— Вчера вечером ты куда-то ходила?
— Не дальше бара в отеле.
— Боюсь, мне придется поговорить по душам с твоим барменом! — шутит Люка.
Мне хочется пояснить, что он не мой бармен, но вместо этого я невразумительно мычу:
— М-м-м…
— Ладно, увидимся в двенадцать.
— Марина Пиккола! — говорю я по возможности бодро.
— Марина Пиккола. — повторяет Люка.
Мне кажется, он хочет сказать что-то еще, но он произносит только финальное «Ладно, чао!» и кладет трубку.
Несколько минут я как будто даже не дышу, а просто тупо смотрю в пространство. Наконец я издаю жалобный стон. Подумать только, как сильно он на меня действует. Если я больше никогда его не увижу, то, может, и смогу это пережить, но если будут новые встречи… Я крепко обнимаю подушку.
Снова звонит телефон.
— Алло? — осторожно говорю я.
— Кто это там пищит, как замученная птичка?
— Клео!
— А что удивляться? Я же сказала, что перезвоню.
— Я помню, я…
— У тебя все хорошо? Что-то не так? Что такое?
— Только что звонил Люка, — сознаюсь я.
— Который бог любви?
— М-м-м… — мнусь я.
— Сколько вокруг тебя мужчин?..
— Ах, Клео, он женат! — Я безутешна.
— Не может быть! Когда ты узнала?
— Вчера за обедом. Часа через два после того, как позвонила тебе.
— Почему ты мне не сказала?
— Я чувствовала себя такой дурой…
— Ну, лапочка!
Я начинаю объяснять ей, что у него еще есть сын — маленький Казанова, — как вдруг открывается дверь и в комнату впархивает мама в белой рубашке, заправленной в синие слаксы а-ля Кэтрин Хепберн.
— Мне пора, — говорю я Клео.
— Мама вернулась?
— Точно.
— Ну, держись там и не забудь включить защитное поле вокруг своего сердца.
— Ладно. Я тебя люблю! — улыбаюсь я. — Пока!
— Как тебе мой наряд? — интересуется мама, когда я кладу трубку.
— Здорово, — говорю я. — Последняя коллекция от Платинового Блондина, если я не ошибаюсь.
— Зачем ты называешь его так? Его зовут Тони.
— Наверное, не имеет смысла спрашивать, хорошо ли ты провела время…
— Ах. Ким! Он такой замечательный, — говорит мама, усаживаясь рядом со мной на кровать. — Представляешь, как было бы здорово, если бы, в конце концов, дело закончилось сразу двумя свадьбами — отец и сын, мать и дочь!
— Я за тебя не выйду! — протестую я. — Это противозаконно!
— Ты знаешь, о чем я. — отмахивается мама. — В воскресенье вечером прилетает Тайлер. Я сказала, что мы пообедаем вместе.
— Ага, а еще ты сказала, что сегодня мы едем кататься на лодке…
— Разве я тебе не говорила?
Я качаю головой.
— Ну… — говорит мама, направляясь в ванную.
— Я думала, мы будем разбирать вещи в магазине, а не осматривать достопримечательности, — ворчу я.
— Можно совмещать. И вообще, это Люка придумал. Он решил, что тебе может понравиться.
— Так и сказал? — оживаю я.
Мама уже включила душ и поэтому не слышит меня. Но я представляю, как она говорит: «Мы бы встретились с ним пораньше, но ему нужно еще успеть подать заявление на развод».
16
Потная и раздражительная очередь на автобус берет начало в лабиринте железных поручней на автовокзале и, колыхаясь, перегораживает Виа Рома.
— И не думай! — машет рукой мама. — Мы возьмем такси.
Это кажется невиданной роскошью — длинные старомодные автомобили здесь, на Капри, утрут нос любому лимузину. Нужно быть Валентино или Де Лорентиисом,[71] чтобы иметь право путешествовать с таким шиком. Я вижу свое отражение в сияющем хромированном бампере. Ой-ой-ой. Я не удивлюсь, если водитель завернет меня в кашемировый плед, чтобы я не испортила ему имидж. Возможно даже, он сейчас предложит мне проехаться в багажнике, но нет — он только бросает туда свой пиджак. Водитель приветствует нас легким поклоном. Судя по выражению его лица, мама одета настолько хорошо, что хватит на нас обоих. Жестом он приглашает нас садиться. Прежде чем влезть в салон, я извиняюсь перед кожаным сиденьем цвета слоновой кости — потерпи, старина, что поделать.
По моим прикидкам, наше десятиминутное путешествие будет стоить не меньше сотни фунтов, но уже через мгновение я понимаю, что это заслуженная плата. Дорога на пристань состоит из опасных крутых поворотов, но мы вписываемся в них плавно, овеваемые нежным ветерком, — в итоге получается элегантный вариант поездки на американских горках, снятой замедленной съемкой. Я начинаю понимать, что имеют в виду люди, когда говорят, что в жизни важнее не попасть как можно скорее из точки А в точку Б, а насладиться путешествием.
Мы проносимся мимо приземистых вилл, будто окрашенных горчицей и каламиновым лосьоном, притормаживаем на поворотах, чтобы полюбоваться цветами с ярко-красными лепестками, похожими на щетину — ну точь-в-точь ершики для бутылок, — и кактусами, усыпанными поблекшими рыжеватыми сердечками и инициалами неведомых влюбленных. Гроздья бугенвилей сливаются в алые акварельно-размытые пятна — никогда в жизни не видела ничего более успокаивающего. В конце пути, когда я обнаруживаю, что в переводе на фунты поездка обошлась нам всего в десятку, я отдаю водителю еще пять фунтов за то, что он позволил мне разделить с ним это блаженство.
— Здесь был обычный док, — рассказывает мама, пока мы спускаемся по ступеням к воде, — а дома вокруг него принадлежали ловцам кораллов. Ты только посмотри!
Меня удивили яркие краски береговой кромки — никаких выцветших пастельных тонов: вдоль бетонной платформы выстроились в ряд свежеокрашенные в желто-лимонный и сочно-зеленый цвета домики, а вдоль них — броско-оранжевые шезлонги.
— Похоже на декорацию к мюзиклу, правда? — смеется мама.
Она нрава, так и ждешь, что сейчас появятся актеры в купальных костюмах по колено и начнут выделывать танцевальные па и прыжки, шлепая пляжными мячами. К сожалению, никто не появляется — только на воде кое-где подпрыгивают, как буйки, несколько голов в купальных шапочках.
— Ты здесь когда-то купалась? — спрашиваю я маму.
— Я предпочитала бухточку вон там, дальше, — отвечает она. — Пойдем…
Сначала, кажется, что мы идем в сторону заднего двора «Ристоранте Чиро», но неожиданно показывается потайная дорожка, ведущая на уютный галечный пляж. Низкая шероховатая арка на несколько футов заходит в море, льдисто-зеленая, как мятный лосьон, вода закручивается водоворотами вокруг ее лап, и когда она со шлепком ударяется о скалы, вверх взлетает мятно-зеленоватая пена. На вид она такая освежающая и стягивающая поры, что мне тут же хочется нырнуть в нее. Мама инстинктивно направляется к кучке прибрежных магазинчиков, торгующих розовыми ковбойскими шляпами и посеребренными морскими ракушками. Я остаюсь у арки. Маленькая девочка неподалеку изучает пушистую местную флору, старательно уклоняясь от шипастых лап алоэ-вера. Только когда она спускается ниже, я замечаю, что неподалеку в скале примостилась школа дайвинга. Я бы и не разглядела ее, если бы не мокрые водолазные костюмы, развешанные на зазубренных скальных выступах.
Я сбрасываю обувь и на цыпочках подхожу к воде, разглядывая, сколько самых неожиданных цветов прячется в серой на беглый взгляд гальке. Как будто кто-то во время ссоры вышвырнул в окно всю посуду и она разлетелась на мелкие осколки, превратив в мозаику весь этот берег. Я подбираю камушек — грубая терракота с одной стороны и гладкая синева с белыми крапинками — с другой.
— Как звезды в солнечный день! — говорит Люка, незаметно оказавшись рядом со мной.
Это не мужчина, а воплощенная поэзия.
— Ким! Ким! — толкает меня Нино, он же Ринго, как будто понимает, что главная его забота — заставить меня оторвать взгляд от его отца. — У меня для тебя подарок — смотри!
Он протягивает мне коричневый бумажный пакет размером с обувную коробку.
— Открой! Открой! — настаивает Нино.
Я разворачиваю бумагу и вытаскиваю упаковку печенья «Ринго».
— Боже мой! — Я тронута до слез. — Спасибо!
Я притягиваю к себе несъедобного Ринго. Он
обнимает меня так крепко, что наши сердца почти соприкасаются.
— Попробуй!
— Хорошо, — соглашаюсь я, но сначала читаю вслух надпись на упаковке: «Il biscotto-snak — Di Qua Bianco e di la Nero con Dentro tanta Crema Golosa!»
Помесь молочного крема с бурбоном, решаю я и надкусываю печенье.
— Ким, что ты делаешь? Ты же только что позавтракала.
Знакомьтесь, моя мама — большая мастерица испортить удовольствие. К собственному несчастью, у этой женщины дар пробуждать во мне самые темные стороны характера. Но я не хочу, чтобы Ринго и Люка узнали, какой я бываю раздражительной, поэтому я спокойно объясняю, что это подарок, и предлагаю ей тоже попробовать.
— Да! Да! Обязательно! — настаивает Ринго.
Я с удовлетворением наблюдаю за мамиными мучениями, потому что знаю: для нее сахар — это чистый яд, она убеждена, что ее зубы сгниют, если она тут же не раздобудет зубную щетку.
— Все готовы? — спрашивает Люка.
— Мне нужно на секундочку в дамскую комнату, — говорит мама.
— Хорошо. София ждет у скалы — там и встретимся.
О. нет. Нет! Только не его жена. Когда она вернулась? Я не хочу с ней встречаться. Если она окажется красивой, красота ее будет мне мукой мученической, а если она — уродина, это ранит меня еще сильнее, потому что уродство ее будет означать, что их связывает нечто более сильное, нежели очарование внешней прелестью. И все-таки, пожалуйста, пусть она лучше будет уродиной. Пожалуйста. Пожалуйста.
Мимо школы дайвинга мы поднимаемся по ступеням на скалистый мол.
— Это место известно как Ло Скольоделле Сирене — Скала Сирен, — сообщает мне Ринго. — Возможно, именно здесь Сирены искушали Одиссея…
Очень к месту. Но какая из них заманила Люка к алтарю? Уж не эта ли, похожая на бродяжку, блондинка в красной кожаной куртке и зеркальных, как у летчика, очках? Нет, она с двойником Платинового Блондина. Или вон та, с хвостом на затылке, в шортах и сандалиях? Нет, похоже, она из группы поддержки аквалангистов. Я слежу за взглядом Люка и вижу женщину с длинными, по пояс, волосами, которая сидит к нам спиной в самом конце мола. Подходя ближе, я готовлю себя к худшему — я уверена, что это будет юная Софи Лорен. Клаудиа Кардинале и Джина Лоллобриджида в одном лице. Еще шаг. И вот я уже так близко, что могу столкнуть ее в воду. Она оборачивается.