Внимательно за пеленою слез.
Он не художник, стать им не хотел он,
И на заказ не брался рисовать.
Не ради славы это все затеял,
Но другу не решился отказать.
Едва коснулся кистью глаз дракона,
Как вспыхнули зрачки, ожи́ли вдруг,
От горизонта шли раскаты грома,
Сгущалось напряжение вокруг.
А Ма Цзытэн смотрел в оцепенении,
Он верил в силу, что у Лю в руках,
И, как всегда, молчал в благоговении,
То был восторг – не алчность и не страх.
Он знал, что стены сохранят навечно
Печати черных колдовских чернил.
Его гнала вперед одна беспечность,
Из любопытства рисовать просил.
И вот, рисунок был почти закончен.
Вдруг молния блеснула сквозь зрачок.
Когда дорисовал глаза Дракончик —
Раскаты грома сотрясли порог.
Сгустились облака вокруг дракона,
Превратясь в клокочущую мглу,
Он отделился от стены со стоном,
Отбросив тень на земляном полу,
Выкрикивая имя Ма Цзытэна.
Внезапно его тело дрожь сковала,
Он развернулся, пробивая стену,
Поглотила его тотчас ночи мгла.
Обернувшись, он воскликнул громко:
«Цзытэн, нам время не вернуть назад!
Среди людей я был совсем недолго,
Ты береги себя, будь счастлив, брат!»
Взметнулась мгла, и молнии сверкнули,
И в тот же миг во тьме исчез дракон,
А Ма Цзытэна как в смолу макнули:
Замолк, застыл он, громом поражен.
Когда прошло уже полдня, похоже,
В себя пришел он, стоя у стены.
Один. Халат, как сброшенная кожа,
Лежал у ног – прощальный сувенир.
А рядом с ним знакомый старый веер —
Привет от друга, что не держит зла.
Тоски теперь никто уж не развеет.
И перед ним – застывшая стена.
На ней лишь силуэт того дракона.
Коснулся, пальцем контуры обвел.
Он не сдержал раздавленного стона.
Он к осознанью слишком долго шел.
Погладил Ма Цзытэн драконью стену —
Привычный звучный смех исчез вдали,
Лишь слабый ветер был ему заменой.
Поднял халат, лежащий у стены.
Халат хранил тепло, и это чувство
Родило дрожь на пальцах, и в груди
Разросся ком из горечи и грусти,
Печально сердце бьется и болит.
Соленых слез непрошенные капли
Упали на Дракончика халат.
Но Ма Цзытэн заметил их едва ли.
Шагнул он прочь, на улицу, назад.
Все те же ночь и лунная дорога.
На водной глади чистый, ясный след.
Но как же, как же изменилось много!
Был человек – и человека нет.
Все будто сон, бессмысленный, глубокий.
Цзытэна взгляд скользнул к его рукам.
Халат в слезах и веер одинокий…
Смахнет былое, спрячет по углам.
С тех пор в селенье на горе высокой,
В пещере темной, появился храм.
И в нем монах, навечно одинокий,
Сказ о драконе повествует нам.
За годом год ведет свое сказание,
Волос, усов коснулась седина,
Халат и веер – вот его компания,
Иная жизнь ему уж не нужна.
Проголодавшись, он плоды срывает,
Из родников хрустальных воду пьет.
Не думает, не плачет, не мечтает.
Простую жизнь святого он ведет.
Эпилог
Мне бабушка описывала гору.
В горе – пещера, а в пещере – храм.
А в храме жил монах, не зная горя,
Немало сказок он поведал нам.
Его услышав, будто в круг вступаешь —
За сказкой сказка, дальше, без конца,
Но если этот круг рукой поймаешь —
Кати вперед, не отводя лица.
Ступай ровнее и не отклоняйся,
Держи свой курс так, будто страха нет.
Не выпускай из рук, не отвлекайся —
И, может статься, ты найдешь ответ.
Цикл стихов«Легенда о голубином дереве»
От автора
Полет – это своего рода воплощение человеческого духа. «Легенда о голубином дереве[58]» рассказывает о единстве человеческих и голубиных душ. Каждый рано или поздно сталкивается с необходимостью вырваться и взлететь на новую высоту, дарящую безграничную радость. Это касается наших чувств, наших мыслей, наших жизненных выборов и нашей судьбы.
Несмотря на то, что Голубиный Принц потерял свою стаю, взамен он обрел дивные побеги цветка жизни. Когда дует весенний ветер, стая белых голубей на дереве машет ему крыльями в знак почтения.
Выпустите на волю голубиную стаю своей жизни.
Пролог
Коль история эта без крыльев взлетит
К бирюзовому небу скорей,
Лишь надежда за ней к облакам воспарит.
Стань же вечной надеждой моей!
Коль история эта без пуха, пера
Попадет под холодный поток,
Ей останется лишь о себе горевать.
Стань моей бесконечной мечтой!
Коль история эта без глаз колдовских
Сквозь туман и сквозь мглу полетит,
Ей останется сумерек тихий мотив.
Стань прекрасным виденьем моим!
Здесь история – стих,
Здесь история – песнь,
Здесь история призрачных грез.
Словно пламя горит,
Как вода она есть,
Отраженье созвездий из слез.
Из соцветья взращу я танцующих фей,
Что к весеннему ветру прильнут.
И рассыплю я пух колдовских голубей,
Чтоб однажды домой их вернуть.
Душу мне приоткрой
И дотронься своей —
Ты почувствуешь жизнь этих строк.
И коснешься душой
Своей душ голубей,
Где забота, тепло и любовь.
Глава 1. Голубиная любовь
Жил на свете один молодой человек
Так давно, что не помнит земля.
Он богат был наследством, не ведал он бед
И душой прикипел к голубям.
Плодородной земли пятьдесят тысяч му[59]
И фруктовых деревьев леса —
Все богатство семьи завещалось ему,
Благосклонны к нему небеса.
На земле же считалось: кто дружит с таким,
Тому в жизни уже повезло.
Все стремились поладить, сблизиться с ним,
Но на деле – лишь зависть и зло.
Много слухов ходило, правдивых и нет,
Только пользы от них никакой,
О его доброте, о его красоте
И о жизни закрытой, простой.
«Принц Голубиный» прозвали его.
Правда в том состоит, что почти
Он на свете людском не любил ничего,
Кроме как голубей разводить.
Его сад полон таинств, природных красот,
Среди них голубятня стоит.
Не простая – в ней стая безбедно живет —
Бесконечное множество птиц.
Здесь фонтаны и арки, здесь чистый родник,
Павильоны и прочный бамбук.
Драгоценные чаши, роскошный цветник
И уход человеческих рук.
Голубям здесь простор – целый день ворковать,
Напитавшись зерном и водой,
К небесам силой крыльев беспечно взлетать,
Солнца луч заслоняя собой.
Сколько птиц было там – счет никто не ведет,
Не берется никто утверждать.
Один юноша на́ спор затеял подсчет
И полгода учился считать.
Счетовод всю премудрость ему передал,
И, однако ж, увидев тот сад,
Понял юноша: спор он уже проиграл.
Пожалел, что пути нет назад.
А еще был храбрец, захотелось ему
Голубей, чтобы с рисом их съесть.
Но решимость пропала, когда наяву
Он решил в голубятню залезть.
Руки он протянул и коснулся почти
Голубиного пуха, когда
Увидал, как в лицо ему нечто летит,
Словно тень от большого крыла.
А потом был удар прямиком по глазам,
Так, что язвы покрыли лицо.
Он бежал со всех ног, испугался он так,
Будто не был совсем храбрецом.
До конца своих дней, слово о голубях
Лишь заслышав в толпе, в тот же миг
Исчезал он, всегда уносясь второпях,
Словно гнал его бешеный тигр.
Голубиный же Принц подопечных берег
И любил, будто членов семьи.
Они льнули к нему и дарили тепло,
Согревая подпушком своим.
Вожак стаи садился к нему на плечо
Перед тем, как взмывал к небесам.
И голубка легко целовала его,
Клювиком прикасаясь к бровям.
На его громкий свист все слетались к нему,
И пускались все в танце кружить.
Ему вторили их голоса: «Уруру», —
И к себе принимались манить.
Уруру-уруру, льет мелодия звон,
Уруру-уруру, песнь сладка,
Уруру-уруру, мир наполнен теплом,
Уруру-уруру, жизнь легка.
Только стоило день не видать голубей,
Как мрачнел милый Принц на глазах.
Вкус и запах не чувствовал пищи своей.
К ним одним возвращался в мечтах.
Люди думали: «Душу украли его!»