Я не поручилась бы, что он шутит.
— Так вы сегодня будете говорить о деньгах? — спрашиваю я.
Терпеть не могу переводить, когда торгуются.
— Нет, это так — для разогрева, о делах мы будем говорить с его агентом в Риме. Важно, чтобы я ему понравился и он решился бы доверить мне свои работы. Не думаю, что у него большой выбор предложений, так что все будет довольно прямолинейно.
Я начинаю слегка нервничать. Давно уже мне не доводилось выполнять такую работу, а этот Алессандро, кажется, немного непредсказуем.
Тайлер нажимает на кнопку звонка и успокаивает меня:
— Веди себя так же спокойно, как во время инцидента с официантом в отеле «Палас», и все будет нормально.
Я чувствую прилив гордости — он заметил. С той стороны двери доносится шарканье и невнятное ворчание — кажется, что ее сейчас откроет горбатый и волосатый троглодит. Но человек, появляющийся перед нами, чисто выбрит (очень чисто — налысо). Просто у его ног притулился мохнатый пес. чья шерсть свалялась в настоящие реггийские дреды.
— Очень приятно с вами познакомиться. Тайлер Гамильтон. Это моя переводчица. Ким Риз.
— Non parla Inglese! — резко говорит художник.
Похоже, моя очередь.
До встречи с Алессандро мне казалось, что Тайлер настолько полагается на свою внешность в деле завоевания собеседника, что его очарование способно действовать только на женщин и геев. Но как только мы входим в мастерскую, он начинает говорить о работах Алессандро с такой бесстрастной компетентностью, что мне приходится потрудиться. чтобы адекватно и красиво перевести его речь. Янтарные глаза Тайлера сияют — я не замечала такого за ним раньше. Ну. разве что в тот момент, когда он несколько наспех поцеловал меня за то. что я щелкнула Моргана по носу. Такое впечатление, что запах красок и скипидара пробудил иную сторону его натуры. Алессандро отвечает в тон. Особенно когда Тайлер говорит о выгодных сделках, которые он заключал с другими художниками по всему миру — включая одну, заключенную в прошлом году в Загребе. (Так вот откуда он знает, как по-хорватски «спокойной ночи».)
Я смотрю на дерзкие полотна и размышляю, что я могла бы здесь купить на свои пять тысяч фунтов. Учитывая энтузиазм Тайлера. мне бы хватило. наверное, только на палитру с автографом.
— Вы должны пообедать со мной. — настаивает Алессандро.
Его пес, похоже, не убежден в том, что это хорошая идея. Должно быть, он боится, что тогда ему достанется меньше объедков.
— Мне бы очень этого хотелось, но, к сожалению, не получится — мы обедаем с друзьями моего отца, — огорченно говорит Тайлер. Впервые слышу.
Алессандро опечален, но Тайлер быстро заглаживает неприятный момент лестью:
— Ллессандро, для меня было огромной честью увидеть ваши самые последние работы на столь деликатной стадии. Я с нетерпением жду, когда можно будет выставить ваши уже оконченные и озаренные лучами заслуженной славы работы в Нью- Йоркской галерее.
Ллессандро благодарит нас легким поклоном, жмет нам руки и провожает до выхода.
Тайлер пребывает в столь хорошем расположении духа, что даже предлагает обратно пройтись пешком.
— Это было изумительно! — смеюсь я и ускоряю шаги, чтобы не отставать. — Я и не знала, что ты такой поклонник его работ.
— Он пишет вполне сносно, но дома бы я такое держать не стал, — пожимает плечами Тайлер.
Я на мгновение теряюсь.
— Но ты столько всего наговорил…
— Это работа. Со временем начинаешь понимать, что именно они хотят услышать. Но все равно приятно, когда понимаешь, что поймал его на крючок! — самодовольно говорит Тайлер. — Мы хорошо заработаем на его картинах.
И это все, что его интересует? — А ты, кстати, великолепно справилась. Я давно заметил, если переводчик — женщина, это порядком расслабляет собеседника.
Я пытаюсь, как советовала Клео, поиграть в адвоката дьявола и думаю: может, это только бравада? Может. Тайлеру проще говорить пренебрежительно о своей привязанности к абстрактному искусству — например, потому что Морган постоянно его высмеивает?
— А уж привлекательная переводчица… — Тайлер мне подмигивает.
— А что за обед с друзьями твоего отца? — Я надеюсь отвлечь его. чтобы избежать дальнейших комплиментов.
— Да, ерунда — просто не хотел слишком долго торчать у Алессандро. Когда перетянешь их на свою сторону, то уже нельзя рисковать — вдруг чем-нибудь обидишь ненароком. Лучше все заканчивать побыстрее, так мне кажется.
— И куда мы идем?
— «Боттега дель Вино», — говорит Тайлер с жутким акцентом. — Мне порекомендовал коллега из Нью-Йорка — там, говорят, чудесная атмосфера.
Как и было обещано, ресторан гудит от оживленных разговоров, а с кухни время от времени доносится звон бьющихся тарелок. Все, казалось, пребывают в приподнятом настроении, кроме одной девушки-подростка, которая ковыряет свое ризотто, съедая по рисинке в минуту. Нас проводят к накрытому белой скатертью столу, и я размышляю, что появилось здесь раньше — горчичного цвета стены или густой сигаретный чад. К счастью, высокие потолки позволяют дышать более-менее нормально.
На каждом столе выстроилось соответствующее количество высоких бокалов для шампанского. Не успеваем мы сесть, как официант наполняет наши бокалы шипучим золотом — вот это цивилизация!
— Салют! — Я поднимаю бокал. — За то, чтобы мы подписали контракт с Ллессандро!
— За то, что мы с тобой — такая великолепная команда! — отвечает Тайлер.
Я чуть не поперхнулась шампанским и быстренько спряталась за меню.
— Тут есть очень странные вещи, — качает головой Тайлер. — Треска, тушенная в молоке с анчоусами.
Мой желудок уже сжимается, предчувствуя поленту со шпиком или, хуже того, рубец с пармезаном.
— Аррабьята — это же острый соус? — спрашивает Тайлер.
— Да, «arrabbiata» и значит «сердитый», — говорю я.
Сердитый соус!
Это его немного позабавило.
— Ты уже выбрала, что будешь?
— Наверное, Bigoli all'Anatra.
— По-английски!
— Толстые спагетти с соусом из утки и салат, наверное. А ты?
— Пармскую ветчину, потом филе оленя со сладким красным вином и лесными фруктами, — решает Тайлер, закрывая меню.
— У них огромная карта вин, правда? — восхищаюсь я, разглядывая исписанную мелом грифельную доску. — «Палазотта», «Санта-Кристина», «Вертиго». Вот, наверное, что заказала бы Ким Новак! — шучу я.
Никакой реакции со стороны Тайлера. — Ну, знаешь, из фильма Альфреда Хичкока… — Люка бы понял, о чем я, презрительно фыркаю я про себя.
И тут я опять слышу голос Клео — она уговаривает меня усомниться в том, что все в нем однозначно плохо. Может, стоит попробовать поострить о чем-нибудь более насущном? Я читаю дальше:
— «Реинелла Шираз». «Альбион». «Брадизимо» — любимое вино Дженнифер Аннистон.
Слабая улыбка. Интересно, что может рассмешить этого человека? Он определенно не похож на своего отца.
— Ита-ак. — начинаю я. — ты часто видишься со своей матерью?
— Почему ты спрашиваешь?
Интересно. Похоже, у Тайлера может оказаться не меньше проблем, связанных с матерью, чем у меня. «Чем у меня было», — улыбаюсь я. Наверное, пройдет какое-то время, прежде чем я привыкну к мысли, что она мне уже не враг.
— Без какой-то особой причины. Просто я поняла, что ваша семья разбросана по разным штатам, вот и подумала, часто ли тебе случается ее увидеть? И все.
— Ну, из Нью-Йорка, когда я там. до Майами лететь совсем недолго. — пожимает плечами Тайлер. — Теперь она снова вышла замуж, так что я приезжаю не так часто.
— Ее новый муж тебе не нравится? — спрашиваю я.
— Можно сказать так: над ним хирург потрудился даже больше, чем над ней.
Хм-м-м, это объясняет, почему Тайлера — предположительно — привлекает такая естественная (то есть — несовершенная) женщина, как я. Подумать только, а ведь я могла бы сейчас лежать на операционном столе, если бы не поехала в Италию.
— У меня есть знакомый в Англии, который думает сделать операцию, — начинаю я. — Как ты думаешь, что приводит людей к такому решению? — Мне любопытно узнать, как Тайлер на это смотрит.
Он пожимает плечами.
— Что касается моей матери, то она — бывшая Мисс Флорида. Я думаю, она слишком долго сравнивала себя теперешнюю с тем, как она выглядела в день коронации. У нее в гардеробной висит такой большой портрет в рамке. Мне кажется, ей уже пора его снять.
Пока официант наливает вино в такие пузатые бокалы, что туда поместился бы грейпфрут, Тайлер молчит, а потом спрашивает:
— Твоя мать ложилась под нож?
Меня передергивает от этого выражения, я почти чувствую прикосновение острого лезвия.
— Ни в коем случае! И никогда не ляжет. Она всегда была против этого. Да ей это и ни к чему.
— В половине случаев это не имеет значения. Моя мама выглядела великолепно, просто ей уже нельзя было дать двадцать лет.
— А теперь она выглядит, как женщина средних лет, перенесшая несколько пластических операций?
— Именно, — вздыхает Тайлер. — Все мамины подруги этим увлекаются. Но самое смешное, что никто из них после операции не выглядит лучше, чем до.
Когда оперируют лицо, это совсем другое дело, говорю я себе. Он ведь не поскупился бы, чтобы избавиться от живота. Но что, если мы с Клео подсядем на это дело и займемся потом подбородками и скулами? Впрочем, это слишком дорого — никаких дедушек не хватит на длительное финансирование подобных проектов.
— Моя мама тоже не очень умеет выбирать мужчин, — говорю я, пытаясь отыскать точки соприкосновения.
Тайлер приподнимает бровь.
— Твой отец не в счет, естественно. — поправляюсь я. — Он — сокровище!
Мне везет — именно в этот момент появляется официант с нашим заказом, что несколько сглаживает неловкость ситуации. И хотя передо мной — тарелка дымящейся пасты и салат, которого хватит, чтобы набить подушку, я не удерживаюсь и спрашиваю:
— А можно нам еще вот это? — Я указываю на соседний столик, куда только что принесли нечто, очень похожее на мелко порезанную красную капусту — я ее обожаю.