— Мне всегда хотелось побывать во Флоренции, — признается Клео.
— Мы могли бы позволить себе горстку песка с раковины, которую Боттичелли написал для «Рождения Венеры», — предлагаю я.
— А как же работа?
— Девятнадцать тамбуринов для тарантеллы… — не унимаюсь я.
— Наверное, мне бы не помешало переменить обстановку…
— Пожизненный запас граппы!
— Я не могу! — вдруг взрывается Клео.
Тишина. У меня опускаются руки. Я помню, как тяжело было мне выйти из бункера.
— Прости, я не смогу, — повторяет она.
Я не хочу ее заставлять.
— Ладно, — мягко говорю я.
— Я знаю, я веду себя как мокрица.
— Неправда, — успокаиваю я ее.
Два года я активно пропагандировала идею, что «в гостях хорошо, а дома — лучите», — и вот оно, возмездие.
— Просто я подумала… — вздыхаю я.
— И что ты будешь делать? — спрашивает Клео.
Я не могу решиться. Не знаю, смогу ли я путешествовать одна. Я представляю, как потягиваю где- нибудь в одиночестве калуччино, и сердце сжимается от жалости к самой себе. Возможно, Италия будет слишком напоминать мне о Люка. Не верится, что уже завтра я бесследно исчезну из его жизни. И вот наркоз уже кажется заманчивой идеей — с ним уйдет и сердечная боль. Вместе с новообретенными надеждами.
— Ким?
— Я возвращаюсь до мой, — слышу я свой голос. Слово «домой» не приносит должного утешения.
— Чудесно! — восклицает Клео. — Позвони, когда приедешь, я встречу тебя на вокзале.
Я представляю знакомую обстановку, и на меня накатывает уныние.
— Как раз успеешь на «Встречу с Викторией Бекхэм».
— Замечательно, — говорю я. — До завтра. Побежденная, я бреду обратно в бар, размышляя по пути, куда подевалась мама.
— Ну? — спрашивает Марио.
— А, ничего особенного. Я думала, что нашла решение.
— По выражению твоего лица казалось, что оно — удачное.
— Я тоже так думала, — грустно говорю я. Если бы Клео приехала, было бы здорово. Я бы так много всего ей показала, и мы так много нового открыли бы с ней вместе. Когда она только приехала в Кардифф, все было ей в новинку. Она вдохновенно фотографировала и рассуждала, что можно было бы по выходным работать ассистентом профессионального фотографа, но постепенно эта идея отошла в сторону. Я знаю, вдохновение вернулось бы к ней, если бы она приехала сюда. Здесь каждый куст говорит: «Ну же, снимай, я уже улыбаюсь!»
Но штука в том, что она боится приехать, а я боюсь возвращаться. Мы в тупике. Кто-то должен уступить. Теперь — моя очередь.
— Смотри, кого я нашла! — Мама появляется в баре, кружась в вальсе, и на руках у нее Ринго.
Я не могу сдержать радостной улыбки.
— Ты уезжаешь? — грустно говорит Ринго.
— Завтра утром, — подтверждаю я.
— Я должен попрощаться.
Я опускаюсь рядом с ним на колени.
— Спасибо.
— А еще папа просил передать тебе вот это. — Он протягивает мне пакет. Внутри — темно-серый кашемировый свитер Люка, тот самый. — Он сказал, что ты никак не можешь найти свитер, который не колется, и что этот тебе нравится.
— Да, очень. — Я заворачиваюсь в мягкую теплую шерсть.
Я ужасно счастлива, что теперь у меня есть его вещь, к которой можно уютно прижаться.
— Кашемир — это навсегда, — сообщает мне Ринго.
Так свитер становится обручальным кольцом.
— Скажи своему папе, пожалуйста, что свитер мне очень нравится.
— У меня тоже есть для тебя кое-что. — Ринго подает мне маленький бумажный пакет.
Я открываю его и вынимаю глиняную тарелочку с Лазурным Гротом.
— Чтобы ты запомнила это волшебство! У меня сжимается сердце.
— Я никогда не за буду! — Всхлипнув, я прижимаю Ринго к сердцу.
Невероятно, я оставляю здесь двух любимых мужчин.
— Пожалуйста, приезжай еще, поскорее! — Ринго не отрываясь смотрит на меня огромными карими глазами.
— Обязательно! — обещаю я. — Присмотри за моей мамой, пожалуйста. Проследи, чтобы она заказывала правильные сочетания мороженого!
Ринго робко хихикает:
— Конечно.
Мама ерошит его волосы.
— Отведу-ка я тебя лучше обратно в магазин. Ринго кивает. Я смотрю, как они идут к двери.
Вдруг Ринго вырывается и бежит обратно ко мне, чтобы я его еще раз обняла.
— TI amo, Ким!
— Я тоже тебя люблю, — вздыхаю я, прижимаясь щекой к его шелковистым волосам.
Когда через полчаса мама возвращается, я все еще в задумчивости поглаживаю кашемировые рукава.
— Мне очень жаль, что у вас с Люка так получилось, — говорит она и присаживается рядом.
Мама произносит это очень искренно, и ее несколько ошарашивает, когда я отвечаю:
— А мне — нет. Ну, мне жаль, что это закончилось, но я не собираюсь сожалеть о том, что это случилось, как бы больно мне ни было.
— А ты уверена, что сдаешься не слишком рано? Я вздыхаю.
— Я люблю Люка, но я не смогу простить себе, если Ринго из-за меня потеряет отца. В каком-то смысле я бы причинила ему то… — Я замолкаю.
Маму это ранило.
— Прости, — шепчу я.
— Ты бы причинила ему то, что я причинила тебе. — Мама подавлена.
Я не могу все время заставлять ее чувствовать себя виноватой.
— Подожди, — говорю я. — Ты же говорила, что у вас с Дереком это случилось только один раз — отец узнал об этом, и все было кончено.
— Да. — Мама печально кивает.
— Единственная разница между вами с Дереком и нами с Люка заключается в том, что вас уличили. Я не могу и впредь винить тебя за то, что отец ушел. Я теперь понимаю, что мы не всегда властны выбирать, кого любить, но мы решаем сами, что с этим делать. И я рада, что у нас с Люка было то, что было, потому что теперь я могу понять тебя. Я рада, что немного остудила страсти, уехав с Тайлером, потому что у меня появилась возможность отойти на шаг и обдумать, чего я действительно хочу. Теперь я должна выбрать вариант, который позволит мне сохранить хоть немного самоуважения. Я не осуждаю тебя, мама. Все мы должны поступать так, как считаем правильным.
— Я восхищаюсь тобой, Ким. Ты такая сильная. Все эти мужчины в моей жизни… — Она смолкает. — Мы никогда толком об этом не говорили.
Я собираюсь было сказать, что это не обязательно, но потом понимаю, что ей необходимо высказаться. Ей нужно, чтобы я ее выслушала.
— Когда ушел твой отец, я чувствовала жуткое отвращение к себе — за ту боль, что я причинила ему и тебе. — и мне было нужно, чтобы кто-нибудь сказал мне. что я — хорошая. Так что когда я встретила Майка и он решил, что я — совершенство, я ухватилась за эту возможность. Он постоянно говорил мне, какая я замечательная, а мне все было мало. Его слова согревали меня, и какое-то время все было в порядке, но потом очарование начало развеиваться. Я видела, как ты на меня смотришь, и опять начала презирать себя, и снова отправилась на поиски мужчины, который все исправит. Мама заглядывает мне в глаза. — Моих отношений никогда не хватало надолго. Я шла от мужчины к мужчине, стараясь найти кого-то, кому смогу поверить, но я просто не там искала. Оказывается, мне нужно было, чтобы ты сказала, что прощаешь меня. Я хватаю ее за руку.
— Мам, я тебя простила! Я знаю, тебе долго пришлось этого ждать, но я говорю это от всего сердца. Если бы отец захотел продолжать со мной встречаться, ему бы ничто не помешало. Но он предпочел этого не делать. И в этом ты не виновата.
— Я бы на все пошла, чтобы он остался, — признается мама. — У меня сердце разрывается оттого, что он взял и исчез из твоей жизни.
— Я думаю, ему было просто все равно.
— Нет, Ким. Он любил тебя, правда любил.
— А ты бы вот так меня оставила?
— Никогда! — От одной этой мысли мама пришла в ужас. — Я думаю, дело в том, что вся эта история казалась ему… беспорядком. Я не могу придумать лучшего слова. Он любил порядок. Он хотел всегда владеть ситуацией, во всем добиваться успеха. Когда он смотрел на меня, то видел неудавшийся брак, а с тобой, я думаю, он вообще не знал, что делать, раз он не может ежедневно присутствовать в твоей жизни. Это разрушало образ, который он создавал — образ идеального отца. Мне кажется, он хотел все перечеркнуть и начать с чистого листа.
Перечеркнуть человеческую жизнь! Я-то всегда представляла отца раненым животным, которое уползло в высокую траву зализывать раны, но так и не смогло вернуть себе силы. Я его жалела. Я гневалась из-за него на маму. А теперь я вижу человека, который отбрасывает людей, если они не укладываются в его представление о порядке.
— Это же меняет все дело! Почему ты мне раньше этого не говорила?
— Ты и так была зла на меня. Скажи я тебе тогда, и ты потеряла бы веру в обоих родителей. Я думала, что однажды он к тебе вернется и мы сможем все прояснить. Но он не вернулся.
Я смотрю в пол.
— Пожалуйста, не держи на него зла, милая. Я уверена, он сотни тысяч раз жалел о сделанном, но уже не мог с тобой связаться. Он, вероятно, считал, что уже слишком поздно или что, вернувшись, он может разрушить твою жизнь.
Я вздыхаю.
— Не хочу, чтобы ты преисполнилась горечи, как бабушка Кармела. Так жить нельзя. Тебе придется его простить.
— Я прошу, но при одном условии, — говорю я.
— При каком?
— Что ты простишь меня. Столько лет я отталкивала тебя. Не хотела бы я иметь такую дочь.
— Ах, Ким! — Мама порывисто меня обнимает. — Я всегда была счастлива, ведь ты — моя дочь!
46
Я сижу на балконе спиной к солнцу, слушаю дыхание моря и смотрю, как деловито суетится мама, заворачивая в пластиковые пакеты мою обувь. Эта женщина обожает упаковывать вещи. Я наклоняюсь чуть вперед, чтобы глотнуть абрикосового сока, легкий бриз захлопывает одну из балконных дверей, и я вижу в ней свое отражение. Я вспоминаю, как в день приезда на Капри я вышла на балкон и мне показалось, что меня наложили на чужой мне фон. Сейчас я чувствую себя частью картины — виллы и арки монастыря на уровне моих плеч, чайка взлетает и парит в небе над моей головой, а мои босые ступни равномерно прожариваются на теплых терракотовых плитках. Вся эта красота — она реальна. И через два часа ее не будет.