— Я не поеду, — Света подумала, что брат, по-видимому, очень силен, но она будет сопротивляться, кричать и, возможно, выиграет время до приезда Павла.
— Поедешь, — уверенно ответил Федор. — Ты поедешь как миленькая, сама захочешь! Я ведь не идиот, нет? Конечно, нет! Там тебя кое-кто ждет. И если я отсюда уеду один, то я убью ее.
— Кого? — Света прочитала ответ в его холодных глазах и помертвела. — Не может быть! Ты привез Маринку?!
— Поехали, вставай! — велел Федор, и Света безропотно подчинилась.
За город они выехали в полном молчании, сопровождаемые только резвыми ди-джеями «Авторадио». Света напряженно вглядывалась в идеальный греческий профиль брата, такой похожий на ее собственный, видя перед собой совершенно чужого человека. Чужого и сумасшедшего. И это Федя? Мальчик, которого она знала с детства, вырос в чудовище.
— Как же ты дошел до такого?
— Как дошел? — он усмехнулся. — Мне не надо было «доходить», меня таким сделали. А ты помнишь тот вечер, незадолго до гибели мамы и папы, когда вы принесли меня в жертву дьяволу?
— Но...
— А потом вы бросили меня одного в аудитории, помнишь?
— Может быть...
— Тогда в класс пришел один человек, — тон Феди изменился, глаза, машинально следящие за дорогой, подернулись туманом, лицо стало бледнее. — Он был пьян. Он увидел меня и засмеялся. А потом схватил меня и повалил лицом на стол. Он стянул с меня брюки. Он засунул свой член в меня. Мне было больно. Но, хуже всего, мне было стыдно. Я стал униженным, грязным. У меня в душе взорвалось что-то. Кратер от взрыва наполнился моими слезами, кровью и его спермой. Это место стало топью. Я тонул в нем десять лет. Я пытался вырваться. Я звал на помощь. Где ты была? Потом он ушел. У меня кончилось детство. Я стал Злым Ангелом и Молотом против ведьм. В мире вас оставалось всего пятеро.
— Федя... — Света испытала странное чувство проникновения в его мысли. — Я не знала! Но ты же ничего тогда не сказал!
Он повернулся к ней, его лицо было ужасно. Ребенок глядел из его глаз, убийца говорил его ртом:
— Я не мог рассказать тогда. Он пообещал убить меня.
— Кто он?
— Он уже заплатил. Неважно. Не хочу вспоминать! Но я понял, кто виноват на самом деле. Это ты и твои ведьмы. Вы устроили магическое действие, этакую шутку, бал Сатаны. Вы принесли меня в жертву Дьяволу. И даже если вся магия — только сказки для взрослых, то все равно Люцифер попользовался мной. Много лет я готовился к мести, к искоренению зла в своей жизни. Я учился ходить, говорить, выглядеть и вести себя как другие, разные люди. Я ждал тот момент, когда ведьмы станут наиболее беззащитными и одинокими.
— Федя, — сейчас Света не спасала свою жизнь, ее захлестнуло чувство вины. Она подумала, что, возможно, всегда понимала, что с братом что-то не так, что-то происходит, но никогда не пыталась разобраться. Для того, чтобы заглянуть ему в душу, надо было быть с ним рядом. Забрать его с чужбины, говорить с ним каждый день, вместе плакать и вместе смеяться. Конечно, он озлобился, конечно, стыд, боль, страх и многое другое смешалось в его изолированном от солнца сердце и создало взрывоопасную смесь из пороха и безумия. — Федечка, я виновата! — только и смогла сказать сестра.
— Я знал, что ты это поймешь. Ну, вот, почти приехали!
Они были под Остюковкой, впереди, на пригорке возвышалась безымянная деревянная церковь. Отсюда, с дороги, в свете заходящего солнца был хорошо виден ее одинокий маленький, крашенный облупившейся голубой краской, купол. Света подумала, что ожидала чего-то другого.
— Но разве ты не... Не повезешь меня туда, где убил девочек? — она с трудом сглотнула ком в горле.
— Нет, — улыбнулся брат. — Ты и так все признаешь. Ведьму не пытали, если она сознавалась еще на допросе. Тебя ждет костер.
— А разве ты не должен ждать равноденствия, полнолуния или еще чего-то для своего ритуала?
Федор повернулся к ней, прищурился, будто пытался прочитать ее мысли, написанные очень мелким шрифтом в ее глазах. Потом, потеряв интерес, отвернулся и ответил уже торопливо, скучая от разговоров:
— Мне вообще не нужен никакой ритуал. Я совершаю жертвоприношение самому себе и мне, в общем, без разницы, как это будет обставлено и как будет выглядеть в глазах других людей. Я мог бы выбрать ритуал жертвоприношения ацтеков или африканских племен, но инквизиторский процесс, ведьминский шабаш и магические символы мне запали в душу с самого детства. Поэтому я выбрал их, смешал детали и воплотил в жизнь. Тебя ждет костер, — снова повторил он.
Света ощутила приступ паники, жуть схватила ее липкими пальцами, заставляя сердце учащенно трепыхаться в груди.
— Выходи, давай! — скомандовал Федя. Он поставил машину в балке, метрах в двадцати от церковного заборчика. С дороги серый «Мерседес» Фирсова был невидим. Света смотрела, как брат выбирается с места водителя, потягивается, трет усталые после бессонных ночей и дороги глаза.
Он готовился к своему возрождению, сам воздух казался ему сладким. Скоро совсем стемнеет и к созвездиям, ярким в чистом небосводе, взметнутся искры костра. Он будет свободен, он будет жить!
Света боялась пошевелиться. Ей казалось, что если она сделает хоть шаг, то потом не сможет совладать с собой. Она побежит прочь и ничто ее не остановит! А ведь в руках чудовища, некогда рожденного ее матерью, находится Маринка! Собрав в кулак всю свою волю, она неловко вылезла из «Мерседеса». Огляделась, не видя степной, выжженной солнцем травы в долине, не чувствуя прохладного вечернего ветерка, стала подниматься вверх, к месту, где ее ждала встреча со смертью.
Федя легко преодолел подъем и поджидал сестру у входа в церквушку. Вблизи она оказалась еще меньше. Света вспомнила, как они с Федей были здесь раньше, значит, тогда он и решил убить ее здесь. Она вошла в церковь следом за братом и остолбенела: посередине помещения, прямо под куполом, был установлен, кажется, врыт в земляной пол столб метров двух высотой. Основание столба было завалено вязанками хвороста и сухими ветками.
К столбу была привязана девочка, она была похожа на Свету, как уменьшенное зеркальное отражение. Страх за дочь и ужас при мысли о своей близкой мучительной смерти слились в сердце Светы в одно тоскливое ощущение удушающего ужаса. Она повалилась на колени перед братом и, рыдая, стала просить отпустить ее и дочь.
— Феденька! Это не может быть правдой! Не убивай нас, оставь! Я никому не расскажу, что это сделал ты! Прошу, прости меня за все, в чем я виновата перед тобой!
— Милая сестренка! — ласково ответил брат, наклоняясь к ней. — Иди, отвяжи Маринку!
Света оставалась на коленях, она вдруг на мгновение поверила, что это слова прощения.
— Ты отпустишь нас?
— Отвяжи ее!
Света бросилась к дочери. Дрожащими руками, ломая ногти, шепча пребывающему в шоке ребенку слова утешения, она распутывала крепкие узлы. Федя в это время спокойно сидел на скамейке у стены и настраивал цифровую видеокамеру. Уже почти совсем стемнело, но скоро запылает костер и будет светло.
Света спустила дочь со ступеньки, на которой та стояла, и повернулась к брату.
— Выпусти Маринку, — сказал он. — Скажи, чтобы бежала отсюда со всех ног! Пусть идет по дороге, потом по трассе. Кто-нибудь поможет.
Света подвела девочку к двери.
— Мариша! Беги отсюда, беги скорее, доченька, слышишь?!
— Мама! — девочка, кажется начала приходить в себя. — Мама, а ты?
— Я скоро приду, Маришечка!
Откуда у Светы взялись силы, чтобы спокойно проститься с дочерью? Как она смогла произнести последние слова? Почему обняла ее нежно, будто прощалась на день, а не навсегда?
Ребенок, хоть и не сразу, но немного успокоился. Маринка вышла из оцепенения и, всхлипывая, побежала прочь от деревянной церкви. Девочка была напугана, но инстинкт самосохранения диктовал ей слушаться матери. Если бы она была маминой дочкой, а не росла с родственниками и в заграничном пансионе, она бы боялась за маму. Но, имея многолетнюю привычку к определенной самостоятельности, Маринка не задумываясь, рванула вперед. Света вернулась внутрь.
Федя встретил ее улыбкой. Он ни секунды не сомневался в том, что Света даже не попытается бежать. Ведьмы Луны всегда подчиняются. И, конечно, он понимал, что выпустив Маринку, оставляет прямого живого свидетеля. Но два неясных побуждения заставили его поступить так: во-первых, он не мог убить ребенка, такого, каким был сам когда-то, и, во-вторых, верил в полное, необратимое и неминуемое преображение своей личности и своей внешности. Когда он станет новым человеком, старая жизнь отомрет, как старая кожа змеи. Ему ничто не угрожает!
— Иди! — Федя поднялся со своего места, подвел сестру, парализованную ужасом и тоской неизбежности, к столбу. Приподнял ее, поставил на ступеньку и стал привязывать.
— Pater noster, — услышала Света католическую молитву и подумала, что образование ее брата и впрямь оказалось разносторонним. — Gui es in caelis, sanctificetur nomen tuum.
— Федя, — умоляла сестра. — Федечка! Не делай такого!
— Adveniat regnum tuum, — продолжал он монотонно. — Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo.
— Прошу тебя, только не так! — она сорвалась на крик: — Не-ет!
— Amen. — закончил брат.
Теперь ее руки были плотно привязаны, тело примотано к столбу. Федор отошел на шаг назад и полюбовался делом рук своих. Он сказал:
— Ну вот...
Радость переполняла его сердце настолько, что он никак не мог найти нужных последних слов. Все же надо было что-то сказать:
— Знаешь, я так счастлив сейчас, что прощаю тебя от всего сердца за всю боль, которую пережил по твоей вине! Ты умрешь страшной смертью, и я благодарен тебе за это. Я всегда буду хранить в своей душе воспоминание о тебе. — потом его голос зазвучал глухо и хрипло: — Желая искоренения еретической извращенности, а также во имя правды и справедливости предъявляю тебе обвинение в попустительстве злу и в участии в богопротивной Черной мессе. Ты признаешь свою вину?