ие становилось все более неровным и тяжелым. — Я умоляла его забрать меня назад, писала письма, посвящала ему песни, я даже прислала билеты на самолет, но его сердце было разбито. А потом я слышала множество историй о нем и других девушках, и тогда мое сердце разбивалось.
— Это я тоже слышала. — Я оторвала взгляд от Алекса и повернулась, чтобы сесть на диван. Нет, этого просто не может быть. Не может. — А потом он встретил замечательную девушку, и стал встречаться с ней, и обрел самое настоящее счастье.
— Что-то он выглядел не очень уж счастливым, когда мы с ним были в баре, — заметила она. — Я бы сказала, он выглядел несчастным. И сбитым столку.
— Я не собираюсь сидеть тут и спорить с тобой, — сказала я, наконец обретя силы встать. — Вас с Алексом больше нет. Он так сказал. Он мне так сказал. Мне плевать, почему он был с тобой в баре, и мне плевать, что там, по-твоему, будет дальше. Потому что больше ничего не будет. Все кончено.
— Нет, не кончено. Прости, Энджел, ты… — она сделала паузу, чтобы оглядеть меня с ног до головы, — милая. Но я люблю Алекса, и он всегда будет любить меня. Я знаю его, я знаю, что ему нужно.
— А что, если ему не нужна ты? — спросила я, потеряв свою уверенность, когда Солен предстала передо мной во весь свой рост, блокировав проход к лестнице. Ее узкие джинсы повторяли изгибы ее тела так, словно приросли к нему, даже без намека на жир на талии, я была практически уверена, что она не носила лифчик под черной майкой. Глядя на ее длинные светлые волосы, струящиеся через одно плечо, и отлично сидящие балетки, я словно смотрелась в самое лестное кривое зеркало мира.
— Нужна. — Она прищурилась и подошла ближе. — Еще как нужна. Неужели ты считаешь, что он думает о тебе?
Мне было нечего возразить. Я оттолкнула ее, сбежала по ступеням, стараясь не упасть, хотя и не особенно заботясь об этом. Моя сумочка ритмично билась о бедро, когда я опрометью кинулась вон из зала, не глядя на Алекса. Одно дело услышать это от нее, другое — получить подтверждение от него. И увидеть их вместе.
— Энджел?
Я не знала, кто зовет меня, и мне было все равно. Я только хотела вернуться в гостиницу, а что потом — Бог знает, но я не могла больше оставаться здесь ни секунды.
— Энджел, подожди!
Я добралась до узкого выхода из клуба, и тут меня оттиснула толпа фанатов «Стиле», которая повалила через двери, чуть только их открыли. Я застыла на мгновение, а потом почувствовала, как чья-то рука быстро рванула меня, и я отлетела в сторону от прохода в темноту. Я стала шарить по стене в поисках выключателя и услышала щелчок. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела Грэма, стоявшего напротив меня. И множество швабр. Наверное, мы были в кладовке для метел.
— Ты куда-то бежишь?
— Д-да, н-нет, в смысле извини, — пробормотала я, глядя себе под ноги. — Я просто хотела выйти отсюда.
— Я бы подождал, пока схлынет толпа, — сказал он, положив руку мне на плечо. — Э-э, Энджел, по-моему, я видел Солен на балконе вместе с тобой.
Во второй раз за две минуты я замерла. Мне очень не понравилось слышать ее имя — как обычно не нравится паук в ванне.
— Значит, она там была, а? — спросил Грэм. — Алекс дерьмом изойдет, если увидит ее.
— Или нет, — тихо сказала я, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Я не собираюсь плакать из-за нее. По крайней мере на людях. Может, потом, в постели, одна. Долгими-долгими часами. Да, звучит достаточно драматично.
— Алекс просто взбесится, если узнает, что она здесь, уж поверь мне, — сказал Грэм с таким выражением лица, словно говорил на полном серьезе. — Пойду найду ее и вышибу к чертовой матери отсюда…
— А может, вместо того чтобы искать ее, ты пойдешь и спросишь у Алекса, почему он был с ней в баре сегодня? — Я пнула одинокую щетку для мытья пола, которая лежала у меня под ногами, но ударила Грэма по ноге. — И почему она уверена, просто абсолютно уверена, что он все еще ее любит.
— Энджел, он ее не любит, — настаивал Грэм, отбрасывая щетку назад ко мне. — Ты должна поверить мне: я знаю этого парня больше десяти лет, — это невозможно.
— Ты знаешь, трудно определиться, кому доверять, раз единственный мой информатор — бывшая девушка моего парня, которая поняла, что он ей нужен, и теперь собирается за него замуж, — выпалила я, в конце концов теряя контроль над своей истерикой. — А ты и не знал, что он сегодня встречался с ней, правда? Может быть, он просто решил тебе ничего не говорить, потому что знает, что ты ее терпеть не можешь?
— Послушай меня. Алекс не любит ее, он ее не выносит, — повторил Грэм, и мне показалось, он говорил теперь менее уверенно. — Ты знаешь, что он любит тебя до беспамятства.
— Я уже не знаю, что знать, — тихо сказала я, стараясь успокоиться. Можно было и не закатывать истерику Грэму — мне не стало легче. То есть, может, на мгновение и отпустило, но все равно надолго этого не хватит.
— Может, пойдешь и переговоришь с ним? — спросил Грэм, скользнув рукой по плечу и пытаясь заключить меня в дружеские объятия. — Он уже настроился. Может, мне привести его сюда?
— Думаю, я сейчас пойду и посплю, — сказала я и сдавила его в ответ. — Правда. Завтра большой день и все такое.
— Это точно. — Грэм кивнул, отпуская меня. — Я, э-э, но что мне передать Алексу?
— Не надо ему ничего передавать, — сказала я, потягиваясь и зевая для отвода глаз. — Не хочу, чтобы он нервничал перед шоу; поговорим позже.
Какая откровенная ложь. Если хотя бы часть из того, что сказала Солен, правда, то взбучка перед шоу — это как раз то, что доставило бы мне самое большое удовольствие. Он же прекрасно знал, что я раньше уже расставалась с мужчинами. Идиот.
— Я не хочу врать ему. — Грэм выглядел так, словно чувствовал себя не в своей тарелке. — Если он спросит, я скажу ему, что ты вернулась в гостиницу и что он может тебе позвонить, о’кей?
— Как хочешь, — сказала я и напоследок обняла его еще раз. Похоже, мне удалось уговорить себя, что я неимоверно устала. А ему было не обязательно знать, что у меня на самом деле нет телефона.
— Ты уверена, что не хочешь поговорить с ним? — спросил Грэм еще раз. — Мне очень не нравится, что ты поедешь в гостиницу и будешь переваривать всю эту кучу дерьма, которую она тебе навалила. Она чокнутая, Эндж. Не надо верить бреду, который выходит из ее рта.
— Да, я знаю. — Что она чокнутая, он прав, но вовсе не обязательно чокнутые врут. — Обещаю, я поговорю с ним после шоу, не дрейфь. Иди. Играй.
Убедившись, что я не собираюсь топиться, Грэм медленно открыл дверь, проверил, что нас не собьет с ног стремящаяся развлекаться парижская молодежь. Обняв его напоследок, я протиснулась сквозь двери и едва не задохнулась, когда холодный уличный воздух ворвался в мои легкие. Я была настолько загружена и так запуталась, что прошла почти половину улицы, прежде чем вспомнила, что бросила Виржини в баре совсем одну. Издав множество гортанных звуков отчаяния, я повернула назад, чтобы отыскать се и сказать, что ухожу. Было бы свинством оставить ее там, не сказав ни слова, и хотя я уже, наверное, заслужила медаль за отвратительное поведение, все же чувствовала угрызения совести за то, что так поступаю с Виржини.
Складывалось ощущение, что все, кто так отчаянно стремился попасть на шоу, вошли, выпили и теперь высыпали на улицу покурить. Я попыталась вежливо протиснуться сквозь толпу, двигаясь на свет и шум, но от холодного воздуха у меня закружилась голова. Было трудно ориентироваться в этих одинаковых джинсах, потертых футболках и неопрятных прическах. Хорошо хоть, что я со своими действительно неопрятными волосами прекрасно вписывалась в эту толпу (если не считать того, что я была явно тяжелее любой женщины на этой улице). Дженни это бы не одобрила, но я впервые была рада, что не надела ботильоны от Джузеппе Занотти и расшитое блестками мини-платье от Баленсиаги. Выделиться мне помогал мой фонарь под глазом.
— Привет, мне надо внутрь, я только на минуту выскочила, — объяснила я девушке у входа. Та непонимающе смотрела на меня, а необъятных размеров амбал преградил мне путь.
— Я в списке, — сказала я, глядя сначала на девушку, потом на амбала и снова на девушку. Никакой реакции.
— Я в списке у «Стиле», э-э, je m’appelle[65] Энджел Кларк, — сказала я и для усиления эффекта ткнула пальцем в список.
— Je ne parle l’anglais[66], — заявила девушка и, самодовольно улыбаясь, скосила взгляд в список, в котором мое имя было тщательно зачеркнуто. Отлично.
Только я собиралась вернуться в гостиницу и написать Виржини с ноутбука извинение, как заприметила ее, пробиравшуюся через толпу с прижатым к уху айфоном. Выглядела она раздраженной. Я пошла за ней по улице, надеясь улучить момент, когда будет можно прервать ее разговор, но она была ужасно прыткой для обладательницы такого крошечного роста. Неудивительно, что она никогда не надевала свои «Лабутены», — она бы просто свернула себе шею, шагая на четырехдюймовых каблучищах с такой скоростью.
— Но я больше не могу, — услышала я обрывок ее напряженного телефонного разговора. — Я не стала помогать ей со статьей, поэтому она и так не получится, что еще?
Я продолжала идти следом, только теперь держась на расстоянии и прижимаясь к стене. Она завернула за угол и громко вздохнула.
— Что я могу еще сделать, Сисси? Умоляю, мне это не нравится.
Честное слово, для одного вечера потрясений многовато. Сисси? Она говорила с Сисси?
— Может быть, — нехотя проговорила она. — Alors[67], у ее парня кто-то есть в Париже, бывшая девушка. Ее это очень расстроило.
Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, как дышать. Это не к добру. Они говорили обо мне? Они говорили об Алексе?
— Она очень красивая, да, только я не знаю, правда это или нет. — Она усмехнулась. — Нет, это, наверное, не важно. И она очень сексуальная; надо думать, что ему не все равно. Он не очень внимателен к Энджел.