Меня удивило, что торжественная церемония закладки института происходила на английском языке. Сейчас многие политические деятели Индии упорно стремятся заменить английский язык языком хинди или местными языками, сохранив английское образование для тех, кто хотя бы частично связан с англичанами по крови; тем не менее английский язык до сих пор остается одним из основных языков страны.
Англо-индийская группа в Индии гораздо древнее и значительнее, чем это обычно кажется; но сейчас представители этой группы переживают тяжелое время из-за необходимости стать индийцами и быть принятыми в среду индийцев. По существу же нет сомнений, что для них нет другого будущего.
Женщины англо-индийского происхождения, парсы и христианки из южных районов по очень странной причине охотно служат бортпроводницами: эта работа позволяет им носить европейскую одежду, которая вообще вызывает неодобрение индусов и мусульман.
Для офицеров всех рангов, служащих в армии, в авиации и, в какой-то степени, для всего личного состава флота знание английского языка считается совершенно необходимым. В основном это связано с механизацией современной войны и с тем, что ни в одном из языков Индии нет необходимых технических терминов и соответствующих оборотов; и то и другое эти языки вынуждены широко заимствовать из английского. Английский язык остается языком всех областей индийской науки, и хотя делаются попытки перевести научную литературу на хинди, еще слишком рано судить, насколько они окажутся удачными.
Английское правление длилось в Индии почти так же долго, как до этого правление Великих Моголов, и не прошло бесследно. Естественно, что патриотически настроенные индийцы рассматривают свою собственную историю в отрыве от истории английского народа и называют восстание сипаев войной за независимость. Но, несмотря на это, жестокая ненависть к Англии, характерная для первой половины нашего столетия, в значительной степени утихла, и мне даже кажется, что сейчас, когда уважение к Англии перестало восприниматься как раболепство перед чужеземными правителями, к этой стране относятся здесь лучше, чем к другим.
К англичанам, помогавшим Индии перейти на положение независимого государства и оставшимся в стране на тех постах, для которых еще не нашли подходящих заместителей из индийцев, относятся не только с уважением, но и с любовью. Достаточно сослаться на пример таких людей, как лорд и леди Маунтбеттен, на высших армейских офицеров, оставшихся в Индии по соглашению о выполнении ряда технических работ, и на небольшую группу ученых, возглавляющих научные институты.
То, что я здесь говорю, относится ко всей Индии, но меня особенно поразила роль английского языка на юге. Индийские друзья, отнюдь не принадлежащие к убежденным англофилам, сказали мне, что в Мадрасе 95 процентов населения всех классов понимает и сносно говорит по-английски. Может быть, это связано с тем, что тамильский язык очень труден и не употребляется за пределами области своего распространения, а хинди для человека, говорящего по-тамильски, не менее чужд и труден, чем английский.
В любом районе Индии можно встретить тамилов, отличающихся незаурядными природными способностями и умственной дисциплинированностью; для общения со своими индийскими друзьями, живущими на севере, все они, как правило, пользуются английским языком.
После церемонии закладки института состоялся вечер, на котором главным гостем был Неру, так что у меня была возможность познакомиться с ним и увидеть собственными глазами, с каким огромным уважением и даже благоговением к нему относятся. У Неру вид человека усталого и болезненного, но я слышал, что он обладает неистощимым запасом сил. Индии и ему они еще понадобятся; в возглавляемой им партии Индийский национальный конгресс, кажется, нет ни одного человека хотя бы приблизительно такого же масштаба, на которого он мог бы рассчитывать в качестве помощника.
На следующий день я вылетел самолетом в Ахмадабад[172]. Мне предложили поехать в этот город, чтобы принять участие в сессии Индийской академии наук. Здесь всеобщее внимание привлекал лауреат Нобелевской премии физик сэр Ч. В. Раман.
В Ахмадабаде я был личным гостем профессора физики Викрама Сарабхаи, который оказался близким другом Балльяртов. Они останавливались у него как раз незадолго до моего приезда. Мадам Сарабхаи, известная исполнительница классических индийских танцев, держит труппу танцоров и музыкантов у себя в доме. Я видел, как она выступала с ними в Мексике на празднествах, посвященных четырехсотлетию университета.
Так как у нас оказались общие друзья, супруги Сарабхаи относились ко мне, как к члену своей семьи. Меня даже пригласили на традиционный еженедельный обед с участием всех родственников, который состоялся в доме отца Викрама Сарабхаи, одного из крупнейших текстильных промышленников Ахмадабада.
На этом семейном празднике — мне следовало бы сказать на родовом празднике, так как в индийской семье гораздо больше членов, чем в европейской или американской, — я оказался единственным не индусом, и в знак снисхождения к иностранцу мне позволили есть за столом, хотя все остальные ели за небольшим возвышением, сидя прямо на полу.
Может быть, самым интересным из всех собравшихся был дед Викрама по матери, старый индиец, занимавший пост дивана или правителя княжества во многих местных правительствах. Как раз вот такие худощавые аскетического вида старики, производящие впечатление невероятного аристократизма, играют важную роль в создании новой Индии. В Ведах[173] четко указано, через какие стадии проходит мужчина, подобающим образом проживший свою жизнь. Если я правильно понял эти предписания, в чем я совсем не уверен, двадцать лет мужчина остается юношей, двадцать лет он должен провести, как солдат (точнее, как деятельный участник битв и споров, происходящих в мире), и двадцать лет — как глава семьи, но семьи не в нашем, а в индийском смысле слова. Потом мужчине рекомендуется стать санияси (sannyasi), или отшельником, и посвятить несколько оставшихся лет созерцанию божественного и достижению того специфически индийского спасения души, которое называется нирваной. Это единственный способ избежать ряда перевоплощений в животных и новых людей.
В Индии еще существует классический тип санияси; рассказ об одном из таких отшельников есть в сказке Киплинга «Чудо в Пурун Бхагате» («The Miracle of Purun Bhagat») во «Второй книге джунглей» (Second Jungle Book).
Однако чисто созерцательная жизнь этих старцев не может удовлетворить Индию, ставшую хозяйкой своей судьбы; в этой стране еще нужно столько сделать, чтобы разорвать порочный круг бедности, невежества и несчастий, что тут не могут позволить себе роскоши предоставить способным и опытным людям возможность заниматься спасением своей души. Поэтому глубоко религиозное стремление утонченных стариков посвятить себя другому миру преобразилось в готовность бескорыстно служить нуждам общества всюду, где необходимы опыт и честность и где не может быть речи о личной заинтересованности.
Индийцы очень быстро нашли в своих письменах оправдание для более светского, но столь же тесно связанного с религией образа жизни санияси. Разумеется, это было совершенно необходимо. Ни одна страна не может сделать соответствующее употребление из привнесенных извне стимулов и позаимствованных методов; где-то в своих собственных традициях, в своем собственном духовном укладе должна она найти моральные силы для развития, которое необходимо, чтобы разрешить новые проблемы.
Как и другие современные индийцы, некоторые из этих старцев носят западное платье, но многие держатся за одежду и обычаи своей родины. В старинных костюмах они выглядят удивительно изящно и живописно. Поразительно, с каким благородством может ниспадать простая шерстяная шаль с плеч красивого почтенного старого мудреца, ложась складками, повторяющими линии одежды Будды в одном из храмов Аджанты или Эллоры[174].
На семейном обеде у Сарабхаи присутствовали Ч. В. Раман и его жена. Раман — значительная личность сам по себе и одновременно человек, играющий важную роль в создании новой Индии. Он принадлежит к числу южных браминов и отличается тем тонким и глубоким умом, который многие южные брамины получают в дар при рождении. Однако ему свойственны несколько повышенная самоуверенность и решительность, четко показывающие, что он знаком с властью и готов принимать активное участие в жизни. Раман занимается прикладной физикой; он скорее хороший экспериментатор, чем физик-теоретик, что казалось бы более естественным для ученого из Индии.
В Ахмадабаде я прочел две лекции: одну о своих попытках кое-что сделать в квантовой теории, другую о теории прогнозирования. Потом я уехал в Пуну[175] и побывал в местном университете, возглавляемом одним из тех утонченных индийских старцев, о которых я уже говорил. Кроме того, я посетил Государственную химическую лабораторию. Я видел там студентов, работавших над серьезными проблемами физической химии. Во главе лаборатории стоит Дж. И. Финч, альпинист, прославившийся восхождениями на Эверест (Джомолунгму) и пользующийся исключительной любовью своих подчиненных и вообще всех индийцев.
Индия в принципе изменила свое отношение к Англии на диаметрально противоположное. Дружественные отношения сложно было установить, пока существовал барьер, разделяющий правителей и их подданных. Правитель вполне мог бы оказаться снобом, а его подданный боялся показаться лизоблюдом, чтобы его не обвинили в приверженности властям ради собственной выгоды. Отделение Индии от Англии весьма поспособствовало развитию настоящей дружбы между двумя этими странами.
Во многом благодаря мудрой и сдержанной тактике Ганди и Неру Англия стала самой популярной западной страной в Индии. Нельзя также забывать о проводимой последними вице-королями Маунтбеттенами умной политике отказа от дальнейшего властвования Британии в Индии и подготовки к новому порядку. Я не могу сказать, что теперь нельзя критиковать ту политику, которую Британия проводила в Индии в прошлом, но не стоит забывать о здоровом осознании того, что подобная критика — неважное убежище для укрытия от жизненных проблем страны в переходном периоде.