– Ты почти весь десятый класс проходила в клоунском гриме, – усмехнулся папа себе под нос. Я нагнула голову и обожгла его взглядом исподлобья. Как ему это понравилось! – И одиннадцатый. Помнишь, как ты целых полгода ходила с косичками?
– Это было модно! – произнесла я четко и громко. – Косы носила не только я.
– Мои старики были не в восторге, – сказал Алекс, не обращая внимания на интермедию. Оно и к лучшему. – Но они уважали мое решение. Мы относились к группе как к временному увлечению, пока не найдем настоящую работу, но затем все вместе переехали в Бруклин, и там у нас дело неожиданно пошло на лад.
– Ты жил с этими парнями? – скривилась Дженни. Она сидела, опустив голову на вытянутую по столу руку. – С Крейгом? Брр!
– Совсем недолго, – сказал Алекс, стараясь не засмеяться. – Кстати, жизнь с Грэмом имела свои плюсы – он отлично готовит. Альтернативой было вернуться домой, к родителям.
– А чем занимаются твои родители? – Мою мать было не остановить.
– Отец – недвижимостью, у мамы масса всяких благотворительных обязанностей, – ответил Алекс. – Раньше она преподавала, теперь на пенсии.
Меня не покидало странное чувство, что все это мне полагалось бы уже знать о женихе. Алекс никогда не говорил о своей семье. Я знала, что у него есть брат и родители, но в повседневной жизни он о них практически не упоминал (если быть точной – вообще не рассказывал).
– И заниматься музыкой ты собираешься… еще долго? – Мать очень старалась сохранить безразличное выражение лица. Конечно, ей куда больше хотелось бы рассказывать подругам о зяте-архитекторе, чем признаться, что он «музыкант». – Или нет?
– Думаю, я буду заниматься этим всегда, – ответил Алекс, поспешно проглотив еду. – Но есть и многое другое, что я хочу попробовать. Мне несказанно повезло зарабатывать на жизнь музыкой, но это и огромная ответственность. Ненормированный рабочий день, масса поездок. Слишком тяжело будет целиком отдаваться работе и заботиться о семье.
Мои мать с отцом и я одновременно закашлялись, добившись стереоэффекта, но когда мы отдышались, за столом можно было наблюдать три очень разных выражения лица. У матери в глазах застыло выражение любви, отца, по-моему, не на шутку мутило, а я не знала, что и думать. И сказать. И чувствовать.
– Ну конечно. – Мать потянулась через стол и коснулась запястья Алекса. Он не отдернул руку. И не закричал. – Это разумно.
Алекс кивнул, улыбнулся и воткнул вилку в кусок рыбы.
– Вкусно, – сказал он, отправляя его в рот. – Почти как у Энджел.
– Она всему научилась у меня, – счастливо сообщила моя мать. Я уставилась на еду тяжелым взглядом. Это просто оскорбительно. – Должна сказать, Алекс, я очень рада с тобой познакомиться. Огромное облегчение узнать, что Энджел наконец-то нашла человека с головой на плечах.
– Потому что у меня в голове пусто? – не удержалась я. – Я вообще-то не дура!
– Вряд ли ты станешь спорить, что человек с дипломом архитектора, – мать указала на своего нового любимца, – менее разумен, чем ты.
Будучи слишком уставшей и страстно желая, чтобы мать полюбила Алекса больше, чем Имонна Холмса, я не стала отвечать. Я хотела сбегать наверх и показать ей мою презентацию «Глянца». Я хотела показать ей прошлогоднюю налоговую декларацию, которую я заполнила сама, без посторонней помощи. Я хотела сказать, что знаю, как доехать от Сансет-парк до Центрального парка на метро за полчаса всего с двумя пересадками. Я толковая. Я сообразительная. Но доказывать это не было времени. Да и на столе была хорошо прожаренная рыба, и каждый кусок, приправленный уксусом, казался пищей богов. Я два года жила без трески в кляре и с трудом мирилась с этим.
– У меня есть для вас кое-что, – сказал Алекс. Он полез в карман, достал три блестящих ключа и положил на стол. – Я считаю, у вас должны быть ключи от нашей квартиры. На всякий случай.
С этим он, по-моему, здорово перегнул. Ключи? От моего дома? Лучше бы они оказались поддельными. Пусть эти ключи будут хоть от Белого дома, только бы к замкам нашей нью-йоркской квартиры не подходили.
– Очень предусмотрительно, – похвалила мать, а папа схватил ключи и спрятал поглубже в карман, не дав мне незаметно забрать их со стола. – Право же, Алекс, это очень мило.
– Ну и, естественно, всегда добро пожаловать, – сказал он, немного ослабив узел галстука. Жаль, что тот не задушил его минутой раньше. – Дом Энджел – ваш дом!
Я едва не откусила себе язык. Мой дом – их дом?! Это что-то новое. Их дом – мой дом по умолчанию, но не наоборот же! Черт бы все побрал! Кое-кто получит трепку перед сном.
– Ох, Энджел! – Алекс прервал мой гневный внутренний монолог и указал через стол. Оказалось, что усталость у Дженни перешла в фазу полной отключки: ее голова удобно лежала на руке, а волосы попали в тарелку с ужином. Прелестно. Ничто не подчеркнет ваш облик лучше, чем треска в волосах. Глядя на подругу, я вспомнила, как же я сама устала, и буквально сразу у меня начали слипаться глаза.
– Отведу ее наверх, – вызвалась я. – Если честно, я тоже никакая.
– Да-да! – Мать вскочила из-за стола и заняла боевой пост хозяйки дома. Ее хлебом не корми, дай покомандовать. – Энджел, вы с Дженни ляжете в твоей комнате, Алекс – в гостевой. В твоей ванной чистые полотенца: розовые для тебя, белые для Дженни, голубые для Алекса. Я положила все, что может понадобиться, – новые зубные щетки и…
– Подожди! – Я на секунду оставила попытки поднять Дженни из-за стола и нечаянно уронила ее головой обратно в рыбу. – Что значит – Алекс в гостевой?
– Энджел, это классно, – спокойно сказал Алекс, подходя с другой стороны Дженни. – Спасибо, миссис… Аннет. Это очень предусмотрительно.
– Да вы что, хотите положить нас в разных комнатах? – Я уже не знала, из-за чего расстраиваться сильнее: из-за ночи без Алекса или из-за ночи в одной комнате с Дженни, страдающей от разницы во времени.
– Энджел, не капризничай, – вздохнула мать, начиная собирать тарелки с недоеденной едой. – Ты в своей комнате, Алекс в свободной.
– Ты вообще знаешь, что мы вместе живем? И что мы помолвлены? – Я наклонилась вперед, поставив руки на стол. Я хотела выглядеть агрессивно, как Джереми Кайл, но всем, наверное, казалось, что я просто удерживаю себя в вертикальном положении. Потому что так оно и было. – Неужели вы решили, что у нас в квартире две спальни?
– Энджел! – влез папа со своим официальным «предупреждающим» тоном.
– А вот нет у нас двух спален! – не обращая на него внимания, продолжала я. – И не потому, что мы не можем себе позволить большей площади!
– Энджел! – Сходство «предупреждающего» тона папы и Алекса произвело впечатление. И подействовало на нервы. Они говорили из разных углов кухни – один держал на весу отключившуюся жительницу Нью-Йорка, другой сидел у стола, нянча в ладонях свой бокал. Мать увлеченно складывала тарелки в раковину, демонстрируя избирательную глухоту. Все как в прежние времена, только я не желала возвращаться на два года назад; в моем случае это все равно что снова стать десятилетней.
– А-а, пошло оно все! Спокойной ночи! – Я сложила руки на груди и добавила тише: – Придурки!
– Я все слышу! – прокричала мать, когда я оттолкнула Алекса и потопала вверх по лестнице, сердясь на него почти так же, как на родителей. Если они решили обращаться со мной как с подростком, я и буду вести себя как подросток. Я была близка к тому, чтобы запереться в комнате и включить на всю мощность самый громкий альбом, который был у меня в четырнадцать лет, – «Спайсуорлд». Я прошла в ванную и врезала по стопке розовых полотенец. Почему это Дженни достались белые?
Я открыла холодную воду и сунула руки под струю. Мне надо успокоиться. Конечно, я погорячилась. Возвращение в дом, где прошло мое детство, заставило меня вести себя как ребенок, но в зеркале отражалась не четырнадцатилетняя девчонка, живущая на «Пепси» и дешевых «Уотситс» с сыром, которая не умеет себя контролировать, а двадцативосьмилетняя, живущая на жареном фастфуде и уличном чаде, которой уже полагалось набраться опыта. Я выключила воду, прижала холодную ладонь ко лбу и взяла из стопки белое полотенце.
Возмущение во мне еще бродило, но я была готова извиниться. Утром. Сейчас очень уж хотелось спать.
Потянув за шнурок, отключавший в ванной свет, я вышла и врезалась в кирпичную стенку, точнее – в грудь Алекса. Прижав палец к моим губам, он заставил меня попятиться обратно в ванную и закрыл за нами дверь. Удивленная и полусонная, я присела на ванну и посмотрела на него в темноте.
– Что?
– Что? – повторил он шепотом. – В чем дело, да?
– Да, – насупилась я, надеясь, что в темноте он не заметит. – Что?
– Не делай такого лица, Кларк, – навис надо мной Алекс. – Что с тобой творится?
– Со мной? – Я пыталась шептать, но голос сорвался на скандальное шипение. – Это ты без мыла влез в задницу моей матери так глубоко, что тебя видно, когда она рот открывает! Что это еще за финт с ключами?
– Это жест, – сказал он, положив руку мне на колено. – Я хочу им понравиться, а ты мне не помогаешь. Вернее, помогаешь на свой лад. Мне уже кажется, меня они любят гораздо больше, чем тебя сейчас. Не нарисуются они у нас на пороге через неделю, не волнуйся.
– Не говори мне успокоиться, – сказала я, притворяясь, что не чувствую тепло его ладони через джинсы. Это отвлекало. – Еще как, блин, нарисуются. Просто чтобы создать неловкость.
– Никто не создает неловкость, кроме тебя, – строго сказал Алекс. Это оказалось странно сексуально. – Я знаю, ты устала, у тебя стресс, но ты будешь жалеть, если испортишь эту неделю. Ты два года не видела родителей, Энджел, не превращай же это время в ад. Они соскучились по тебе, и я знаю, ты тоже по ним скучаешь.
Я оглянулась на кипы полотенец и фыркнула.
– Да, скучаешь! – Он легонько пихнул меня и улыбнулся в темноте. Черт побери эти ослепительно-белые американские зубы! – Скажи мне, что случилось?
– Все так странно. – Мой голос прозвучал совсем тихо, хотя по идее должен был эхом отразиться от кафельных стен. – Я сто лет отсутствовала, а ничего не изменилось. Вообще ничего. Даже мыло то же самое. – Я показала на мыльницу с новым белым бруском на раковине. – Как же это возможно, ведь все изменилось! Я будто попала в реалити-шоу.