Этот мечтатель страдал, пока боролся, он жаждал знаний и совершенства, он обладал заметным упорством и большим способностями, чтобы достичь своих целей.
Он был гордостью нашей жизни.
Компьютер из старых моделей. Сегодня у любого мобильника память больше.
Любопытная дата на камне: человек, который умер в день, когда я родился, мы никогда не встречались при жизни, у нас было только несколько часов вместе?
Это, несомненно, спокойный и упорядоченный мир: в нём есть даже ясли для детишек. Справа вниз по склону – пространство «ангелочков». Вот где старый могильщик оставил гнить младенца, вынув его из крохотного гробика и переложив тельце в обувную коробку – левая нога торчала наружу.
Я останавливаюсь возле каменного ангела и на фото вижу малыша с двумя молочными зубами, всего с двумя.
Мы любим тебя больше, чем вчера и меньше, чем завтра.
Прекрасный эпилог… эпитафия… как это правильно? Кто-то говорит у меня за спиной.
– Это прощание родителей. Одно из самых востребованных
– Прошу прощения…?
(кто это?)
– Ты меня не узнаешь? Я тоже едва тебя узнал, Штырь. Это я.
– Это ты, Изайаш?! Мы не виделись целую вечность!.. Что ты здесь делаешь? Ты … к кому-то пришёл?
– Я – могильщик.
– О-о.
Могильщик, Изайаш наш могильщик. Парень, который был моим одноклассником – наш новый могильщик. Он всегда говорил, что всем нужно успокоиться, говорил только, чтобы нас успокоить, своим пронзительным и острым голосом кларнета, обещающего лучшие времена.
Я даже не знаю, что и сказать.
Он по-прежнему напоминает симпатичный гвоздь, это внушает доверие. Но, в любом случае, некоторые вещи…
– А ты чем занимаешься, Штырь?
– Я… я так просто хожу…
– Что ты делаешь?
– … просто хожу, всё круто.
Я ковыряю ботинком землю, давай сменим тему.
– Разве ты не был пожарным, Изайаш?
– Я и сейчас остаюсь, если потребуется. Я долго служил в Эворе, в конторе, но контракт закончился. Потом устроился здесь на фабрику шерсти, но она закрылась из-за китайской конкуренции. Китайской и другой.
– А, вот как.
– Знаешь, как непросто сейчас найти работу.
– Да, да.
– Жить здесь – просто какой-то кошмар, и с каждым разом становится всё хуже.
Да, становится.
[ради Бога, закончим этот разговор]
– Слушай, Штырь, помнишь, я в школе в последнем классе должен был уйти раньше… мне всегда было интересно: как ты так сдал экзамены, чтобы вылететь?
– В классе было очень жарко.
По крайней мере три балла из 20 должны были растаять во время экзамена, попробуйте объяснить «Критику чистого разума» или теорему Пифагора, жарясь на солнце. Квадрат квадрата квадрата равен квадрату.
Что б её, эту метафизику в классе при 47 градусах. Шведская средняя школа в центре Алентежу любого заставит убить.
И вообще, какой смысл уезжать из города? чтобы совершать грустные поступки? как та пастушка коз с гор, из района Тысячного Человека, которая «иммигрировала» в Лиссабон, через два года она вернулась, и рассказывая о своих новостях, упомянула, что в тот самый день она увидела на дороге … каких-то… каких-то животных…
– …ай, как называются те животные, такие с рожками на голове?
– Улитки?
– Нет, ай…, такие большие, с шерстью, ходят группами, за ними часто идёт собака…
– … козы, козлята, козлы?…
– Точно!
Легко совершать грустные поступки, когда уезжаешь из города.
– В классе было очень жарко.
– Да, Штырь, это факт. Печка, эта школа, печка. А зимой холодильник. Каждый раз, когда вспоминаю.
Изайаш всегда был человеком беззлобным, настолько, что продолжал свою блестящую серию дьявольских вопросов:
– А твоя девушка…? Она здесь?
– Она там. Она в универе.
[давай сменим тему сейчас сейчас сейчас]
– Прости, Изайаш, не злись, но как такой парень как ты, стал могильщиком?
Ничего особенного, как любая другая работа, говорит он. Только сложнее, когда земля становится очень сухой летом, или замерзает зимой. Но технике копания научаешься мгновенно.
– Ну и… тебе нравится?
– Люди делают из мухи слона, когда речь идёт о смерти и мертвецах. Однажды появилась здесь вдова, она очень боялась, хотела, чтобы я ей открыл могилу мужа, потому что он начал являться к ней по ночам, и она решила, что покойник убежал из могилы. А я сказал ей успокойтесь, успокойтесь, этого не может быть…
– Очень хорошо помню, как ты так говорил.
– … Ваш муж никогда не был привязан к Вам при жизни, а после смерти докучает Вам?
– Слушай… Правда, что некоторые люди просыпаются в гробу, потому что они не умерли, когда их похоронили?
– Говорят, что бывает. Говорят!..
– Скребут гроб изнутри?
– Конечно.
– И что делать?
– Ничего. Это ошибка врача, который подтвердил смерть, но, пойди узнай кто. Семь лет спустя, когда такое обнаруживается, мы просто собираем кости в коробку и всё, притворяемся, что ничего не было.
Посреди этого разговора мы пришли в уголок ветеранов войны, закуток, где одним солнечным днём отец Шику будет похоронен с почестями. Он откладывает этот момент удачно и осторожно. Друзья, участвовавшие вместе с ним в резне в Вилиямо, растрогаются, он, без сомнения, был одним из самых безбашенных, настоящий товарищ.
Дальше на этом месте – могилы тех четырёх ребятишек, погибших в автомобильной аварии по дороге в Лиссабон, они лежат в ряд как во время войны, об этом ты плакал. На всех португальских кладбищах следует создать отсек бывших автомобилистов в память о тех, кто отдал свои жизни, чтобы Португалия могла удерживать мировой рекорд каждый год.
– На самом деле, когда появилась вакансия могильщика, – продолжает Изайаш, – у меня даже были трудности с приёмом на работу из-за избытка квалификаций. Но я был готов копать, ворочать камни, резать мрамор, мне двоих детей растить.
– Двоих детей? Когда ты успел сделать двоих детей?
– Сначала сделал одного, потом второго, эх, эх. Старший уже умеет читать.
– Уже умеет читать?!.. А сколько тебе лет?…
– Полагаю, что столько же, сколько и тебе. Сколько тебе лет?
Хороший вопрос.
И Изайаш продолжает:
– Ты немного поправился…
– Думаешь?
– Я сначала тебя даже не узнал, когда увидел, как ты вошёл, такой раздутый, что почти закрыл солнце… Это не ты, Штырь. Ты всегда был худой как зубочистка. Выглядишь уставшим. Я выгляжу также, когда не высыпаюсь.
Уау, сейчас ты скажешь, что я чокнутый…, что я потерял ощущение времени и проходящих лет, что я превратился в бездельника с трясущемся тройным подбородком, неряха, заглядывающий на дно стакана, разглагольствующий сам с собой обо всём на свете из года в год… о смерти с болезненной лёгкостью, словно бы это шутка, грубость, обыденность, где ты научился так рассуждать, и никого в этом нельзя обвинить, ни Бога, ни Вселенную, ни пурпурное и гнилое Небо, ни город, вина только твоя…
В общем, неприятная личность.
– Я обманчиво толстый, Изайаш. Просто отёк под шеей. Через неделю снова стану худым, надо только меньше есть. Так ты заменил того могильщика, который отравился?
– Нет, это было совсем давно. Он не остался здесь, он был похоронен у себя в деревне, за горами. Но эта ерунда продолжается, люди всё время меня спрашивают об этом.
– Знаешь, я его видел, сразу после того, как он принял яд? Мы играли в футбол, в субботу утром. Могильщик был синий, язык наружу.
– С таким ядом без вариантов.
– Не совсем так, Изайаш, – говорю я, довольный собой, – недавно был случай, который благополучно закончился, там, на горах, на дороге возле «Бессмертия».
– Возле «Бессмертия»… а, понял.
– Один фермер обедал со своим 11-летним внуком, а у мальчика не все дома, и вместо того, чтобы есть, он схватил нож и приставил его к горлу, говоря, что сейчас убьёт себя, а дед кричит ему «прекрати это», весь на нервах.
– Вот чёртов пацан, Штырь. А дед отравился из-за этого?…
– Подожди. Дальше внук берёт игровую приставку из этих переносных японских, подарок на день рождения, и начинает играть… плинк… плонк… плинк, плонк… А дед «прекрати это!», а внук плинк, плонк, плинк, плонк… А дед «прекрати это!», «прекрати это!», тогда старик спокойно встаёт и спускается к ручью, а через час возвращается, весь бледный, и говорит «я не хочу так умирать», а его жена «ай, Манэл, ты ведь не сделал никакую дурость?» Они успели заставить его выпить три литра молока, чтобы его вырвало, да и скорая приехала вовремя.
– Повезло.
– Для меня самое интересное в этой истории – это сочетание японского GameBoy с 605 Strong, внук с современными технологиями и дед-крестьянин с ядом для колорадского жука… Переход от старого мира к современному, где в равной степени опасно и сложно жить, ага?
– А… слушай, я должен пойти убрать инструменты в подсобку. Я уже почти ничего не вижу, темно. Извини, Штырь, я должен закрывать кладбище.
– Я тоже уже ухожу. Только одна вещь, из любопытства… Если кто-то умрёт сегодня, или на этой неделе, где он будет похоронен?
– Там, сзади нас, в 19 секторе, новом. Всегда есть две или три ямы на всякий случай.
– Понятно. В твоей работе никогда не знаешь.
– На самом деле, я делаю это почти постоянно. Один или два раза в день, гарантировано. Приходи почаще, Штырь. Был рад тебя видеть, если что-то нужно, ты знаешь, слушай, дам тебе свой мобильный.
– У меня сейчас нет мобильника. Но договорились. Я выйду здесь, пока.
Изайаш – могильщик, это не случайно.
[…]
Я уже выбрал яму. Я прекрасно в неё помещаюсь, сидя, лёжа, даже стоя. Хорошая должна быть жизнь у крота, роешь, прорываешь туннели, грызёшь корни, и никого не видишь и никого не встречаешь. Когда здесь хоронили учительницу Катарину, очень гуманный человек в моём представлении, она лежала несколько минут в открытом гробу с платком на лице, но фотограф лиссабонской газеты снял его и начал щёлкать в истерике фотоаппаратом,