Илья. — Вы знаете, в какое время убийство произошло? Вам что-нибудь про это говорили?
— Так кто ж мне скажет, — покачала головой Татьяна Васильевна, — я ж для них теперь враг. Как они говорят, убийцу покрываю. Вот как ты точно вопросами изводят, только, знаешь, так зло все спрашивают. Словно они уже все ответы заранее знают и ждут, когда я так, как им надо, отвечу. — Она опять достала из сумки посеревший от влаги платок. — А чего ж я им отвечать буду, если знаю, не мог Толенька сделать этого. Спал он, спал весь вечер!
— Значит, время убийства вам неизвестно?
Илья вывел в лежащем перед ним на столе открытом блокноте здоровенный, на пол-листа, вопросительный знак и тут же с удивлением услышал:
— Почему не знаю? Знаю, конечно!
— И что же вы знаете, Татьяна Васильевна? — устало вздохнул Лунин. — И откуда, прошу прощения, эти ваши сведения взялись?
— Ну, во-первых, я еще сама из ума не выжила. Если меня раз за разом пытают, где был Толик, с восьми до одиннадцати вечера, то, наверное, это неспроста. Да и обо мне самой они то же самое вызнавали.
— Логично, — буркнул Лунин, делая пометку «20–23» в своем блокноте, — а что, есть еще и во-вторых?