помнил, как я выглядела много лет назад, когда явилась во дворец Медичи с распущенными по плечам волосами. На портрете они были чуть волнистыми, с намеком на локоны на самых концах.
Сегодня на маленьком столике были выставлены пять небольших оловянных плошек: одна с маслом для хранения кистей, одна с зеленоватой краской и три с различными оттенками серого цвета. Три последних цвета он наносил на доску точными и быстрыми мазками, создавая, как он сам выражался, «тени между тенями». Сначала шли темные тона, затем следовали менее интенсивные и, наконец, самые светлые, все это наносилось слой за слоем.
Я процитировала по памяти письмо от таинственного корреспондента Франческо. Я замерзла и дрожала, юбки на мне промокли от дождя, несмотря на то, что Салаи перед выходом завернул меня в черный плащ. В комнате было темно даже в полдень, хотя горевшая лампа отбрасывала на промасленную бумагу, закрывавшую окно, желтый свет. В камине горел огонь, но он все равно не мог рассеять ни холода, ни мрака. Чувствовалось приближение зимы.
Леонардо поднял на меня взгляд и задумчиво потер подбородок, словно там все еще росла борода.
— Не стоит делать выводы из прочитанного, — наконец произнес он, — это для вас опасно.
— Разве я ошибаюсь?
— Я так отвечу на ваш вопрос: это не важно. Важно лишь одно — ваша безопасность.
— Мне все равно, — ответила я. — Скоро вернется Пьеро. Он собирает армию. А когда он будет здесь, то все изменится.
— Возможно, он действительно собирается вернуться. А может быть, и нет… Вы, в самом деле, думаете, что он позволил бы клану Пацци разнюхать его планы? — Художник опустил руку, в которой держал кисть, и внимательно посмотрел на меня.
Он хотел еще что-то сказать, но я его опередила:
— Все это началось давным-давно, разве нет? При Лоренцо.
Леонардо заморгал, и я поняла, что он недоволен и старается сдержаться.
— Лоренцо совершил трагическую ошибку, дав волю своей ненависти, когда убили его брата. Последствия этой ошибки преследовали его перед смертью. И даже после его смерти они сказываются на его сыновьях. Вопрос в том, можно ли разорвать цепь насилия.
— Вы ведь знаете, кто я, — сказала я. — Вы сообщили об этом Лоренцо. В тот вечер во дворце Медичи, когда показывали мне скульптуру Джулиано, вы подали Лоренцо знак.
Леонардо вскинул брови.
— У вас чересчур острый глаз, мадонна.
— А… мой Джулиано знал?
— В то время, когда вы вышли за него, — нет, но… — Он оборвал себя на полуслове. — Вам следует соблюдать осторожность, не выказывать своих чувств. — Он вновь поднял кисть, а затем произнес очень тихо, словно обращаясь к самому себе: — Иногда я сожалею, что вы наткнулись на Салаи той ночью.
— Я буду, осторожна, меня не поймают.
— Может, и так. Теперь я понимаю, что вы столь же умны, как ваш отец. Слишком умны. И вновь я попрошу вас не раздумывать долго над тем, что узнаете. Иначе вас могут обнаружить, и это будет стоить вам жизни. Понятно?
— Я умею держать язык за зубами, — чуть резковато ответила я. — Сами говорите, что я умная. Никто меня не поймает. В конце концов, я живу с человеком, которого презираю, и он до сих пор не догадывается о моих чувствах.
— А вот я догадался. Я увидел это по вашему лицу, в каждом вашем жесте. Кто может поручиться, что и другие этого не заметили?
Я примолкла.
— Ну вот, все равно мрачные разговоры делу не помогут. — Он заговорил мягче: — И что хуже — из-за меня вы перестали улыбаться. Я знаю, что вы мудры и будете осторожны. Давайте поговорим о чем-то более веселом. Например, о вашем сыне. Уверен, он пошел в вас.
Его слова произвели нужное воздействие: я вспомнила Маттео и сразу смягчилась.
— Он растет не по дням, а по часам, — с гордостью заявила я. — И ползает так проворно, что я иногда бегом за ним не поспеваю. И он похож на меня. Темноглазый, с густыми длинными ресницами, полными губами, совсем как у его бабушки… Когда я смотрю на сына, то вижу, конечно, и его отца… у него такие же мягкие и курчавые волосы.
Леонардо оторвал взгляд от мольберта и едва заметно улыбнулся.
— А вы? — неожиданно спросила я.
— Что я?
— Когда вы смотрите на меня, то видите моего отца? Моего настоящего отца?
Леонардо помрачнел, я ничего не могла понять по его лицу. Наконец он ответил:
— Вижу. Но в большей степени я вижу вашу матушку. В вас та же легкая печаль, которую я заметил в ней, когда…
— Так когда? Вы встречались с ней не во дворце Медичи, а в другом месте?
Леонардо заморгал и потупился. Потом, глядя на портрет, а не на меня, ответил:
— Я встречался с ней вскоре после смерти Джулиано. В Санто-Спирито.
Я подалась вперед, заинтригованная.
— А что вы делали на другом берегу Арно? — Он пожал плечами.
— У меня были заказы по всему городу, во многих церквях. Я собирался поговорить с настоятелем-доминиканцем о росписи алтаря для одного придела…
— Она что, молилась, на мессе?
— Месса к тому времени закончилась, и она выходила из церкви. Мужа с ней не было, а была служанка…
— Дзалумма.
— Это у нее такие поразительные волосы? Мне тогда очень хотелось их нарисовать… Да, с ней была служанка. Ваша матушка как раз носила вас под сердцем.
Я слушала как завороженная.
— Как она выглядела?
— Она была очень красива. И сломлена, — тихо ответил он. — Сломлена, но в то же время в ней жила надежда. Думаю, вы давали ей силы жить дальше.
Я отвернулась к заклеенному бумагой окну, пропускавшему тусклый свет.
— Простите, — сказал Леонардо, снова взглянув на меня. — Я не хотел вас расстраивать.
Я пожала плечами, по-прежнему пялясь на окошко.
— Я все время спрашиваю себя, позволено ли ей было пойти на похороны Джулиано.
— Остановить ее было невозможно, — ответил художник с таким неожиданным жаром, что я невольно повернула голову и уставилась на него.
— Так вы видели ее там?
— Да, — ответил он и зарделся.
Я подумала об этих двоих, встретившихся у могилы Джулиано, — двух людях, любивших одного и того же мужчину, — и невольно задалась вопросом, а знала ли мама о чувствах Леонардо и вообще, говорили ли они об этом. Я хотела спросить еще кое о чем, но Леонардо осторожно вернул кисточку в плошку с маслом и вышел из-за мольберта.
— Прошел почти час. Я не осмеливаюсь задерживать вас долее, — твердо заявил он. — Мадонна, мне придется на какое-то время вернуться в Милан. У меня есть обязательства перед моим покровителем, герцогом, а еще я должен выполнить заказ: написать «Тайную вечерю» для трапезной…
— Так вы уезжаете?
Я не сумела скрыть своего разочарования и поднялась. Сырой черный плащ Салаи соскользнул с моих плеч на стул.
— Разумеется, я вернусь, хотя пока точно не знаю когда. А Салаи остается здесь. Вы продолжите свое дело, как раньше, только теперь будете сообщать о содержании писем ему. А он потом все передаст мне.
— Но… что, если в город войдет Пьеро? Что мне тогда делать?
Леонардо на это лишь мягко улыбнулся.
— Если вернется Пьеро, вам тогда не о чем беспокоиться. Вы и ваше дитя будете в полной безопасности. А пока… Может статься, вы узнаете много того, что вам не понравится или даже возмутит вас. Поймите, что я о многом теперь умалчиваю, чтобы не подвергать лишней опасности вас… и тех, кто вам дорог.
— Если вам предстоит вернуться в Милан, — сказала я, — и, возможно, мы еще долго не увидимся… Я должна просить вас ответить на то письмо, которое так давно вам послала.
Он сразу понял, что я имею в виду, но не спешил с ответом.
— Убийца в Санта-Мария дель Фьоре, в день, когда погиб Джулиано, — подсказала я. — Тот, кто первым напал на него, а потом сумел убежать. Джулиано, мой муж, рассказал мне о нем. А еще он сказал, что вы говорили с Лоренцо об этом человеке. Что вы были в соборе, когда убили Джулиано-старшего.
— На нем была роба кающегося грешника, — отрывисто произнес Леонардо. — С капюшоном. Я не мог хорошо разглядеть его лицо.
— Но вы должны были хотя бы что-то заметить. Мой Джулиано рассказывал, что вы видели его. Что его дядя умер у вас на руках.
— Я… видел его лишь мельком. Все произошло более пятнадцати лет тому назад. Как я мог его запомнить?
— А я так не думаю. Вы отлично запомнили мое лицо, хотя видели его всего лишь раз, во дворце Медичи. И вы по памяти нарисовали прекрасный эскиз. Вы сами рассказывали мне, как запоминать лица: наверняка вы воспользовались тем же методом, чтобы не забыть лица убийцы. Вы повсюду носите с собой маленький альбомчик. Ни за что не поверю, что вы не сделали наброска его лица — по крайней мере, той части, которую успели разглядеть.
В коридоре послышались шаги, я обернулась и увидела, что в дверях стоит Салаи.
— Мадонне нельзя больше задерживаться. Тучи совсем почернели, скоро начнется ливень.
— Понятно, — сказал Леонардо и отпустил юношу кивком. Потом он взглянул на меня и набрал в легкие воздуха. — А теперь я должен с вами проститься.
Я отвечала, разозленная:
— Во время нашей первой встречи здесь вы сказали, что меня хочет видеть Пьеро. Мне очень сильно хотелось вам поверить, и я даже не заметила, что вы лжете. Но теперь я совершенно ясно вижу, что вы не говорите мне правды. На самом деле вы сделали тогда рисунок убийцы. И многие годы смотрите на него. Я имею право увидеть лицо человека, убившего моего отца. Почему вы не хотите показать мне его?
Лицо художника окаменело, он подождал, пока я договорю, и после долгой паузы спросил:
— А вы никогда не думали, мадонна, что вам лучше не знать некоторых вещей?
Я начала говорить, но сразу осеклась.
— Джулиано убили давно, — продолжил он. — Его брат Лоренцо умер. Всех Медичи изгнали из Флоренции. Убийца, если он до сих пор жив, наверняка долго не протянет. Какую пользу это нам принесет, если мы посвятим себя поискам одного человека? И что, по-вашему, мы должны делать, если все-таки найдем его?