. Думаю, что она (если Вы ее еще не читали) Вас порадует, т. к. Ирина Одоевцева (жена Георгия Иванова) — талантливый поэт и мнение ее ценно (не судите о ней по приведенному в интервью неудачному ее стихотворению!). Я, во всяком случае, за Вас порадовался.
Если у Вас есть «Жизнь Арсеньева» (Чеховское изд<ательст>во[51]), обратите внимание на XIV главу первой книги. Перечитывая «Жизнь», я натолкнулся на эти забытые мною страницы и с удивлением прочел, что и Бунин и Ал. Толстой (которого Б<унин> цитирует) — верили в… перевоплощение! Как иначе объяснить слова Б<унина> о «своих прежних, незапамятных существованиях» и многое другое из этой главы?[52] А попробуй об этом написать — критики вцепятся тебе в горло и для всех высказываний Бунина безапелляционно найдут какое-нибудь на редкость простое объяснение! Кстати: мою статью в «Гранях» облаял (совершенно бездоказательно, конечно) некто Андреев на страницах «Рус<ской> мысли»[53]. Любопытно, что он, подобно Терапиано в «Н<овом> р<усском> с<лове>», посвятил свыше трети своей рецензии о журнале моей статье и даже открыл рецензию отзывом о ней, тогда как принято разбирать сперва прозу и стихи. Это свидетельствует о раздражении, которому захотелось скорее дать выход! В заключение Андреев ехидничает, что вот-де, мол, Кленовский, «поэт “христианской музы”», снюхался с антропософией! Как будто антропософы — не христиане! Неизменное заблуждение всех ее противников, которые, к слову сказать, нападают на нее, не имея о ней ни малейшего понятия.
Кстати о перевоплощении: о таких же своих прежних земных существованиях вспоминает Фед<ор> Степун[54] в третьем томе своих вышедших по-немецки мемуаров[55]. Как видите, мысль эта присуща некоторым никак не связанным с антропософией людям и является для них чем-то, если можно так выразиться, органическим, а не вычитанным или заученным.
Послал Вам длинное письмо 17 июля (простой почтой).
Сердечный привет! Д. Кленовский
9
7 авг<уста 19>54
Дорогой Владимир Федорович!
Наши письма скрестились; вероятно, в тот день, когда я получил Ваше (позавчера), получили и Вы мое, находившееся в пути дольше, чем обычно, ибо послал я его, по финансовым соображениям, не воздушной, а простой почтой. После него Вы должны были получить еще одно, с отзывом Ирины Одоевцевой о Ваших «Романсах». Надеюсь, что отзыв этот Вас порадовал и даже, помноженный на отзыв Адамовича, воодушевил на новые поэтические подвиги! Как сказал Козьма Прутков (цитирую по памяти): «Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза»[56]. Вероятно, по той же причине последнее время взялся и я усерднее за стихи и после почти годичного полного молчания написал за месяц сразу 10 штук, годных для печати. Опустил их в копилку следующей моей книги (в журналах печатать не буду), ибо, как я Вам, кажется, уже писал, хочу составить ее не менее чем на 3/4 из стихов нигде еще не опубликованных.
Ваше сообщение о том, что Вы работаете над новой поэмой, меня глубоко порадовало и… умилило. Есть же еще, подумал я, поэты, которых не устрашает подобное предприятие! Честь им и слава! Ведь когда-то поэта, в «послужном списке» которого не было хотя бы одной поэмы, и за поэта-то не почитали! Как все с тех пор измельчало! Желаю Вам от всего сердца творческих сил и удачи!
Грубость Гуля[57] — общеизвестна, мне на нее жаловались многие. Да и на своей шкуре я ее испытал: весной прошлого года, обидевшись на одну мою пустяковую авторскую просьбу, Гуль после самых восторженных отзывов о моих стихах вдруг, со злости, не иначе, наговорил мне о них в письме такого, что мне, при всем моем миролюбии, не осталось ничего другого, как отказаться от дальнейшего сотрудничества в «Н<овом> ж<урнале>»[58], отказаться, потому что одновременно со всеми своими грубостями Гуль настойчиво просил у меня… новых стихов для ближайшего №! Не думаю, впрочем, что Гуль будет груб с Вами, если только Вы не дадите ему для этого какого-либо повода. Он груб, злостен и злопамятен, когда он обижается (а обидчив он до крайности, и притом по пустякам); по мнению хорошо знающих его людей, это у него своего рода болезнь. Но просто по поводу статьи он, думается мне, грубить не станет. В «Н<овом> ж<урнале>» Гуль полный хозяин. Карпович[59] самоустранился и все передоверил Гулю. За два года своего «царствования» Гуль перессорился со многими постоянными сотрудниками журнала, и Карпович отнесся к этому с полным равнодушием, хотя кое-кто, я знаю, обратил его внимание на ненормальность такого положения вещей. Как раз недавно мне писали, что Карпович «очень огорчен поведением Гуля в отношении меня». Весьма приятно слышать, но что он предпринял, чтобы спасти положение? Карповича все называют милейшим, но бесхарактерным человеком. Гуль, несомненно, улучшил журнал, делает за редактора всю работу, и последнему при нем не житье, а масленица. С какой стати Карповичу ссориться с Гулем ради пары-другой писателей, а тем более поэтов, которых и без того как собак нерезаных? Поэты нуждаются сейчас в «трибуне», а не наоборот! Вот в «Опытах»[60], говорят, поэты годами «стоят в очереди»!
Учтите, впрочем, что Гуль иногда «кивает» на Карповича: мол, мне, Гулю, очень нравится, но необходимо еще мнение редактора… Обычно это случается тогда, когда Гуль собирается отказать и золотит пилюлю или хочет показать свою мнимую непричастность к такому отказу. По последним слухам, однако, Карпович, освободившись от части своих университетских обязанностей, намерен уделить больше времени и внимания журналу.
Да, Чеховское изд-во не жалует поэтов… Нерентабельно, вероятно… В результате получается такая нелепость, что поэты (Цветаева, Ходасевич, Г. Иванов) представлены в издательстве не стихами а прозой[61]! От всех поэтов, прежних и нынешних, издательство отмахнулось антологиями, хотя должно было бы издать хотя бы 5–6 сборников на сотню выпущенных им названий: Мандельштама, Гумилева, Пастернака, Цветаеву, Волошина, Ходасевича. Тут, помимо материальных, играют роль, по-видимому, и другие соображения. Клюева[62], вероятно, «протащил» Гуль. В редколлегии издательства никто не любит стихов и ничего в них не смыслит, иначе не было бы такой неудачи с Ахматовой и боголеповской антологией[63], несогласованности содержания всех трех антологий (некоторые поэты представлены дважды, другие не представлены вовсе) и т. п. Мне кажется, что в дальнейшем ожидать выпуска издательством сборников стихов отдельных поэтов не приходится, если только сие не будет продиктовано политическими соображениями (сборники стихов Хохлова[64] и Петровой[65], например!!).
Одно время промелькнули слухи, будто Бунин завещал сжечь свой архив. По счастью, как вижу из письма В.И. Буниной, это не так (хотя я понял бы такое распоряжение И<вана> А<лексеевича>!): архив, и очень интересный, находится в полной сохранности, и ему ничего не угрожает[66].
Еще раз желаю удачной работы над поэмой! Оба шлем сердечный привет Вам и Вашей жене.
Ваш Д. Кленовский
10
23 сент<ября19>54
Дорогой Владимир Федорович!
Письмо В<аше> получил. Прежде всего: спасибо за предложение прислать мне еще до опубликования, по завершении ее, свою поэму; Вы этим доверием очень меня порадуете!
Одоевцева, конечно, выразилась о Вашей поэме, как Вы верно заметили, «по-дамски» («прелестная поэма»), но не забудьте, что это интервью и слова ее, возможно, переданы не вполне точно, а кроме того, следует вообще радоваться каждому приветливому слову, не разбираясь слишком строго в оттенках. Не помню, чтобы печатные отзывы о моих книгах меня хоть когда-нибудь удовлетворили. Меня обычно хвалили, но при этом как-то совсем не по-моему меня понимали, приписывали мне какие-то не существующие у меня настроения и т. д. Иные называют это «соавторством» читателя с писателем и считают, что важно вообще не то, что хотел сказать и имел в виду автор, а то, в каком именно смысле это было воспринято читателем. Что последний при этом расписывается нередко в недомыслии, а то и глупости — в расчет не берется. Против глупостей критики (тем более доброжелательной!) возражать, как известно, не полагается, да, в сущности, и смысла нет, ибо последнее слово остается за критиком, и возражающий неизбежно очутится в дураках.
Статья Андреева[67] не явилась для меня неожиданностью и меня не огорчила. Другого рода отзывов о моей статье я и не ожидал, а хороших откликов в письмах моих литературных друзей и знакомых было достаточно.
Я еще не собираюсь издавать нового сборника стихов. Во-первых, для него не хватает еще стихов, хотя за это лето я и написал десятка полтора, с моей точки зрения, годных для опубликования вещей. А кроме того, совершенно отсутствует материальная возможность издания книги. Обе первые книги были изданы с помощью друзей, которая, по-видимому, не сможет повториться. На «Рифму»[68] я не имею никаких видов. Мне представляется, что она печатает только «парижан» или поэтов, как-то с Парижем и «парижанами» связанных. Что это вообще за благотворительное учреждение? Ибо как иначе назвать дело издания никем не покупаемых стихотворных сборников? Верно ли, что во главе изд