— И если я могу высказать одно пожелание…
— Да?
— Придержи Тайлера про запас.
Я закатываю глаза.
— Клео!
— Ты можешь перехватить его. пока он не уехал?
— Ким! — В разговор вмешивается мужской голос.
— Тайлер? — я ахаю от удивления.
Откуда он взялся? Он слышал что-нибудь?
— Как раз собираюсь на такси в порт. — говорит он и показывает в сторону водителя, который укладывает чемоданы в багажник. — Что ты здесь делаешь? Твоя мать сказала, что ты на футбольном матче.
— Я… Я…
— Прости, я мешаю тебе разговаривать по телефону? — спрашивает он, заметив у меня в руке трубку.
— М-м… — Я пытаюсь построить предложение, но не могу подобрать слов. Если вчера у него сложилось хорошее впечатление о моем остроумии, сегодня я разрушу его до основания. — Я просто…
Таксист нажимает на гудок.
— Мне пора, но я рад, что увидел тебя. Я хотел отдать тебе во это. — Он протягивает мне маленький сверточек.
— Что это? — спрашиваю я.
— Подарок, — улыбается Тайлер и легко целует меня в губы. — До свидания.
— Он что, поцеловал тебя? — визжит Клео.
Я зажимаю трубку рукой и смотрю ему вслед. Тайлер садится в машину, оборачивается и машет на прощание рукой.
— Ким! Ким! Ты где! — Голос Клео пробивается сквозь мои сжатые пальцы.
— О боже! — выдыхаю я. чувствуя себя пойманной врасплох.
— Что он тебе подарил?
— Погоди, я открою. — Я прижимаю трубку плечом к уху. разворачиваю бумагу и открываю оказавшуюся внутри свертка коробочку.
На темно-синем бархате пристроилась пара жемчужных сережек-гвоздиков, инкрустированных россыпью малюсеньких бриллиантов в форме пяти континентов.
Я ошеломлена и чувствую себя немного виноватой. Может, я слишком пренебрежительно обошлась с Тайлером? Он был так настойчив, но что я могла сделать? Он ни в какое сравнение не идет с Люка.
Я описываю Клео сережки. — Так, все! Я еду в Италию. Здесь ничегоподобного никогда не случается.
Как бы я хотела, чтобы Клео отпросилась с работы и приехала на Капри. Но пока Гарет не придет за своими фотографиями, ее не уломать.
— Мне пора, — с сожалением говорю я. — Автобус пришел.
— Держи меня в курсе, — отвечает Клео и добавляет: — Подумать только, когда ты наконец сюда вернешься, тебе столько всего придется наверстывать — «Элли Макбил», «Западное крыло», «Домашний фронт», «Холлиоакс», «Десятка лучших сестер на ТВ», «Звезды и их неудачные прически».[92] Я все это записала, а кроме того, был еще один триллер с Кэролайн Квентин…
Я сижу в автобусе, который направляется к Капри-Таун, и перед моим мысленным взором проносятся образы телевизионных программ. И это все, что я там оставила? Программы о чужой жизни, чужих взаимоотношениях, чужих прическах? Пара. сидящая впереди меня, обсуждает путешествие в Помпеи.
— Все они шли куда-то по делам и вдруг застыли на века, как замороженные. — говорит женщина.
Я представляю себя дома, в Кардиффе, — если бы произошло извержение вулкана, я бы до скончания времен застыла на диване, с пультиком в одной руке и журналом «Хит» в другой. От этой мысли я начинаю задыхаться. Я выглядываю в открытое окно и жадно хватаю ртом воздух. Автобус поворачивает, и передо мной открывается весь Капри. Как я могу покинуть это великолепие?
Я не хочу возвращаться.
Никогда.
36
— Как игра? — спрашивает мама, когда мы встречаемся с ней в нашей комнате в отеле.
— Ничья. Два-два, — отвечаю я отвернувшись, чтобы она не увидела моего лица.
— Интересно. Люка сказал, они победили. — Мама выглядит озадаченной.
— Может быть. У них здесь ничью считают победой, — выдаю я.
— Он сказал, что счет был три-один. Я прикусываю губу.
— А знаешь, что еще интереснее?
— Что? — Я украдкой смотрю на маму.
— Таня сказала, что они проиграли пять-два. Я холодею.
— Таня?
— Да, она зашла в магазин около половины пятого.
— Вот как…
— Она сказала, что не видела тебя на стадионе. Сердце выпрыгивает из груди.
— Ну. я…
— И, судя по выражению лица Люка, его там тоже не было.
Я в ужасе смотрю на маму широко открытыми глазами.
— Нет, я не поймала его на этом. Я нервно перевожу дух.
— Ты из-за него хочешь остаться?
— Что ты имеешь в виду?
— Ким. все нормально — ведь мне не к лицу читать тебе морали, правда?
Она права, но все-таки…
— Не нужно никаких признаний. — говорит мама, открывая шкаф, чтобы подобрать одежду на вечер. — Не понимаю, как я раньше не заметила. Бедняга Тайлер — у него не было никаких шансов.
Я сажусь на кровать и пытаюсь собраться с мыслями. Мне хочется кричать «Это не то, что ты думаешь!» или «Между нами происходит нечто совершенно особенное!», но все это звучит так избито.
— Только подумай хорошенько, прежде чем увязнуть в этой истории. — говорит мама и исчезает в ванной в облаке душистого пара.
Я никогда раньше не обсуждала с мамой интимные подробности моей личной жизни. (Когда я говорю «интимные подробности», я имею в виду эмоциональные взлеты и падения, а не физический аспект. Это-то никогда не станет предметом дискуссии.) Поэтому, когда мы садимся ужинать и я замечаю, что мне трудно не говорить с ней о Люка, я понимаю, что что-то изменилось. Впервые я хочу, чтобы она посоветовала мне. как пересилить то. через что мне приходится проходить. Я говорю себе, что было бы глупо не воспользоваться житейской мудростью матери, учитывая ее опыт в подобных делах, и — когда приносят второе — я решаюсь затронуть эту тему.
— Как ты думаешь, если ты и вправду останешься в магазине, ты и дальше будешь работать с Люка? — спрашиваю я. нарезая эскалоп.
— Не вижу причины что-то менять, — пожимает плечами мама. — Мы неплохо сработались.
Я отпиваю вина.
— Надеюсь, я не заставила тебя почувствовать неловкость — ну, зная…
— Нет, совсем нет. — Мама качает головой.
Она не кусается.
Я не знаю, с чего начать.
— Он мне очень нравится, — просто говорю я.
— Я знаю, милая.
— Мне кажется, он чувствует то же самое, — продолжаю я, избегая конкретных заявлений. — Но это сложно…
Мама кладет вилку и нож.
— Я знаю, ты терпеть не можешь, когда я вмешиваюсь в твои дела, поэтому постараюсь держаться подальше.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — вскрикиваю я.
Мама недоумевает.
— Мама! Я совершенно не понимаю, что происходит. Больше всего на свете я хочу быть с ним, но не представляю, как этого добиться. Я не знаю, правильно ли я говорю и поступаю… Я не знаю, нужно ли мне драться за него или…
Мама накрывает мою ладонь своей и говорит:
— Все будет хорошо.
Я поднимаю на нее глаза. Мне было отчаянно необходимо услышать, что все будет хорошо. Пусть это «хорошо» случится и не сейчас, а потом…
— В каком-то смысле ты над этим уже не властна. То есть, может, ты и готова сделать шаг навстречу, но, чтобы что-то случилось, к этому должны стремиться оба. Но даже если он этого хочет, обстоятельства тянут его в противоположную сторону.
Я опускаю руки — мне невыносимо вспоминать о Тане.
— Самое сложное — не позволить обстоятельствам поймать и тебя. Это не просто, если находишь кого-то. к кому хочешь подобраться по-настоящему близко. Однако ради того, чтобы выжить, нужно все-таки немного отстраниться.
Ну да, именно это я и чувствую! Я готова отдаться Люка целиком, но не могу выпустить чувства из- под контроля, пока все остается как есть. Я стараюсь тянуть время, но ожидание сводит меня с ума.
— Я доверяю ему, — говорю я.
— Думаю, он достоин твоего доверия. Но в то же время это не значит, что тебе не будет больно. Даже если больше всего на свете он не хочет причинить тебе боль.
Я глубоко вздыхаю.
— Здесь нет простых ответов. Все ситуации, в которые я попадала, требовали разной тактики.
— Тактики? — Так, значит, учебник неверности все-таки существует — я знала! — Ты можешь дать пару практических советов? — с надеждой спрашиваю я.
Мама ненадолго задумывается, возможно вспоминая свои многочисленные романы и пытаясь отыскать среди них тот, который мог бы послужить иллюстрацией при разборе моего случая.
— Самое опасное — приносить им все на блюдечке, — говорит мама. — С одной стороны, приходится всегда быть наготове на тот случай, если им удастся втиснуть тебя в свое расписание, потому что иначе ты их совсем не увидишь, но с другой — это очень выматывает. Нужно найти точку равновесия. иначе свихнешься.
Я ловлю каждое ее слово, мне даже хочется сбегать за блокнотом.
— Он не должен заслонить от тебя весь мир.
Поздновато.
— Но я здесь ненадолго, — жалуюсь я.
— Возможно, это и к лучшему. Он не думает, что ты всегда будешь под рукой. Конечно, в этом случае он постоянно твердит себе, что ты уйдешь, что ты так или иначе его бросишь…
— Нет.
— Я не настолько хорошо его знаю, чтобы строить безупречные догадки относительно того, что происходит в его голове, но я бы сказала, что он — серьезный молодой человек, и он размышляет над происходящим не меньше тебя.
Я ковыряю вилкой фруктовый салат. Такая еда не приносит утешения.
— Как ты думаешь, что будет дальше? — тревожно спрашиваю я.
— Не знаю. — Мама качает головой. — Не нужно загадывать далеко вперед. Просто лови каждое счастливое мгновение, храни в душе все хорошее, что у вас есть, и не дай всему остальному сломить тебя.
— Он не должен заслонить от меня весь мир… — повторяю я, стараясь осознать эту мысль.
— Выпьем по капуччино в баре? — предлагает мама.
Мы садимся у окна, чтобы спокойно поговорить, не отвлекаясь на Марио и его выходки. Мы уже обсудили все возможные «А что, если…», и теперь я даже осмеливаюсь рассказать маме, почему он так волнует мое сердце. В прошлом я никогда не рассказывала ей про свои увлечения, потому что боялась, что она все испортит неудачным замечанием, но теперь я болтаю без умолку.