Пастер (его лицо в своей беспристрастности напоминало непроницаемую маску) взглянул на вошедшего Арктура.
– Доброе утро, Айлин, – сказал Арктур.
– Воистину, – ответил Айлин. – Хорошо спалось?
– Даже не представляете, насколько, – сказал Арктур. – В течение года мне приходилось спать на голых камнях, в походных койках, так что уснуть я могу практически где угодно; но здесь мне определенно было намного удобнее, благодарю вас.
– Голоден?
– Безумно, – сказал Арктур.
Пастер кивнул слуге, и тот с поклоном удалился из комнаты, закрыв за собой дверь.
– А где Юлиана? – спросил Арктур.
– На улице, с Валерианом. Наверняка копаются в саду.
– У вас что, нет садовников?
Айлин улыбнулся, хотя в улыбке не ощущалось тепла.
– Есть, но я не это имел в виду. Валериан прирожденный юный археолог, обожает копаться в земле. Почти как один молодой человек, как мне помнится.
– Возможно, он унаследовал это от меня, – признал Арктур.
– Склонен полагать, что так оно и есть.
– Похоже, вас это огорчает.
– Нет, меня огорчает тот факт, что ты пропустил большую часть его жизни. Те годы, когда росла Юлиана, были самими счастливыми в моей жизни. Ты уже никогда не познаешь этой простой радости.
– Это не моя вина, Айлин, – заметил Арктур. – Я даже не знал о существовании Валериана.
– И что изменилось бы, если б знал?
– Честно? Не знаю. Я не слепой и не закрываю глаза на свои ошибки. Тем более на такие. Но я сказал, что останусь на какое-то время, чтобы лучше узнать мальчика. И я хочу, чтобы у него было все самое лучшее.
– Мы сможем обеспечить его, – отрезал Пастер. – Я богатый человек, Арктур.
– Я знаю. Но Валериан мой сын, и обеспечивать его буду я. Я не хочу быть кому-то обязанным, Айлин, и не нуждаюсь в подачках. Даже если месторождение, что я нашел, стоит лишь малую часть той суммы, на какую указывают мои расчеты, то мне больше никогда не придется беспокоиться о деньгах. И Валериану тоже.
– Ну что ж, хорошо, – сказал Айлин. – Я рад это слышать.
Нотки едва сдерживаемого гнева в голосе старого человека не ускользнули от Арктура.
– Только не надо считать меня виновным в том, что меня не было здесь. Юлиана никогда не говорила мне о Валериане, – сказал он.
– Я не знаю, говорила она тебе об этом или нет, но факт остается фактом – тебя здесь не было. Ты не видел, как она воспитывала Валериана одна! Ты не слышал ее ночных рыданий! Ты пропустил все, что касается отцовства! Глядя на тебя, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не пожалеть тебя за все упущенное тобой.
– Не надо жалеть меня, Айлин, – произнес Арктур. – Мне не нужна ваша жалость.
– Ладно. Не жалею, а сожалею. Юлиана должна была позволить тебе быть рядом с ней, но она не сделала этого. И не потому, что она никогда не говорила тебе о Валериане. Это случилось потому, что ты оттолкнул ее в погоне за собственными мечтами. Мы никогда не узнаем наверняка, что было бы, если Юлиана рассказала бы тебе все раньше. Однако подозреваю, ты бы отвернулся от нее и от ребенка. Или я ошибаюсь?
– Скорее всего, нет, – признал Арктур. – Но сейчас-то я здесь, не так ли?
– Да. И это единственная причина, почему я до сих пор вежлив с тобой. Я знаю тебя, Арктур Менгск. Ты – эгоист, которого не заботит ничего, кроме себя самого. Думаю, ты можешь быть очень опасным человеком, но ты отец моего внука, и я хочу дать тебе еще один шанс, чтобы окончательно не разочароваться в тебе.
– Вы слишком добры.
– Я говорю серьезно, – отрезал Пастер, и Арктур поразился властной силе, прозвучавшей в голосе этого человека. – Теперь у тебя есть обязательства. Если ты, соблюдая их, ударишь в грязь лицом, я сделаю так, что ты никогда больше не увидишь Валериана.
– Звучит как угроза.
– Так и есть.
– Что ж, по крайней мере, мы поняли друг друга.
Диалог оборвался, поскольку вернулся слуга Пастера. Человек нес серебряный поднос, на котором стояли дымящиеся кружки ароматного чая, а также тарелки с печеньем, сыром и ветчиной. Слуга остановился рядом с креслом Арктура. Из основания подноса выдвинулись тонкие металлические ножки и уперлись в пол.
Пастер поблагодарил мужчину, и тот ушел.
– Опасные нынче времена, Арктур, – сказал Пастер, как только дверь за слугой закрылась. – Линии фронта меняются. Старые войны заканчиваются, а новые уже не за горами.
– Вы говорите о Войне Гильдий?
– Война Гильдий закончилась, – сказал Пастер. – Конфедерация знает это. Знают и келморийцы. Только пока не могут смириться с этим. Конфедерация слишком сильна, и даже если последние выстрелы еще не сделаны, не сомневайся, скоро они прозвучат. А потом Конфедерация будет искать новую цель.
– И как вы думаете, кто станет новой целью? Умоджа?
– Возможно, – сказал Пастер. – Но для защиты Умоджи уже предприняты кое-какие шаги.
– Какие шаги? – спросил Арктур.
– Шаги, о которых я предпочел бы не говорить, – ответил Пастер.
Арктуру хотелось узнать, что Пастер имеет в виду, но он не стал настаивать. Если дипломат захочет поделиться секретом, то он сделает это в свое время.
– Ты общался с семьей в последнее время? – спросил Пастер.
Удивляясь резкой смене темы, Арктур сказал:
– Нет. Уже довольно давно. И это одна из причин моего приезда. Я видел трансляцию UNN про объявление военного положения.
– Да, на Корхале стало весьма опасно.
Арктур налил себе чая и потянулся за печеньем с корицей.
– Так расскажите мне, что случилось, – сказал он. – Я слышал по UNN о взрывах, о зверствах террористов и о нападениях на полицию Конфедерации. Но мне кажется, что эти факты либо сильно преувеличены, либо правдивы лишь наполовину. Каждый раз, когда я разговаривал с матерью, она изъяснялась так туманно, что я ничего толком не мог понять.
– Она осторожничает, – отозвался Пастер, наливая себе чай. – Разведка Конфедерации контролирует все, что исходит от Корхала. Особенно передачи от твоей семьи. «Небесный шпиль» и летняя вилла наверняка находятся под постоянным наблюдением.
– Я знаю, что вы и мой отец стоите за большинством атак против Конфедерации на Корхале. Но неужели вы на самом деле настолько опасны для них?
– Куда больше, чем тебе кажется, – ответил Пастер. – Корхал – один из наиболее значимых миров Конфедерации, эталон того, что первые колонисты мечтали построить в нашем секторе. В течение многих десятилетий Старые Семьи трубили на весь сектор, что Корхал – жемчужина в их короне, образцовый мир, и с гордостью демонстрировали его достижения. Они думали, что пример Корхала убедит Морию и Умоджу присоединиться к Конфедерации. Но они ошиблись. Все что они сделали, это лишь продемонстрировали нам ярмо тирании во всей его красе. Теперь, когда Корхал восстал, они испугались, что если их самая обожаемая колония повернулась против них, то у других может возникнуть соблазн последовать ее примеру.
– Вы считаете, что мои родные в опасности?
– Я не считаю, я знаю это, – сказал Пастер. – Они в опасности с того самого момента, как твой отец произнес речь на закрытии сессии Палатинского форума. Ты бы понял это, если бы остался там и дослушал все до конца.
– Пожалуйста, не заводите в очередной раз старую песню, – сказал Арктур. – Это порядком избитая история, и мне откровенно скучно выслушивать ее снова. Расскажите лучше о моей семье.
Пастер откинулся на спинку кресла, явно не в восторге от смены темы.
– Ты прав. Извини, Арктур, но я до сих пор не могу забыть слезы твоей матери в тот день. Нелегко простить такое.
– Она простила меня.
– Она твоя мать, – сказал Пастер. – Матери всегда прощают.
Арктур изучал лицо Пастера, пока тот говорил, примечая и глубокие морщины вокруг глаз и отблеск от гладкой кожи на макушке – в том месте, где волосы стали не гуще тонких клоков серого дыма. Годы тайной поддержки повстанческой группировки Менгска-старшего не прошли бесследно.
– Эктон Фелд хороший человек, но у него нет ресурсов Конфедерации. Он творит чудеса, защищая твоих родных, и он настолько же удачлив, насколько квалифицирован, но врагам твоего отца тоже может повезти однажды… и тогда все будет кончено.
Арктур был потрясен. Он и не подозревал, что обстановка на Корхале настолько шаткая. Затрагивающие политику отца новости существенно преуменьшали его значимость или выставляли этаким бредящим безумцем, и это – теперь он понимал – должно было подсказать ему, насколько серьезно Конфедерация воспринимает Ангуса.
– Вы думаете, что Конфедерация планирует арестовать и казнить его? – уточнил он.
– Вполне возможно, – ответил Пастер. – Как политическое лицо Ангус имеет большой вес, поэтому они вполне могут поступить столь прямолинейно. Хотя надеюсь, что популярность твоего отца послужит ему защитой. Если в Совете Тарсониса есть кто-то, обладающий здравым смыслом, они сообразят, что такой подход скорее поможет делу Ангуса, нежели навредит ему.
Арктур насмешливо фыркнул.
– Да уж, в конце концов, здравый смысл – именно то, о чем Совет вспоминает в последнюю очередь.
– Собственно поэтому я считаю, что ситуация сложилась очень опасная. Твой отец и Эктон Фелд сформировали настоящую народную армию – порядка миллиона жестких, дисциплинированных и преданных людей. Та пламенная речь и последующая поддержка, которую Ангус получил от населения Корхала и соседних миров, говорят о том, что окончательная и бесповоротная потеря Корхала Конфедерацией – лишь вопрос времени.
– Звучит так, будто они не нуждаются в какой-то помощи.
– Не будь наивен, – покачал головой Пастер. – Сейчас как раз такой момент, когда Совет Тарсониса очень опасен. Они думают, что могут потерять Корхал, и что у них нет иного выбора, кроме как применить силу.
– Вы говорите об оккупации? – уточнил Арктур, отказываясь верить в то, что его родная планета может подвергнуться штурму армией Конфедерации.
Пастер пожал плечами:
– Возможно, но я так не считаю. Армия Фелда хорошо обучена и имеет самое лучшее вооружение, какое мы могли поставить: штурмовые винтовки, взрывчатку, танки, ракеты «земля-воздух», роботов. Любое вторжение обойдется Конфедерации слишком дорого. Не думаю, что они способны пойти на такой риск.