– Да, попрощалась. Конечно.
Она встала, одернула юбку, и мы пошли.
Ниже уровня «шлюха» есть уровень «отвергнутая шлюха». Эта мысль показалась мне такой злой и правдивой, что я поклялась: никому никогда не расскажу об этом, а уж Катьке – тем более.
В марте в школе проходил конкурс с оригинальным названием «Мисс весна». Катька, конечно же, собралась в нем участвовать. К тому моменту она рассорилась с Петрищевым, то ли он ее бросил, то ли просто подзабил на нее. Катька хотела утереть ему нос, чтоб он видел, какая она крутая.
«Мисс весна» – это типа конкурс красоты, но не конкурс красоты. Оценивалась не внешность: нужно было выполнить кучу заданий – сочинить стихотворение (его за Катьку написала я), станцевать танец, спеть песню, сшить и продемонстрировать необычный наряд – но побеждала все равно самая красивая девушка, потому что жюри состояло из мужчин (в него входили директор, физрук, Вавка Нужный и какой-то третьеклассник).
Я считала, что моя подруга могла рассчитывать на призовое место: она ведь высокая, неплохо танцует и поет (да и мой стих получился ничего). Целую неделю мы втроем – подключив еще и мою Наташку – мастерили платье из газет. Юбку мы хотели сделать очень пышную и для этого вытащили из кладовки все газеты, которые мама хранила там для таких хозяйственных нужд, как мытье окон или чистка рыбы. Вся комната была завалена газетой – резаной, мятой, рваной: мы искали стиль. В конце концов платье мы сотворили. Катька напоминала в нем шелестящее облако прошлогодних новостей. По нашему замыслу, она должна была разорвать его, остаться в короткой юбочке и майке и эффектно выгнуться.
– Думаешь, я нормальную песню выбрала? – Катька сидела передо мной на стуле, а я пыталась накрутить ее волосы на плойку.
– Хорошая песня. С подтекстом. Там весь смысл, что героиня говорит, что сама справится, пошел он и так далее. Я в интернет-клуб сходила и перевод посмотрела.
– Она грустная какая-то. Можно подумать, что наоборот все. Страдаю типа.
– Это если английский не знаешь.
– Петрищев не сильно знает. Да и что он там разберет? У нас вечно так звук настроен, что ты сам на сцене глохнешь, а в зале ничего не слышно.
– Не бойся. Вообще не важно, что ты поешь. Главное – как ты выглядишь.
– А вдруг он не придет?
– Придет. Его друган Вавка в жюри сидит. Все они будут – и Петрищев, и Шпала.
– А если…
Зазвонил телефон. Сестра, которая доклеивала подол платья, рванула к трубке.
– Кать, это тебя… Мама твоя…
Катька ругнулась, но встала, переступила через ком газеты и взяла трубку.
– Что?! Мам, у меня конкурс… Ма-ам, я…
Она отвела трубку от уха:
– Отец повесился.
– А-ай! – Я схватилась за горячую плойку.
Перепуганная сестра метнулась ко мне:
– Сильно?
Я замотала головой, бросила плойку на стул и выдернула шнур.
– Поеду я…
С одной стороны у Катьки были завиты локоны, а с другой свисали прямые пряди. Я сосала пальцы и, поскуливая, плакала от боли.
– Ты… не пойдешь? – спросила сестра Катьку.
Она мотнула головой и вышла в коридор. Натянула короткую куртку-дутик, надела сапожки. Я выглянула из комнаты. Больше всего на свете мне хотелось, чтоб она поняла: у меня такое лицо не из-за того, что я обожглась, а из-за того, что мне ее жалко.
– Ка-ать?.. Тебя… проводить?
Она вздохнула, покачала головой и ушла.
Мы с сестрой тупо уставились на платье из газет.
– Столько работы, а никто не увидит, – сказала я. – Жопа какая-то…
– Все равно она не выиграла бы, – заявила Наташка с видом эксперта, – она ужасно поет. Вообще в ноты не попадает.
После похорон отца Катька впервые жутко напилась. Мы сидели у какого-то чужого подъезда на лавочке. Шпала, Вавка, я, Катька. Петрищев не пришел. Катьку крючило.
– Какого?! Какого, блядь, хера?! Какого?! Надо было вешаться именно тогда? Какого надо было вообще вешаться? Чего он хотел? Стыдно ему было? Перед кем? Передо мной? Да мне на него насрать было! С высокой, блядь, колокольни! Хотела выебнуться! И что, и что, блядь? Стих учила! Платье клеила! Танец разучивала! Зачем? Заче-е-е-е-ем? – Голос у нее как будто вонял половой тряпкой.
Ее вырвало. Я подумала, что вот тут была бы кстати газета, но газеты не было, поэтому блевотина так и осталась на асфальте.
– Пошли домой!
Я взяла ее за руку и попыталась оторвать от лавочки. Когда мне это удалось, я поняла, что придется ее тащить. Шли мы медленно. Катька еле переставляла ноги (алкоголь и каблуки плохо сочетаются). Вавка поддерживал ее с другой стороны, а Шпала смотрел, чтоб она не завалилась назад. Я горела от стыда перед жильцами дома (никто не мечтает о луже блевотины под окнами) и злилась на себя из-за того, что мне стыдно перед какими-то левыми людьми, а своей подруги – не жалко. То есть стыдно больше, чем жалко.
Лицо Катькиной мамы запомнилось мне как ком газеты: морщинистое и исписанное старыми историями. Глаза, нос, рот – все черты мелкие, невыразительные. Катька говорила, что для того, чтоб заплатить штраф государству «от батиных бизнесов», мать работала на трех работах. Наверное, это ее так измучило, что ни на что другое просто не хватило сил. Нам, притащившим домой ее пьяную дочь, она ничего не сказала. Когда мы уже вышли из квартиры, до нас донесся Катькин крик (двери его ничуть не приглушили):
– Да, пьяная! Да пошла ты!
Я втянула голову в плечи, а Нужный тихо сказал:
– Очень жалко, что так вышло.
– Все равно бы она не выиграла, – заметил Шпала. – С такой-то рожей. Мисс, ага.
– Я бы поставил ей высший балл, – сказал тихо Вавка.
– Петрищев гондон, – бросила я просто ради того, чтоб сказать хоть что-то.
Никто не стал возражать.
– Лучше б ты, Ленка, участвовала, – внезапно сказал Шпала, когда настало время расходиться каждому в свою сторону.
– Не пизди, Кость, – буркнула сквозь зубы я. Ах да, вот и вспомнила, как его зовут.
Кто любит, тот любим
Если дверь открыта, кто-нибудь обязательно войдет.
Как-то раз я, уходя в школу, забыла запереть дверь нашей квартиры. После уроков я пошла к Катьке, чтобы вместе раскрашивать контурные карты (так я сказала маме), а сестра, придя домой, нашла в нашей спальне мирно спящего Ильку Наппельбаума. Она пыталась его разбудить, но он был так пьян, что ни на что не реагировал. Наташка позвонила маме на работу. Мама, отпросившись у начальства, примчалась домой и тоже долго будила Ильку, пока тот наконец не проснулся, не извинился и не пошел к себе. Он очень культурный человек, библиотекарь, но левша, поэтому плохо ориентируется в пространстве, вот и вошел не в ту дверь, бывает. Когда я вернулась домой, мама устроила мне головомойку. Разоралась: как можно дверь не запирать – заходи и бери что хочешь. Но что у нас взять-то? Сестру только, но она дурочка мелкая, от нее никакого толку.
Мама закатила глаза и сказала:
– Это ты дурочка. Поразительно глупое и безответственное существо! Надеюсь, хоть тройку по географии исправишь!
На самом деле мы с Катькой, конечно, никаких контурных карт не раскрашивали, а ходили в компьютерный клуб. Он недавно открылся недалеко от вокзала, и там после уроков тусовались наши мальчишки, игравшие во всякие стрелялки и догонялки.
Катька создала нам с сестрой почтовые ящики. Я стала Lena1431985, а Наташа nicegirl111. Я, конечно, хотела быть просто lena, но такое имя было уже занято, так же как и lena143 и lena1985, что меня сильно разозлило, поэтому я просто свалила в кучу год, месяц и число своего рождения. Мы подписались на кучу рассылок, слали друг другу открытки и писали дурацкие письма в духе: «Привет, я тебя вижу!», сидя за разными компьютерами, а потом освоили чаты и форумы.
Наташка тогда влюбилась в какого-то мальчика из своего класса. Чем смешнее выглядит девчонка, тем отчаяннее она влюбляется и тем больше страдает. У Наташки смешно оттопыривались уши и зубы выпирали изо рта. Для выравнивания прикуса она носила специальную пластинку, а я то и дело ехидно интересовалась, почему бы ей и на голову резинку не натянуть – чтоб уши не лопушились. К тому же она как-то резко вымахала и джинсы, которые она, по нашей доброй традиции, донашивала за мной, были ей коротковаты.
В тот день в компьютерном клубе я первым делом проверила почту. Там валялась куча каких-то странных сообщений от непонятно кого и письмо от сестры: «Ленка – сачок! А вы с Катькой уроки в пятницу прогуливали. Я все маме расскажу, если не купишь мне журнал Yes с постером Smash!»
Ага, разбежалась. Вот мелкая дурочка. И тут мне пришла идея…
Самым трудным было придумать название для почтового ящика. Я долго мучилась, не зная, как лучше. Как мелкие мальчишки называют свои ящики? Как девчонки – именами или выдумывают что-то вроде terminator007 или vurvuochko101? Черт их знает, от них чего угодно можно ожидать. Поэтому я выбрала нейтральное sergey_1501.
«Милая Наташа!
Прости меня за то, что решился тебе написать. Просто ты забыла закрыть свой ящик в компьютерном клубе. Ты очень милая. Я стоял в очереди на комп, но ты меня не заметила. У тебя красивая коса. Ты мне нравишься. Сережа».
Я не верила, что она клюнет. Когда-то давно, еще в седьмом классе, мы с Катькой подписали для Илонки «валентинку» («Я тебя люблю. Гордей»), но она вычислила меня по почерку и на перемене больно пнула по коленке. Если уж даже тупая Илонка не повелась…
Но сестра мне ответила. То есть ответила она Сереже, а настоящей мне ничего не сказала. Ни слова, ни полслова про загадочного Сережу!
«Здравствуйте, Сережа! Я не помню вас в очереди, когда я приходила в клуб. Но я могла забыть закрыть ящик. У меня просто кончилось время, я нажимала на крестик, но оказалось, что поздно:-(».
«Милая Наташа! Ничего страшного. Не забывай закрывать ящик. Я рад, что могу с тобой общаться. Я сегодня тебя видел, ты кормила котят возле бараков. Ты такая добрая! Не обижайся, что я на „ты“, хорошо?»