Наконец Кэтрин подошла к ним. Арктур подвинулся, чтобы мать села рядом. Женщина наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Я так рада, что ты пришел, Арктур, – сказала она, тепло и искренне улыбаясь.
– Я тоже, – ответил Арктур.
Затем Кэтрин поздоровалась с семьей Пастер:
– Добрый день, Айлин! Как замечательно, что ты здесь. Юлиана, Ангус будет очень рад, узнав, что ты пришла.
Юлиана застенчиво улыбнулась. Арктур отметил, что девушка побаивается его матери.
– Спасибо, миссис Менгск.
– Пожалуйста, дорогая, зови меня Кэтрин, – улыбнулась женщина, похлопывая Арктура по колену. – Ведь ты уже почти член семьи.
Айлин Пастер улыбнулся в ответ на ее слова и сказал:
– Я бы ни за что не пропустил такое событие, Кэтрин. Люди надолго запомнят этот день.
– Не сомневаюсь, – сказала Кэтрин, широко улыбаясь. В это время глава церемонии стукнул о кафельный пол бронзовым наконечником трости.
Сенаторы внизу вытянулись по струнке, а все на балконе подались вперед, когда бронзовые двери открылись, и в зал вошел Ангус Менгск.
Ангус с триумфом поднял руки, войдя в огромную куполообразную палату Сената, отдавая должное тому, что это столь же символично, как и пересечение порога здания. Подобно большинству привлекательных женщин, Палатинский форум приберег самое ценное на потом, и как всегда Ангус ощутил глубокое чувство гордости, трепета и уважения к тому, что представлял собой этот зал.
Демократию, свободу воли и отсутствие угнетения.
В центре пола располагалось мозаичное панно из кубиков порфира и серпентина, которые имели рельефную форму. Вокруг него – три широкие, низкие, покрытые мрамором ступени. На нижнем уровне на курульных креслах [2] сидели самые видные сенаторы.
Две верхние ступени были шире остальных, и на них расположились сотни мужчин и женщин в ярких богатых туалетах – все представители Сената Корхала и избранные официальные лица, получившие специальное приглашение на посещение последней сессии.
Серая полоса мраморной облицовки бежала вдоль стен, увенчанная декоративным карнизом, выше которого с равномерными промежутками располагались мраморные барельефы, лишь в трех местах уступая место нишам со статуями. Ближе к потолку барельефы сменялись гладкими серыми панелями, на которых золотыми буквами были записаны догматы Конституции ранних поселенцев Корхала и принципы, которыми необходимо руководствоваться при управлении людьми.
Купол представлял собой щедро позолоченный свод, состоящий из множества квадратных плиток с золотыми дисками в центре. Свод обрамлял балкон для зрителей, в число которых входили достаточно важные персоны, чье положение в обществе давало право присутствовать в Палатинском форуме, однако недостаточно важные для того, чтобы сидеть в главном зале.
Ангус заметил Айлина Пастера, который, как и Кэтрин, с гордым видом ожидал его прибытия. Менгск еле удержался, чтобы не махнуть супруге. Присмотревшись, Ангус одновременно удивился и обрадовался, когда увидел рядом с ней Арктура.
«Скорее всего, Кэтрин насильно заставила его прийти сюда», – сообразил он. На миг Ангус задался вопросом, почему жена не сказала ему, что Арктур тоже придет, но затем выбросил мысль из головы. Когда дело касалось Арктура, ему приходилось довольствоваться тем что есть.
Ангус изучал глазами купол, а к грому аплодисментов подключались все новые сенаторы. Шум все усиливался. И пусть процедура затягивалась, Ангус наслаждался признанием коллег. Когда он решил, что хватит, то медленно перевел взгляд на флаг Конфедерации. Флаг висел напротив входа, прямо над трибуной, за которой проводил заседания генеральный консул.
Именно с этой трибуны Ангус и произнесет речь. Аплодисменты все еще звучали в его ушах, пока он пересекал палату Сената. Менгск подошел к трибуне и смерил взглядом красно-голубой флаг. В этом испепеляющем взгляде отразилась вся ненависть к тому, что символизировала регалия. И Ангус даже не пытался ее скрыть.
Жадность, коррупция и моральное разложение.
Резким движением руки он сорвал флаг.
Одобряющие возгласы среди сенаторов усилились.
Арктур вглядывался в лица людей в зале Сената, и тех, кто стоял вокруг него на балконе. Как они аплодировали и выкрикивали слова поддержки! Он был поражен тем, насколько люди очарованы отцом. Разве они не видят, какой он есть на самом деле? Обычный упрямый человек, который не умеет слушать! В этот момент решение окончательно созрело в Арктуре.
Неважно, каков на самом деле человек, важно только то, каким видят его окружающие. Люди Корхала не знали настоящего Ангуса Менгска. Они знали только то, что он демонстрировал им. Просчитанная манера поведения и поступков, направленная на то, чтобы завоевать их доверие. Тот факт, что Ангус – обычный человек и тоже может ошибаться, как и все они, не имел никакого значения. Все, что имеет значение, это как он трактует происходящее и что обещает им.
Арктур всегда знал, что обычными людьми легко манипулировать, но видеть то, как априори образованных мужчин и женщин так просто увлечь за собой, стало для него откровением.
Он сел на место, когда отец прошел через весь Сенат к трибуне генерального консула, купаясь в рукоплесканиях сенаторов-единомышленников. Это был полезный урок торжества силы очарования над действительностью, но у Арктура не было никакого желания слушать напыщенную речь отца о беззакониях Конфедерации.
Он уже достаточно наслушался, за свою недолгую жизнь. Столько, что хватит на целую жизнь.
Пришло его время.
Арктур глубоко вздохнул. Он нащупал во внутреннем кармане куртки пакет и вытащил наружу пачку хрустящих листов, которые подписал этим утром. Юноша положил их на колени и посмотрел на мать, чувствуя вину за то, что собирался сделать. Тем не менее, он знал, что для него лично это верное решение. Потому что он хочет этого сам.
Почувствовав на себе взгляд, Кэтрин Менгск взглянула на сына. Ритм ее аплодисментов нарушился, когда она увидела бумаги Арктура, а также то, что изображено в верхнем колонтитуле.
– Арктур, – произнесла она, недоумевая. – Что это такое?
– Это повестка, мама, – ответил Арктур. – Корпус морской пехоты Конфедерации. Сегодня утром я подписал контракт.
Кэтрин изучила бумаги, и ее смятение обернулось в леденящий сердце ужас.
– Арктур, нет… Только не это… Зачем ты это сделал?
Кэтрин потянулась, чтобы выхватить бумаги, но парень среагировал быстрее и спрятал их прежде, чем мать смогла швырнуть их в зал в качестве приветствия толпой сенатора.
– Арктур, что ты натворил! – воскликнула женщина. – Почему, скажи мне?!
– Я завербовался.
– Нет! Нет, ты не сделал этого, – все еще отказываясь верить в происходящее, произнесла Кэтрин. – Ты не можешь так поступить! Арктур, если это шутка, то очень плохая шутка!
– Я не шучу, мама, – ответил Арктур. – С сегодняшнего дня я в составе кадрового корпуса Тридцать третьей наземной штурмовой дивизии под командованием Брантигана Фоула.
– Нет, ты бы не сделал этого. Это ведь шутка, так? – повторила Кэтрин, и Арктур увидел в глазах матери настоящую панику. – Скажи мне, что это одна из твоих дурацких шуток! – ее голос сорвался на крик.
Люди, смотревшие вниз, начали оборачиваться к разворачивающейся на балконе драме. Однако из-за раздающихся в Сенате аплодисментов и приветствий никто не мог разобрать ни слова, кроме ближайших по местам соседей.
– Это не шутка, мама, – сказал Арктур. Его сердце заполнила холодная ярость при мысли о том, что самое важное его решение расценивается как шутка.
«Это моя жизнь, а она думает, что я шучу?»
– Я уезжаю сегодня, – добавил он.
Мать отвесила ему пощечину.
Когда ладонь Кэтрин соприкоснулась со щекой сына, выдох удивления среди присутствующих разбежался как рябь по воде.
– Ты глупый, бестолковый мальчишка! – набросилась на Арктура Кэтрин. – Глупый и эгоистичный. Таким образом ты хочешь насолить отцу? Сделать мне больно? Ты хоть подумал о том, что сделал?
– Я прекрасно представляю, что делаю, – сказал Арктур. Оскорбительная пощечина лишь укрепила его в принятом решении. – И ты только что облегчила мне задачу.
Кэтрин потянулась к нему, но Арктур убрал ее руки и встал на ноги. Мать смотрела на него снизу вверх. На ее глазах показались слезы.
– До свидания, мама, – ровным голосом сказал Арктур, засовывая документы в карман куртки. – Извинись за меня перед Дороти и скажи, что у меня не было возможности попрощаться с ней лично. Скажи, что я обязательно напишу ей.
– Нет! – Кэтрин зарыдала, но ее плач поглотили аплодисменты, по-прежнему гремевшие в палате Сената. – Арктур, боже мой, пожалуйста, не делай этого… подожди!
Казалось, Арктур не заметил ужасное состояние матери, ее горе и печаль. Гордо подняв голову, он пошел сквозь толпу сидящих в галерее людей, чувствуя на себе удивленные взгляды, намереваясь покинуть это место с достоинством.
Сильная рука схватила его. Арктур повернулся, чтобы разобраться с человеком, посмевшим сделать это.
Перед ним стоял Айлин Пастер. Лицо посла Умоджи дышало гневом.
– Ваш отец никогда не простит вам этого, Арктур.
– А я и не прошу его прощения, – отрезал Арктур, освобождаясь от хватки.
– Вы могли это сделать в любой момент, так почему именно сегодня? – не отставал Пастер.
Арктур посмотрел мужчине в глаза. В его пристальном стальном взгляде Айлин Пастер увидел нечто такое, что невольно отшатнулся, словно его ударили.
– Иногда, чтобы поставить точку, необходимо сделать нечто из ряда вон выходящее, – сказал Менгск-младший.
Пастер осуждающе покачал головой и оглянулся на плачущую Кэтрин.
– Ну что ж, парень, – с сожалением сказал он, – ты сделал это. Будем надеяться, что тебе не придется жалеть о своем решении.
– Не придется, – пообещал Арктур и, развернувшись, ушел.