Что касается реальных катастроф, терактов, криминальных новостей – это вообще не то, что ребенку надо смотреть. Желательно, чтобы все-таки дети узнавали о несовершенстве мира не через телевизор и фейсбук, а через разговоры с родителями. То, как показывается информация в телевизоре и Интернете, – этого и взрослый-то не каждый выдержит, настолько это раздувает тревогу и ужас.
Вообще, раз уж зашла речь об этом. Многие родители не знают, как обращаться с детскими страхами. Когда ребенок боится монстров, зомби, преступников, еще кого-то, они начинают убеждать ребенка, что бояться тут нечего. Ребенок в этот момент слышит, что его страх какой-то неправильный, родители его не понимают. Ну и либо перестает об этом говорить, либо, наоборот, говорит все больше и больше, а родители все больше раздражаются на то, что он боится того, чего не стоит бояться.
В субъективной реальности ребенка (а мы все живем в субъективных реальностях) как раз очень даже есть чего бояться. И важно говорить с ним об этом. Чего он боится? Какой этот страшный кто-то, кого он боится? А зачем ему надо приходить к ребенку, чего он хочет? А чего он не любит этот страшный? А как с ним можно справиться? Очень подробно знакомиться со страхом. Можно рисовать страшное, проигрывать страшное. Когда от страшного не отворачиваться, когда вместе с большим взрослым можно на этот страх смотреть и разглядывать его, он уменьшается и исчезает.
Паша, например, одно время боялся монстров. И боялся засыпать из-за этих монстров. И я придумала для него такое испытание (он фанат каких-то испытаний) на получение «черного пояса по борьбе с монстрами». Там было пять ступеней, я уже не помню точно какие. Надо было описать монстров, в чем они сильны и в чем слабы, что любят и не любят, и так далее. Потом изобразить их, а после я должна была их изобразить, а Паша должен был их победить. И мы возились, боролись и очень смеялись, конечно. В общем, в итоге победили монстров. И страх пережит, и гордость за то, что «борец с монстрами» теперь.
Любое чувство – это поток. Можно его преградить, сказать: да чего тут чувствовать? И тогда это уйдет в какие-нибудь болезни, или другие чувства, или потерю энергии. А лучше дать этому потоку течь. И тогда он заканчивается. Это не только со страхом. С грустью, с бессилием, со всем, про что мы говорим так.
Про монстров ты мне напомнила… У Эрика тоже был страх монстров. Мы с ним обсуждали монстров, какие они, что они любят есть, чего не любят, есть ли у них родственники (чаще всего нет, по версии Эрика), и всегда находили то, чего они сами боятся и не любят. Например, им не нравилось, когда их бьют палкой: я находила палку и клала рядом с кроватью сына. Он был спокоен и вооружен перед сном.
Сейчас прошло несколько лет после этих страхов, которые в нашей жизни все-таки нереальны. И я понимаю, что есть соблазн поделить весь мир на плохих и хороших героев. Часто Эрик видит на улице какого-то странно одетого человека, ну, не знаю, пьяного или просто не очень опрятного, и сразу готов на него повесить ярлык «плохого», «хулигана», «разбойника». Это такой защитный какой-то механизм детский, да? Как в сказках – сюжет жизни тоже хочется, чтобы был таким плоским?
До 5 – 7 лет, а часто и позже ребенок не способен воспринимать так называемую «когнитивную сложность», то есть что что-то может быть и таким и другим. Просто еще мозг не созрел до этого. Но к сожалению, и взрослые-то не всегда «когнитивно сложные». «Ах, вы любите Змея Горыныча?! Тогда нам не о чем разговаривать, удалитесь сами из моей ленты, или я вас забаню». Вот тут как раз психологический возраст – пять лет от силы
Поэтому, с одной стороны, есть биология, когда анатомически должен созреть мозг. С другой стороны, чем сложнее мозговые функции (а представление противоречивой, объемной картины мира – это сложная функция), тем менее они заданы природой и более зависят от обучения.
То есть это тоже наша задача – показывать ребенку объемность мира. Не надо говорить: «Ты что?! Нельзя так о человеке с первого взгляда говорить „хулиган“!» Это не про объем, это про другую плоскость. Объем рождается в обсуждении, в том, чтобы, например, пофантазировать про этого человека. Как вы и мы фантазировали про монстров, и они из однозначно ужасных превращались в монстров со смешными деталями, в монстров, которые сами кого-то боятся.
Секс
Эрик сейчас в таком возрасте (первый класс), когда дети волей-неволей узнают про секс. Я раньше для себя решила, что готова ему обо всем рассказать, когда он спросит или проявит интерес. Но ничего такого не происходит. У меня есть опасения, что он узнает о сексе в каком-то грязном ключе, потому что он общается с разными детьми, которые по-разному воспитаны. Что же делать – рассказать ему самой, несмотря на отсутствие запроса?
Знаешь, он все равно будет получать много информации про секс не из семьи, как и все дети. Этого не избежишь и не проконтролируешь. Ты можешь отвечать только за свои разговоры с ним. И поскольку тема «секса» в разных совершенно аспектах – это важная и волнующая тема для ребенка, конечно, про это хорошо бы разговаривать.
Давай я начну с самого общего в этой теме и перейду постепенно к ответу на твой вопрос.
Вообще-то, когда мы думаем, что говорим с детьми «про секс», они с нами часто говорят вообще про другое. Поэтому надо быть внимательным к тому, что именно интересует детей, и отвечать «по теме», а не вываливать на ребенка все свои познания в области секса или, наоборот, стыдливо говорить на все: «Вырастешь, сам узнаешь».
Так, четырехлетние дети (возраст я говорю приблизительно) интересуются тем, откуда берутся дети. И это очень важный вопрос «почемучки», который вообще познаёт, что и как устроено. Ему вполне может быть достаточно ответа «мамина клеточка и папина клеточка соединяются, и из них появляется ребенок». Его не интересует секс в этот момент.
Для детей вопрос «Откуда берутся дети?» – это один из миллионов вопросов про устройство мира и жизни. Вопрос, который взрослые уже считают вопросом про «секс», ничем для детей не отличается от вопросов про то, как устроен компьютер, почему птицы летают и почему нельзя есть сладкое до еды. Поэтому не надо рассказывать про аиста, капусту, волшебную таблетку, специальный магазин и что там еще было в народном фольклоре. Дети все равно очень быстро узнают правду, но поймут, что что-то в этой теме «не так», раз родители им врали. И сделают логичный вывод, что на эту тему с ними разговаривать не стоит. То есть своими «аистами и капустой» мы можем отрезать детям возможность делиться с нами и советоваться при необходимости в вопросах полового созревания, секса, отношений вообще.
Особо пытливые дети и дети постарше часто спрашивают не просто «Откуда берутся дети?», а «Как папина клеточка попадает к маме в живот?» или «Как ребенок рождается?». И смело можно рассказывать, что у женщины есть не только отверстия, чтобы писать и какать, но и между ними есть специальное отверстие – влагалище – через которое попадает мужская клеточка и через которое ребенок рождается. (Надеюсь, я не открыла Америки, что ребенок не через «писю» появляется?)
Иногда этой информации ребенку достаточно. Но часто следующим вопросом или чуть позже может возникнуть вопрос: «А как именно мужская клетка (к этому времени ребенок уже может запомнить слово «сперматозоид») попадает во влагалище?» И вот тут-то родителей и накрывает ужас. И, предполагаю, именно страх, что ребенок задаст-таки вопрос про половой акт (и – какой кошмар! – узнает ответ!), вызывает все эти байки про детей из капусты, магазинов и прочих, весьма далеких от влагалища, мест.
Прежде чем рассказать, что отвечать ребенку на этот злополучный вопрос, я повторю еще раз: дети до пубертата не интересуются сексом в том смысле, в котором им интересуются взрослые. И их нельзя «развратить», рассказав им про анатомическое устройство человека. Ну, про то, чего нельзя делать и говорить, я еще скажу.
А теперь сама фраза. Никакой новой информации в ней не будет: «Мужчина вставляет пенис во влагалище женщины, и из пениса выбрасывается специальная жидкость – сперма, в которой и содержатся как раз сперматозоиды. Так они попадают внутрь к женской клетке – яйцеклетке».
Ребенок возьмет ровно ту информацию, которую в состоянии запомнить и переварить. Интересно, кстати, что Паша задавал именно этот вопрос про то, как попадает сперматозоид во влагалище два раза с разницей чуть больше года. Первый раз он спрашивал в 6 лет с хвостиком, когда узнал, что я беременна, и тогда у него было очень много вопросов. В том числе: «А я поеду на роды?», «Как нет?! Как же я тогда узнаю, как человек рождается?», «А-а-а, вот как он, через дырку специальную, а я думал – живот разрезают». Ну и тот самый: «А как папина клеточка вообще к тебе попала внутрь?» Но видимо, тогда у него и так было очень много информации, которую надо было переварить, так что он забыл ответ на этот вопрос. И спросил меня через 1,5 года. Я еще раз рассказала. «А, вот как, а я думал просто голые рядом лежат».
Вообще, вопрос про половой акт так или иначе возникает обычно до подросткового возраста. В 8 лет Паша принес из школы некий жест, обозначающий половой акт, и спросил, почему секс изображают так. Муж объяснил.
В общем, маленькие дети, примерно до школы, больше интересуются анатомическим, физиологическим устройством человека и процессом появления ребенка на свет. Чуть позже выходит на первый план вопрос отношений между мальчиками и девочками.
И хотя я знаю из достоверного источника в лице того же Паши, что 7-летние мальчики могут говорить, например: «Мне нравится Даша, я хочу с ней заниматься сексом», – это значит только то, что Даша нравится и хочется как-то с ней общаться. Помним, что до пубертата не до секса, да?