Когда им всё-таки нужно выйти, появляются навязчивые идеи. Фабрика гобеленов напомнила мне один роковой вечер, когда Ниндзя «наказал» Стрижа. Это произошло дальше, среди влажной растительности, рядом с гнездом уток.
Если посмотреть на биографию Ниндзя, его печальный конец становится предсказуемым. Он рассматривал свою сексуальность слишком серьёзно, демонстрируя на публику такие вещи, которые, по моему мнению, должен был держать при себе, например, сколько страниц порно журнала «Джина» он смог пролистнуть за одну дрочку. Он часами говорил о сиськах и резиновых женщинах, как о своих истинных романах.
Однажды отец застукал его в ванной в таком состоянии и был так рассержен этим бесстыдством, что придумал следующее.
– Он сказал, что даст мне перчатки из дикобраза.
– Перчатки из дикобраза?!
Ближе всего к этому, из того, что я знаю, был один парень, которого отодрали высушенным пенисом дикого быка, получился роскошный хлыст, его тонкая высушенная спираль, лучше, чем ветка айвы.
– Перчатки из дикобраза. Отец говорит, что заставит меня носить перчатки из дикобраза днём и ночью, даже когда я ем! – всхлипывал Ниндзя так жалобно, что становилось даже смешно.
Ниндзя съедал эмпанаду из Маршиту в два присеста, (первый укус, второй укус), и вытирал горячий мясной соус, который капал с подбородка, кусочком теста от самого пирога, и тут же его съедал. Он также опрокидывал литровые кружки пива под UFO, (его кошелёк пополняли две тётушки, старые девы, я так и не понял этого расклада).
Ниндзя был очень сильным. Если бы захотел, он мог бы поднять машину голыми руками. Говорили, что его сила не настоящая, полученная из выделения напряжения из электрических приборов прямо в голову, когда он был маленьким. Тем не менее, у него были театральные и литературные интересы, он обсуждал с друзьями гнусавым и нетерпеливым тоном смесь транквилизаторов и стимуляторов, часть его диеты; но жизнь не стоит на месте и Ниндзя был в шоке, когда до него дошло, что его одноклассники собираются поступать в универ, а он нет. И он провалил второй тур экзаменов в конце лета.
За неделю до того, как парни и девчонки поехали в Лиссабон, чтобы снять комнату, в баре «Корредор-Сад» была вечеринка. Мы оценили весь масштаб трагедии, когда Ниндзя вернулся с кровью на руках. Все ужрались, в баре было так темно, что, когда он показал кровь на свет, она выглядела коричневой.
– Я только что наказал его. Потому что его нужно было наказать.
Нам всем не понравился этот тон, никто никогда не замечал за Ниндзей особой щепетильности. Но теперь, даже поедая эмпанаду, он был взбешён, укусил первый раз и пришёл в ярость, потому что у него больше не было целого пирога.
– Наказать? Кого? Ты что сделал?!
Как раз тогда девочки заметили отсутствие Стрижа – прекрасный юноша с истинной художественной чувствительностью, выпив, он расслаблялся и терял чувство меры. Так что Ниндзя расставил ему романтическую ловушку, и, если ему верить, всё началось хорошо, но в итоге он его трахнул в густых кустах, рядом с гнездом уток. Но вот что я говорю:
– Голубцы ленивые не значит пассивные.
Через некоторое время, один, видя, что его будущее ускользает за горизонт, как те синие горы на равнине, Ниндзя углубил своё понятие «наказания»,
– Надо наказать и других,
Расширяя его до девчонок из нашей компании. Он вызывал страх и боль, как будто бы в ту ночь мы праздновали (так рано!), конец нашей молодости. Это была настоящая катастрофа, есть трагедии, которые оставляют шрамы и другие, от которых не спрятаться.
Ниндзя, помимо Азинейры, был единственным подлинным (который ты знал) случаем delirium tremens белой горячки, и он также видел, как твоё лицо превращалось в зелёную слизь.
– Посмотри на свой нос. Ты растаял, не скажешь, почему?
Вполне возможно, что изъятие алкоголя в этом городе среди юных пьянчуг следует галлюцинаторному образцу.
Фантастическое соблазнение червя
Всамом сердце сада ду Корредор, в ста метрах над гнездом уток, в полутени у каменных скамеек: барельеф с худосочным усатым лицом и подпись:
Книга в твоих руках – творение пустое,
Просто грубый лист, стих наугад,
Я создал его на улице, глядя в море людское,
Я записал его дома, мне в душу глаза глядят.
Ты думаешь о нём.
Ты должен был здесь пройти. Один из прославленных страдальцев Португалии. Он умер от туберкулёза в 24 года, на чердаке Байру Алту, более века назад. Он отправился в Лиссабон, чтобы учиться, писать, умереть и быть похороненным в братской могиле, а в Лиссабон вернулся спустя полвека знаменитым, дав своё имя улице в районе Алваладе: Поэт Дуру, Мятущийся. Когда его так назвали в одной местной газете, он обиделся, но позже согласился, когда уже умирал и писал, ведомый только страстью смерти.
Он смешивал «Детские тела» и «лилии в саду», а ещё «тела убийц – личинки на свалке/Всё та же скверность, одна трясина в конце!»
Представляешь, каково жить тут в XIX веке, ходить вниз и вверх по этим улицам… (фабрики уже существовали, ровно как и такой же талант для прозвищ и настоящих имён – Железная Рука, Ангельский Лик, Чучело, Няша), более ста лет назад было непросто.
С таким суицидальным напором вокруг него и у Поэта Дуру не было времени ни писать, ни научиться писать. Он поднимался по Прямой улице в чёрном студенческом костюме, выкашливая свои лёгкие прямо на брусчатку. Однозначная уверенность в смерти была его единственным творческим преимуществом. Как только он добрался до Лиссабона, он начал кашлять кровью и присоединился к богеме.
Его отец был женатым фабрикантом шерсти и обрюхатил служанку. Мать-одиночка признала сына только через два года после его рождения. Командор Дуру возродил шерстяную фабрику, которая недавно обанкротилась, сделав 250 глав семей безработными, они слоняются по городу, сунув руки в карманы и подпирают стены – конкуренция со стороны китайцев.
Поэт сказал: «Ты – дитя пренебреженья/ Будешь жизнь терпеть до исступленья». О своей матери он просто вспоминал факты из жизни: «Любовь – это просто прелюдия похоти».
– Я смотрю на себя, словно бы чужестранец, – писал он. Но всё же, до первых приступов чахотки… (даже в этом ему не повезло, если у нас есть Санаторий – значит воздух не такой плохой… чистый горный воздух, смешанный с сухими южными ветрами; сирокко не несёт туберкулёз, только отчаяние; а уровень заразившихся всегда был меньше, чем в среднем по стране, здесь умирали реже, чем в швейцарских Альпах, это статистика, всё в цифрах…).
… даже в этом ему не повезло, юноша, который писал о любви в местную газету до первых приступов лихорадки.
Среди скромных луговых цветов можно найти самые простые, но самые живительные ароматы. Также и в самых диких сердцах, щедро наполненных легковерностью, встречается подлинное чувство чистой поэзии, возвышенной поэзии (…) Это – набросок невинной девушки, пробуждённый чувственным эхом, которое кричит: я – женщина!
Очевидно, что хорошее здоровье не вдохновляет всех, но всё постепенно меняется. Именно чахотка заставила его перейти от «Цветов» к «Жёлчи».
В «Сомнамбуле» он представляет, что он могильщик, который приходит на кладбище в неурочный час, с мотыгой в руке, чтобы наблюдать «фиолетовые гангрены / в женском теле, распадающиеся вновь на жизни…».
Скульптурное белое тело – непорочное,
беззащитное —
Жертва фантастического соблазнения червя,
Который его разъедает, смеясь, без стыда…
Я вырыл, одержимый, тело из небытия…
И в муках совести, в припадках исступленья,
Я целовал её гниющие уста!..
По сей день у него есть подражатели на страницах еженедельных поэтических альманахов и в погребальных стихах на проводах самоубийц, как, например, на похоронах сына начальника полиции, который случайно выстрелил себе в глаз.
В своё время он нивелировал «Мариу», псевдоним какого-то святоши, который проповедовал против «ничтожных душ», которые находят удовольствие в страдании, против «сатанистов» и слуг дьявола, которые выклянчивали у газет Алентежу «полоску для своих поэтических кривляний». Полемика была прокомментирована профессором Вентурой, лектором из Лиссабона, который доказал, что умирающий Поэт Дуру был внутренне опустошён, когда «Мариу» объяснил ему «противоречие в том, чтобы просить смерть отнять жизнь, не зная, что ты жив».
Мятущийся поэт. Попробуй написать на стене своей комнаты, на картонной выемке, четверостишие:
Сердца – пещеры, груди – тоннели,
Всё это наслажденье, девы! не любовь,
А страсть, когда вы так краснели —
Блаженства миг, природы вечный зов!..
Увидишь, какой эффект оно произведёт на цыпочек, которых ты заманишь к себе в комнату. Нет ничего, кроме консервативной непристойности, написанной в старом стиле, когда мы обвиваем свою грешную руку вокруг их талии и шепчем им «любовь моя…», просто прелюдия к похоти. А до этого взбрызни на себя три капли неотразимого Drakkar Noir и указательным и средним пальцем крохотный человечек бежит по её животу, (кот за мышью, кот за мышью), поднимаясь к её груди, чтобы отдохнуть на бельведере её сосков, затем, скатившись вниз по дюнам, вернуться туда, где действительно интересно, свежесть весенней травы, (идёт кот за мышью, идёт кот за мышью…)
По правде говоря, ты придурок, она бросила тебя, идиот, но вернёмся к Дуру, в последние дни он решился и отправился к девочкам в Байру Алту. Бедный, чахоточный, шлюхи дали ему образ женщин, «распадающихся вновь на жизни».
У него была только одна женщина, она, должно быть, была великолепна. Лучше так, чем умереть, не попробовав.