Я опешила.
– Хоть объяснись.
– Легко. Ну, заставлю я главного внять нашим доводам. Кто станет первым подозреваемым?
– Так, имитатор Потрошителя… – забормотала я, обдумывая вслух. – Диплом о Потрошителе пишу… – вздрогнула. – Я? Я стану первой подозреваемой? Вроде как у студентки поехала крыша и она взялась за нож?
Некромант сделал жест рукой, который легко читался как «вот видишь».
– Именно. И следом я с Вильяновым. Мы же имеем к диплому о Потрошителе самое прямое отношение. До Ярыгина, возможно, доберутся, но позже. Официально он не наш.
Горан подпер рукой подбородок, с грустью, даже с обреченностью посмотрел на край стола и продолжил:
– Чертовка! Обожаю тебя, – прорычал Горан мне в губы.
Эпилог. Пять лет спустя…
Я встала с кровати и ногой зацепилась за лямку своей дорожной сумки. Высвободила щиколотку, снова села, обняла колени и едва не заплакала. Навалилась такая тоска. Не то чтобы я переутомилась из-за диплома, нет, дело в другом.
Я описала все путешествия, о которых придется рассказывать на защите. Больше в Лондон не надо. Вчера спросила Горана, нужно ли ему еще время. Он ответил, что нет. А раз дипломные путешествия позади, воровство времени тоже откладывается, то нет причин оставаться в квартире Горана. Спасать меня, приводить в чувство, следить, чтобы я не свихнулась, больше не надо.
Если бы два-три месяца назад кто-то сказал, что я снова захочу вернуться к риску, маньякам, их жертвам, воровству, я бы плюнула в лицо этому ненормальному.
Я вздохнула. Добилась, чего хотела. Я свободна. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Свободна, но готова заниматься серийниками, лишь бы быть ближе к Горану.
Конечно, я стану работать с маньяками, но уже после защиты. А сегодня придется собрать вещи и уехать отсюда.
Когда вернусь домой, ниточка, протянувшаяся между мной и Гораном, истончится и оборвется. Мы станем обсуждать дела, защиту диплома, говорить о маньяках, как наставник и ученица, но будут ли объятия, поцелуи, поддержка? Сомневаюсь. Человеческие отношения – такая непрочная вещь. Без подпитки слабеют и тают.
К тому же мы с Гораном одиночки. Оба. Быстро закрываемся, не любим навязываться. Так что, без необходимости постоянно видеться… Я отпустила колени и резко выпрямилась. В глазах стоял туман от непролитых слез.
Повернулась на стук в дверь.
– Эля, ты уже встала?
Быстро, кое-как вытерла глаза и отозвалась.
Горан зашел и похвалу за выдуманное путешествие ухитрился выразить одной фразой:
– Ты ужасы писать не пробовала?
– А как же? Конечно. Я живу в одном нескончаемом фильме ужасов и просто записываю все, что со мной происходит, – совершенно искренне ответила я. – Тебя все устроило?
– Почти. Я написал замечания, кое-где придется доделать и дополнить, но у комиссии сомнений возникнуть не должно.
Буркнула:
– Я рада, – встала и проскочила мимо Горана.
– Что с тобой, Эля?
– Взмокла во время сна, душ приму! – крикнула я уже из коридора, молясь всем богам, чтобы он не понял, в чем дело.
Навязываться – это жалко и унизительно. К тому же один из вернейших способов потерять интерес мужчины. Я не стану навязываться ни за что.
Горячая вода расслабила, успокоила, а контрастный душ привел в чувство и дал бодрости и сил.
К вечеру я описала путешествие так, что оно устроило даже придирчивого профессора. Значит, о комиссии можно вообще не волноваться.
Потом мы вместе готовили ужин. Мне удавались салаты и закуски, а вот с мясом возиться не любила. Эта моя особенность Горана не смущала. Он давно сказал, что мясо женских рук не терпит. Помню, тогда безумно обрадовалась. Даже в шутку поинтересовалась, нет ли у некроманта кавказских корней. Мы всегда общались, когда готовили. Кроме сегодняшнего вечера.
Я молча резала маслины, оливки и корнишоны для фаршированных яиц и вспоминала учебу в университете. Все, что связано с Гораном.
Первый курс, первый семестр.
Так интересно, Государь был единственным преподавателем, который не преподносил магию как нечто сверхъестественное, непостижимое и доступное только избранным. Он считал, что способностями в той или иной мере обладают все люди, но не всем отсыпано достаточно. А кому отсыпано, не всегда хватает упорства и терпения в раскрытии и развитии потенциала. Государь вообще не считал, что обучает нас магии. Он обучал нас энергоинформационике. Мы должны были развивать интуицию, прислушиваться к внутреннему голосу, договариваться с подсознанием. Словом, никаких чудес. Просто понимание и ощущение себя на более тонком уровне.
Конечно, мы слушали его, затаив дыхание и раскрыв рты. Он на элементарных примерах из жизни, буквально на пальцах умел объяснить всю заумь, которая излагалась в учебниках. Туда вообще было страшно заглядывать.
Как-то один из наших решил поболтать во время занятия, притаившись на галерке. Государь ни слова не сказал. Открыл окно, зажег сигарету и закурил.
– Горан Владиславович, простите, а когда продолжится лекция?
– Лекция окончена, – не поворачиваясь к аудитории, заявил Государь. – Остальное прочтете в учебнике и расскажете на экзамене.
Что тут началось!
Болтуна тут же выставили за дверь его же друзья-соседи. Никто не хотел разбираться в зубодробительных терминах учебника, а тем более применять полученные знания на практике без тонкостей, которым мог научить только Государь.
Когда все затихли и приготовились внимать, некромант неторопливо докурил сигарету и продолжил лекцию. Никогда больше дисциплина на занятиях заведующего кафедрой не нарушалась.
Первый экзамен. Теория энергетических поражений.
Ох, я тряслась. Начало в девять, я приехала к восьми. И не одна оказалась в числе ранних пташек. Все страшно мандражировали. А потом случилось небывалое. Государь, всегда пунктуальный и невозмутимый, мало того что опоздал почти на два часа, – приехал злой, раздраженный и невыспавшийся. Уж не знаю, что случилось. Может, как раз тогда с красавицей Анастасией расстался.
Мы ждали завала. Для успокоения нервов я слопала в уголке десять таблеток валерьянки и пошла сдаваться в числе первых шести первокурсников. Стоило Государю повысить голос, у каждого начинали руки дрожать и язык заплетаться. Дошла очередь и до меня. Почему-то жесткость в обращении не испугала, мне не хотелось забиться под стол или сбежать, как остальным. Рассказала билет, ответила на дополнительные вопросы, продемонстрировала свои пока невеликие умения, но ни разу не вздрогнула от хлесткого недовольного тона преподавателя.
Он соблаговолил поставить «отлично», восемьдесят семь баллов из ста возможных, мучительно решая, как их записать в ведомости: ведь шестьдесят процентов оценки шло за семестр, а сорок – за экзамен. Государь все больше раздражался, пытаясь сосчитать это в уме, ругался сквозь зубы, наконец взялся за калькулятор.
– Не нервничайте, пожалуйста, – со всем добродушием, на какое была способна, выпалила я под валерьянкой. – Запишите пятьдесят баллов за семестр и тридцать семь за экзамен.
Государь хотел было осадить обнаглевшую студентку, которая посмела успокаивать на экзамене преподавателя, но мое простое решение пришлось ему по душе. Меня отпустили с миром и первым «отлично» в зачетке.
Первый курс, второй семестр.
Я похвалилась сокурсникам своей смелостью на экзамене. На меня посмотрели с нескрываемым недоверием, будто я «заливаю».
– Ага, один такой смельчак нашелся. До сих пор бегает к Государю на пересдачи.
– Вы мне надоели. На этой неделе улетаю на Канары.
Довольно эксцентричное заявление от преподавателя на одной из первых лекций нового семестра.
– Увидимся через три недели. Готовьтесь к адовому режиму работы, ибо придется нагонять, – добавил Государь.
Сказать, что мы были ошарашены, – значит ничего не сказать. И вроде обрадовал, ведь занятий не будет. Но осадок оставался. У других преподавателей с лекций сбегали студенты, а тут – наоборот. Преподаватель в прямом смысле слова кинул нас.
Забегая вперед, признаюсь, что и после так всегда было. Мы, студенты, бегали за Государем. Это другие преподаватели боролись за посещаемость, придумывали методы кнута и пряника, а заведующему кафедрой это было не по чину.
Я быстро нашла применение освободившемуся времени. Как истинная ботанка, попросила у одного из второкурсников лекции за весь семестр, переписывала их до ночи, но результат окупился. Теперь не приходилось строчить на лекциях, как подорванной, можно было просто слушать и вникать в материал. Преподаватели стали не сказать, что опасаться меня, но относиться настороженно. Студентка, у которой на руках все подсказки, и уточнить, и поправить может, если ученый ум что-то напутал, забыл по невнимательности или от недосыпа. Этакая заноза-всезнайка.
Государь приехал довольный, отдохнувший и загорелый. Конечно, на Канары он отправился не просто так. Принял экзамен у нескольких мажоров-бездельников. Я же упоминала как-то раз, что завкафедрой ставил высокую оценку либо за валюту, либо за знания. Интересней другое. Все, кто приносил ему евро и доллары, позже вылетали из университета его же стараниями. Создавалось впечатление, что именно так он выявлял слабые звенья среди будущих магов и некромантов: и себе польза, и наука не страдает от проплаченных дипломов.
И не скажу, что в душе я не поддерживала столь практичный, хотя и подлый подход к обучению. Мне платить было нечем, приходилось тянуть лямку студенчества самой, а халявщиков постепенно выкидывали из альма-матер. Как не позлорадствовать и не погордиться своими знаниями? Впрочем, я отвлеклась.
На первом же после возвращения семинаре Государь устроил перекличку.
– Авлукова!
– Я.
– Что было за экзамен?
– Удовлетворительно.
– Точнее?
– Шестьдесят баллов.
– Ладно, садитесь, – Государь сделал пометку в своей записной книжке.