Мать презирала Арктура за то, кем он стал, но Валериан втайне восхищался целеустремленностью, с какой отец претворял в жизнь свои амбиции, и знал, что однажды тот добьется своего.
Размышления об этом вызывали в душе юноши противоречивые чувства.
После уничтожения Антиги Прайм, отец приказал Валериану и Юлиане без промедлений найти новое убежище, удаленное от центральных миров, все еще входящих в состав Конфедерации. Столь прямолинейное указание было типичным для Арктура, но Валериан чувствовал, что оно несет в себе какую-то подоплеку. Как будто должно произойти нечто ужасное, и Валериан с матерью должны избежать этих событий. Должны улететь как можно дальше.
Юноша не знал, с чем это связано, пока до беглецов не дошли новости о разрушении Тарсониса, столицы Конфедерации. В точности, как и в случае с Антигой Прайм, Тарсонис подвергся нашествию зергов, привлеченных Арктуром Менгском для уничтожения врагов – Старых Семей. Тех самых, что убили его родителей и сестру и приговорили к смерти миллионы людей на Корхале.
Когда акт мести свершился, Валериану пришлось признать, что это был гениальный ход.
Смелый, беспощадный и непреодолимый.
Ибо с Тарсонисом умерла и Конфедерация. Тарсонис служил краеугольным камнем терранского сектора так долго, что без него единство колониальных миров рассыпалось, как карточный домик. Ничто не препятствовало Доминиону Арктура Менгска восторжествовать на костях поверженных врагов.
Едва Конфедерация пала, Арктур связался с Валерианом и сообщил, что приближается день, когда он позволит юноше выйти в свет в качестве его сына.
Валериан не мог отрицать привлекательность этой идеи. Ему уже стукнуло восемнадцать, и он чувствовал себя готовым выйти на галактическую сцену, как самостоятельная фигура, с которой стоит считаться. Теперь он был сам себе хозяин: умный, эрудированный, обаятельный и одаренный, способный сражаться мечом, винтовкой или словом, если возникнет необходимость или потребует честь.
Но сможет ли он стать преемником, которого видит в нем отец?
Впрочем, это дело десятое.
Валериан допил ароматную жидкость и вышел из пустой кофейни.
– Пора идти домой, – произнес он.
В конечном счете прошло полгода, прежде чем Валериан встретился с отцом. Строительство Доминиона на руинах Конфедерации отнимало у недавно провозглашенного императора все время и требовало бо́льшего внимания, чем тот рассчитывал.
Сначала Валериана устраивало такое положение вещей. Теперь, когда исчезла необходимость скрываться от «истребительных команд» Конфедерации и переезжать с места на место, он с удовольствием проводил время с матерью на Умодже в доме дедушки. Но недели превращались в месяцы, и Валериан стал терять терпение – вынужденное безделье раздражало его. Он – сын императора, но до сих пор не совершил ничего важного.
Состояние матери улучшилось, но за каждым улучшением следовало возвращение невидимой болезни, что поглощала Юлиану. Новейшие технологии замедлили развитие рака, но не могли его остановить, и доктора без обиняков предупреждали Валериана, что матери осталось жить самое большее шесть месяцев. Однако они говорили это годами, а Юлиана раз за разом изумляла всех своей волей к жизни, упорной стойкостью и мужеством.
Время, не занятое заботами о матери, Валериан проводил за оттачиванием своих уже внушающих уважение навыков владения клинком и другим оружием под строгим присмотром мастера Миямото. Старый наставник прибыл на Умоджу вместе с Валерианом и теперь с гордостью называл юношу лучшим учеником, какого он когда-либо обучал.
Валериан буквально проглатывал все медиакниги, какие мог достать, изучая известные материалы о протоссах и зергах. Он обшаривал информационные сети в поисках любых упоминаний о новых артефактах пришельцев, но после войны кроме престолонаследника археология никого не интересовала.
Тем вечером Валериан прогуливался с матерью в саду у особняка дедушки, следуя вдоль реки, что блестела в закате, как расплавленная медь.
Мать попросила проводить ее к реке, и они отправились, как только прислуга убрала ужин. В последние дни Юлиана ела немного, однако аппетит Валериана был, как всегда, зверским.
Юноша носил облегающий костюм угольно-серого цвета, высокие сапоги из блестящей черной кожи, двубортный жакет (в котором выглядел как настоящий солдат) и алый плащ. Волосы его свободно ниспадали на плечи золотым каскадом, совсем как у матери в молодости.
Теперь, когда не было причин скрывать свою родословную, и имелись все основания демонстрировать ее, Валериан с гордостью носил на груди бронзовый медальон семьи Менгск с изображением головы волка.
Его мама сидела в инвалидном автокресле, управляя им при помощи закрепленного за правым ухом устройства, считывающего альфа-ритмы. Возвращение на Умоджу сказалось на состоянии Юлианы благотворней, чем все годы приема лекарств и болезненной химиотерапии. Внутримышечные наностимуляторы препятствовали атрофии мышц, и Валериан радовался тому, что жизненная энергия понемногу возвращается к матери. Он знал, что долго она не протянет, но юноше нравилось, что мать снова улыбается и находится дома.
Воздух был прозрачным и свежим, коричневое небо теплых медовых тонов тянулось вдоль всего горизонта – день приближался к концу. В воздухе стоял сильный аромат трав и цветов. Валериан глубоко вдохнул, мгновенно вернувшись назад в детство. В безмятежное время, когда он был наивен, и считал, что вся галактика лежит у его ног.
– Хорошо жить дома, правда? – произнесла Юлиана. Ее голос по-прежнему был слабым, но все-таки сильнее, чем многие годы прежде. – Я имею в виду, вернуться назад, на Умоджу.
Валериан кивнул:
– Да. Хотя мне все еще трудно думать о чем-то, как о доме.
– Я знаю, дорогой, – сказала мать. – И сожалею… что ты рос в таких условиях, мотаясь туда-сюда.
– Это не твоя вина. В конце концов, разве у нас был выбор?
– Я знаю, но хочу, чтобы ты понял: мне жаль, что я не смогла дать тебе нормальное детство.
– Нормальное детство? – переспросил Валериан. – Что это такое? Оно вообще существует?
– Конечно, существует. У меня было совершенно нормальное детство, которое прошло здесь.
– Я догадываюсь, – наконец произнес Валериан, когда они по дуге миновали тополиную рощицу, и перед ними открылся вид на реку. – Я с теплотой вспоминаю это место… Но в моей жизни случилось столько всякого, что я больше не воспринимаю его как свой дом.
– Это грустно. – Юлиана указала на неровную впадину, ломающую гладкую береговую линию реки. – Ты помнишь ту маленькую бухточку?
Вода заполнила бухту целиком, закручиваясь течением в миниатюрные водовороты, но Валериан не забыл, как стоял здесь по колено в грязи, с маленьким совком и лотком раскопанных «сокровищ».
– Да, – сказал он с улыбкой. – Помню. Я раскапывал там «окаменелости пришельцев».
– Я так гордилась тобой, – сказала Юлиана. – И сейчас горжусь, Валериан. Ты вырос в замечательного красивого мальчика. Мое сердце щемит каждый раз, когда я смотрю на тебя.
– Мама, не продолжай! – воскликнул Валериан, смущенный и в то же время наслаждающийся похвалой.
– Я серьезно, – сказала она, на сей раз более настойчиво. – У меня не так много времени в запасе, и есть вещи, о которых я должна сказать тебе, мой дорогой мальчик. Мне хотелось бы, чтоб ты вспомнил что-нибудь хорошее из детства, прежде чем я выскажусь.
– О чем ты? – немедленно напрягшись, задал вопрос Валериан, уловив в словах матери скрытый подтекст.
– Тебя вынудили быстро повзрослеть, и я знаю, как тяжело тебе это далось. Но скоро тебе предстоит повзрослеть еще немного. Ведь меня уже не будет рядом…
– Мама, замолчи, – сказал Валериан, опускаясь перед ней на колени и беря за руку. – Эти доктора сами не понимают, о чем болтают. Ни один из их прогнозов относительно твоего состояния не оправдался. Ты посрамила их всех. Я тебе точно говорю, ты еще переживешь каждого из них.
– Ты такой милый, – произнесла Юлиана, проводя рукой по его лицу, – но мы оба знаем, что конец близок, несмотря на все мои старания избежать его.
– Пожалуйста, – голос Валериана задрожал, – не говори так.
– Но я должна. Мне очень жаль, – сказала Юлиана, и слезы заблестели в уголках ее глаз.
– Почему?! – вскричал Валериан.
– Потому что скоро прилетит твой отец, а у меня нет прежних сил, чтобы противостоять ему, как раньше. – Горечь, с какой Юлиана произнесла эту фразу, казалось, придала ей сил продолжать. – Твой отец – опасный человек, и опасен он не только для врагов. Он использует людей, Валериан. Берет от них все, что ему нужно, а когда кто-то становится бесполезным, просто выбрасывает его. Я впустую растратила свою жизнь, веря в него, и мое сердце не выдержит, если ты вдруг решишь стать таким же человеком, как он. Ради твоего отца я отказалась от собственных мечтаний. Верила, что нужна ему, что он вернется ко мне, когда придет время, но он этого не сделал.
– Мама, зачем ты говоришь такие вещи? Я не хочу это слушать.
– Нет. – Юлиана сжала руку сына изо всех сил. – Нет, ты должен. Ты должен быть достаточно сильным, чтобы сопротивляться влиянию отца. Можешь восхищаться им, пожалуйста – у него много замечательных качеств, но заклинаю тебя, не старайся быть похожим на него, независимо от того, что с тобой случится. Будь самим собой во всем и не позволяй ему манипулировать тобой, словно одной из его шахматных фигур.
Валериан чувствовал исходящую от матери силу воли, словно она с каждым словом направляла последние частицы своей энергии, дабы донести до него смысл сказанного. Юноша мог понять причину ее горечи из-за поведения отца, но смогла ли она по достоинству оценить всю грандиозность замыслов, которые Арктур претворял в жизнь, и необходимость чем-то жертвовать, чтобы осуществить их?
Валериан заглянул в запавшие глаза матери и увидел наполняющие их боль и горе. Он внезапно подумал, что, возможно, она знает цену амбициям отца слишком хорошо…