– Ты совсем не любишь деньги.
За то, что экзамен в школе был отменён из-за его высоких оценок, Паррейрита восемь лет спустя угостил всех выпивкой. Тот, кто не разделяет этой идеологии, проходит принудительное перевоспитание: платит всем за ужин, (если надо, займи у родителей, они для этого и нужны), или так, или – изгнание из этого идеального мира. Я слышал, что в Лиссабоне гости на каком-то дне рождения сами платят за свой ужин, но кто может жить в таких условиях?!
Ну, никто не живёт очень долго в наших условиях.
– Штырь, прочти письмо от этого ублюдка!
Я беру письмо от отца Зэки и разрываю конверт. Те, что я видел до этого, были написаны от руки, безупречным каллиграфическим почерком с длинными восклицательными знаками, напоминающими строительные леса аккуратно прислонённые в стороне.
«Ещё раз спрашиваю тебя: чего ты хочешь от жизни?!!!»
Когда его отец садился на своего конька, он тут же увязал в других проблемах, например, «вы хотите разрушить всё, что я стремился построить всю жизнь!!!» и «вы не понимаете, я же не Рокфеллер!!!»
– Это напечатано на компьютере, – говорю я.
– Я заметил, должно быть, что-то серьёзное. Надо было его сжечь! Прочти письмо, но я не хочу ничего слышать!
Моим детям:
– Зэка, это письмо адресовано и твоим братьям, не только тебе.
– Он потом отправил его всем нам. Просто скажи мне только, что ты думаешь, я должен буду пойти взять такси.
– Извини.
Поистине «чаша» переполнилась!.. Пора сказать ХВАТИТ!!! Вы отреклись от своего Отца, он умер для вас уже несколько лет… для одних раньше, для других позже… кому как нравится… Вы демонстрируете, что у вас нет ни капли принципов, чувств и уважения к вашему Отцу! С этого момента, стыдясь таких сыновей – такого ещё не было – 4 сыновей!!! с разбитым сердцем, но с чистой совестью я решил, что не желаю вас больше видеть!
– Что у тебя за лицо, ты всё прочитал?
– Первый абзац. Сильно.
Драма достигла апогея, я пришёл к печальному выводу, что вы не заслуживаете Отца, который у вас есть, который из-за своего благородства и характера никогда не сможет принять, что ничего не случилось!… Я никогда не любил и не люблю комедий! Вы доказали на протяжении долгих лет, читая наверняка о вашем отношении, которое я много описывал в письмах к вашей Матери, классифицируя ваши поступки и сожалея о них!
Письмо короткое, я уже на середине, но Зэка с отрешённым взглядом вырывает его у меня из рук.
Он ждал, что я что-нибудь скажу. Как бы он ни притворялся, он уже довольно давно страдал из-за плохих отношений с отцом. Он даже переключился с «Бенфики» на «Спортинг» после ряда коллапсов, которые не имели прямого отношения к происходящему. Этого просто не может быть. Мужчина может сменить работу, национальность или любовницу, но никогда не поменяет футбольную команду, тем более «Бенфику». Но с ним это случилось.
– Ну что?
Я говорю ему, что я думаю, исходя из того, что я прочитал, (заметь, Зэка, я прочитал только половину, да и пунктуация не помогает), кажется, всё ещё хуже, особенно учитывая драматический тон, но в то же время из хорошего, ситуация между ними может начать проясняться.
– Круто. Потом поговорим.
– Так ты не хочешь узнать, что в письме?!
– Если бы хотел, я бы прочитал, как думаешь? Ты идёшь на Руссиу?
– Я пойду в Корредор.
– Надо будет пропустить по стаканчику. До скорого…!
Зэка быстро идёт по садовой дорожке, как будто хочет пить, но у фонтана под маленькой лестницей он не останавливается. Я не часто пью эту свежую воду, во-первых, потому что это вода, а во-вторых, потому что я помню, когда однажды увидел, как одна бабуля-цыганка задрала свои чёрные юбки и стала намываться в гранитной горгулье, плеск, плеск.
В воде есть круглые цементные плиты, прорастающие, как водяные лилии, и однажды Пардок, когда он был ребёнком, неправильно посчитал и попытался перескочить с одной плиты на другую, отталкиваясь от самой воды, опустив ногу между плитами, по закону Архимеда, и первым шмякнулся лицом в пруд, эврика.
Мы все туда упали. Я, как раз был Карнавал, наткнулся на одного парня, который получил прозвище «Бешеный Свин» за привычку впиваться в шею ничего не подозревающим людям, непонятно зачем. Он подкрадывался из-за спины и набрасывался, как вампир, прямо на улице, так он развлекался. По этому случаю он вызвал меня на дуэль на шпагах.
У него как раз была шпага, а ты раздобыл только мокрый тростник, и начал уступать территорию, отходя назад, (ты ещё не сказал, что был одет как «маленькая девочка» в зелёную твидовую юбку; нужно отдать должное Карнавалу, или по-настоящему, или нет).
Я так далеко шагнул назад, что упал в озеро, и «маленькой девочке» в юбках вдруг стало известно о среде обитания в Алентежу японских золотых рыбок, а ещё наших друзей лягушек; эта форма жизни имеет свои недостатки, более того, холодная и отвратительная на вкус. Этот случай сразу разлетелся и оброс слухами, больше никаких юбок, даже в шутку, лучше усовершенствовать и разнообразить карнавальные маски. Я сбрил волосы машинкой на сеньора Изалтину, надел пижаму в выцветшими зелёными полосками, (древнюю, извлечённую дома из шкафа), и пошёл в школу в сабо.
– Что это, Штырь, ты в кого нарядился?
– Освенцим.
Хороший прикид, недаром тебя ещё называли Скелетон из-за твоей худобы.
По началу казался хороший карнавальный костюм.
Были и другие парни в костюмах, слоняющиеся по Прямой улице, некоторые одеты как женщины, но было жутко холодно, поэтому не было недостатка в желающих заглянуть в Кафе ду Сентру, прямо над Порта да Дефеза (XIII век), так сказать локти – на стойку, ноги – на подставку.
– Я угощаю. Эти со мной.
Один из парней не хотел идти домой ужинать, поэтому он съел две эмпанады, а десерт вынул из лифчика: апельсины были сиськами.
– Следующий раз мой.
– Нет, нет!
– Кто платил в прошлый раз?
Пока мы пили, за окном темнело, и мне становилось всё труднее объяснить свой карнавальный костюм.
– А ты в пижаме зачем?
Я подошёл к двери и посмотрел на восток, небо вверху заволокло дымом от гигантских труб пробковой фабрики.
– Я выйду отсюда через трубу?
Не очень хорошая идея утопить граппу вместе со стаканом в кружке пива. Это – «подводные лодки», и тянут тебя на дно глупости. Голова должна варить в тесном пространстве с плохой вентиляцией.
– Домой иди, как не стыдно и лицо умой! – крикнул кто-то в конце стойки.
Так же как в любом другом месте, обязательно найдётся и один городской сумасшедший, и один здравомыслящий человек. Даже здесь.
Я ушёл, затаив обиду, жёлчь подступала к самым лёгким.
– Что за дерьмовая тупая идея, Штырь, – заорал какой-то мудак у витрины магазина маркиза да Жойа, разговаривая со своим отражением, шатаясь, и застревая в сточной канаве.
У Жойа в витрине стоят пылесосы, кухонные комбайны 1, 2, 3, тостеры и печь. Большая промышленная печь.
Блевать и мыться, бегом домой.
[Если это человек. Человек перестаёт быть человеком, когда он ждёт, когда кто-то рядом умрёт, чтобы съесть его хлеб. Нужно знать, есть вещи, которые так не делаются.]
Непристойности, которые молодой человек, открытый всему миру, может совершать публично, если у него нет ориентиров.
Здание суда, рынок и кафе с жареными тостами. Дальше вниз раньше располагался «кинопарк», летний театр под открытым небом с побелённым экраном и решётчатыми стульями, который был разрушен во время первого и единственного показа «Гибели богов» Лукино Висконти. Фильм шёл плохо, слишком много сложностей для фильма о нацистах, но, когда выяснилось, что тот кудрявый парень спит со своей матерью, крик негодования заполнил зрительный зал, всё закипело.
– Это что за гоооооооовнооо?!
– Это что за дееерьмооооооо?!
И толпа стала швырять стулья в экран, спокойно объяснив, что, если они решили показать такое дерьмо в городе, пусть теперь не жалуются. До этого ещё привозили, (также с отставанием в несколько лет), «Последнее танго в Париже». В соответствии с общественным мнением, они могли бы аккуратно завернуть это самое танго и засунуть его себе в задницу, с маслом.
– Тут ничего не ясно! – возмутился Рыбий глаз.
К счастью для него, видео и Интернет с правильными девочками показали ему всё «предельно ясно», осталось только недовольство Епископа порнографической продукцией на проповедях, растлевающей молодёжь в глобальной деревне.
Ты вспоминал Епископа. Епископ сейчас во дворце.
Пусть он и остаётся в своём дворце, а куда вообще идти Епископу? У меня есть целый день.
«Кинопарк» находился прямо рядом со старой фабрикой гобеленов, одна из лучших в мире. Идите в банк в любой точке мира, Нью-Йорк, Гон-Конг, другой мегаполис. Гобелен в главном вестибюле. Старый, классический или современный художник. Битвы, цветы и солнце, гончие, сбор коры пробкового дуба, кубизм, геометрический модернизм, форма, абстракция (это даже я бы сделал, любой пятилетний ребёнок нарисует лучше). На всю ширину и высоту стены, рифмуясь с замыслом архитектора. Спросите господина за стойкой, откуда гобелен.
Наборы шерстяных узелков девяти тысяч оттенков, нерасторжимое сплетение, абсолютная верность исходному образцу, самобытное шерстяное полотно, мастерицы учатся почти с колыбели, обратите внимание – мать и дочь работают бок о бок, их руки словно бы играют на арфе, можно сказать, ткацкие станки (ты сомневаешься?) времён Пенелопы.
Если бы у тебя были деньги купить гобелен из родного города. Это гобелены, которые путешествуют по всему миру. Выходят и убывают восвояси.
Я знаю людей, которые заболевают только от мысли, что им нужно встретить родственника на вокзале в десяти километрах от города. Они даже не хотят знать, что находится за Скалой, это постоянный стресс.
– Лучше синица в руках, чем журавль в небе.