Книга повествовала об окнах. Необычных окнах, хотя и обычные тоже порой могут играть эту роль. А за ними… нечто. Иногда — чудовища. Таким «окном» может стать что угодно — картина, книжная страница, даже обыкновенная лужа в подходящем месте. Тиффани снова вспомнила гоблина из книги сказок — порой он злобно хохотал, а порой просто ухмылялся. Тиффани ничуть не сомневалась в этом. Изменения были небольшими, но они были. И каждый раз ты начинаешь гадать: что-то вправду изменилось, или ты просто неточно запомнила?
Книга шуршала в руках, словно голодная белка, вдруг проснувшаяся в дупле, полном орехов. Автором был волшебник, весьма скучный и многословный, но книжка всё равно оказалась интересная. Она рассказывала о людях, которые пропадали в картинах, а также о других, которые из картин появлялись.
Окна были способом попадать из одного мира в другой, окном могло оказаться что угодно, а другой мир мог оказаться где угодно. Она слышала прежде, что глаза хорошего портрета следят, как ты ходишь по комнате, однако, согласно этой книге, они вполне могли последовать за тобой домой и проследить, как ты ложишься спать — идея, о которой ей в данный момент даже думать не хотелось. Будучи истинным волшебником, автор стремился пояснить свою мысль при помощи разнообразных графиков и диаграмм, которые были очень красивыми, но ничего, фактически, не объясняли.
Лукавый бежал к ней внутри той чёрной книги, но Тиффани успела захлопнуть фолиант, прежде чем страшный призрак выбрался наружу. Она даже успела разглядеть его руку в тот момент, когда опустился пресс. «Но его не раздавило там, — думала Тиффани. — Потому что на самом деле его не было в книге, он присутствовал внутри лишь в некотором магическом смысле. Он будет искать меня другими путями. Вот бы узнать, какими». Теперь-то её обычные утомительные дни, полные сломанных ног, больных желудков и вросших ногтей казались ей вполне привлекательным времяпрепровождением. Она всегда говорила людям, что эти скучные заботы и есть суть ведьмовства, и это было правдой, вплоть до того момента, пока из ниоткуда вдруг не вынырнуло нечто ужасное. Тут уж обычные примочки не помогут.
На книгу упал маленький пучок соломы.
— Ладно уж, можете выходить, тут никого нет, — сказала Тиффани. — Вы ведь здесь, правда?
— Айе, тута мы, — раздался голос прямо у неё над ухом.
И они появились: из-за брикетов соломы, паутинок, яблочных полок, коз и друг из-за друга.
— Ты ведь Мал-мала Чокнутый Артур?
— Айе, мисс, то правда. Даже молвить неловко, но Роб Всякограб оченно на меня полагается нонеча и поручает всякое. Я полицей, ведаешь ли, а он считает, что полицею с верзилами сподручнее дело иметь, они от этого сильнее пужаются. Кроме того, я умею по-вашему, по-верзильски молвить! Роб сам в кургане нынче обретается. Не верит он Барону вашему ни на грош, волнуется, как бы снова с лопатами не пришли.
— Я прослежу, чтобы такого не случилось, — заверила его Тиффани. — В прошлый раз просто вышло некоторое взаимное непонимание.
Мал-мала Чокнутого Артура эта речь, похоже, не убедила.
— Рад я такое слышать, мисс, и Атаман рад был бы тоже, ибо, ведаешь ли, стоит лишь хоть одной лопате в курган наш вонзиться, и в замке вашем ни единого живого мужчины не останется, и будет плач превеликий повсюду женский, исключая присутствующих, разумеется.
Со стороны прочих Фиглов раздался одобрительный шум, имеющий общим смыслом немедленное умерщвление любого, посмевшего поднять лопату на фигловский курган, и то, как все и каждый из таковых отвратцев ужасно пожалеют о содеянном.
— Штаны, — пояснил Слегка-Менее-Толстый-Чем-Толстый-Джок-Джок. — Когда Фигл забирается отвратцу в штаны прямо, отмщение и воздаяние великое тут лишь починается.
— О, айе, прыжки и скачки и горе великое на них! — поддержал Мал-мала Джок Седой.
Тиффани была потрясена.
— И когда же Фиглы последний раз бились с верзилами?
После некоторой дискуссии Фиглы пришли к выводу, что это была Великая Битва При Навозных Кучах. Которая, как пояснил Джок Седой, сопровождалась «воплями превеликими, беготнёй, по земле топотанием, небывалым жалостным хныканьем, а тако же хихиканьем громким женским, ибо мужчины сдирали с себя препоспешно штаны, ставшие им врагами вдруг, коли вы ведаете, о чём я толкую».
Тиффани слушала этот удивительный рассказ с раскрытым ртом. Наконец, она очнулась и спросила:
— Но доводилось ли Фиглам хоть раз убивать человека?
Тут Фиглы принялись отводить глаза, шаркать ногами и чесать в затылках, что неизбежно привело к выпадению традиционного дождя из насекомых, припрятанной еды, интересных камешков и прочего, о чём лучше не говорить в приличном обществе. Наконец, Мал-мала Чокнутый Артур сказал:
— Лично я, мисс, как Фигл, лишь недавно познавший, что он не карлик-башмачник, могу без ущерба для чести своей сказать, что братья мои, когда жили в дальних горах, действительно бились порой с людьми, пришедшими «золото фей» копать. И были то битвы преужастные, и бандиты, слишком тупые, чтобы бежать, оказывались порой умны предовольно, чтобы помереть. — Он откашлялся. — Однако, в оправдание братьев моих, хочу молвить, что бились мы всегда честно, не более одного Фигла на десять человек. Уж куда честнее-то. Не наша вина, что некоторые люди порешили самоубивством жизнь свою покончить.
Опасный блеск в глазах Мал-мала Чокнутого Артура заставил Тиффани уточнить:
— И как именно они совершили самоубийство?
Фигл-полицейский пожал своими маленькими, но широкими плечами.
— Принесли лопаты к Фигловскому кургану, мисс. Я ведь законник, мисс. Я и кургана-то не видал, пока не повстречал сих благородных жентльменов. Но даже моя кровь кипит, мисс, просто вскипает, как вода в горшке. Сердце моё колотится, пульс частит, а горло пылает, словно глотка дракона, от одной мысли о холодной стали, крушащей глиняные бока Фигловского кургана. Я убил бы человека, способного на такое, мисс. Убил бы до смерти, а после смерти снова настиг и снова убил, и снова, и снова, потому что это адов грех, мисс, покушаться на наш народ, и одной смерти за него мало. Тем не менее, поскольку я человек закона есть, как поминалось ранее, я со всех сил надеюсь, что нынешнее «непонимание» разрешится без бойни, кровищи, воплей, стонов, плача и развешивания потрохов по деревьям, доселе невиданного, ведаешь ли.
После этой пылкой речи Мал-мала Чокнутый Артур, державший свой полноразмерный полицейский жетон, словно щит, воззрился на Тиффани с выражением одновременно смущённым и вызывающим.
Но Тиффани была ведьмой.
— Позволь сказать тебе кое-что, Мал-мала Чокнутый Артур, и постарайся хорошенько понять мои слова. Ты вернулся домой, Мал-мала Чокнутый Артур.
Щит выпал из его руки.
— Айе, мисс, я и сам то понял. Полицей не должен такого говорить, что я сейчас молвил. Он должен говорить о суде, судьях, приговорах и тюрьме, и он должен говорить, что негоже людям брать закон в свои руки. Так что я верну, разумеется, свой жетон, прежде чем остаться здесь, с моим народом, который, как я надеюсь, начнёт отныне немного лучше заботиться о собственной гигиене.
Остальные Фиглы зааплодировали, хотя Тиффани и сомневалась, что они поняли всё, что он сказал, особенно насчёт гигиены и уважения к законам.
— Я обещаю, — сказал Тиффани, — что курган никто больше не тронет. Я прослежу за этим, ясно?
— Очч, ясно, — со слезами на глазах пробормотал Мал-мала Чокнутый Артур. — Всё сие распрекрасно, но как можешь ты ведать, что станется у тебя за спиной, когда ты упорхнёшь куда-нито по своим оччень важнецким ведьмовским делам? Что тогда станется?
Все глаза обратились к Тиффани, в том числе и козлиные. Она поступила так, как надеялась никогда больше не поступать, потому что это было невежливо: взяла Мал-мала Чокнутого Артура в руку и подняла его на уровень своих глаз.
— Я карга этих холмов, — объявила она, — и я клянусь тебе и другим Фиглам, что к вашему кургану никогда больше не придут с холодным железом. Он никогда не окажется у меня «за спиной», но всегда будет на глазах. И пока будет так, ни одна живая душа не тронет ваш курган, если хочет и дальше оставаться живой. И если я нарушу эту клятву Фиглам, пусть меня протащат через семь кругов ада на метле, утыканной гвоздями.
Строго говоря, призналась сама себе Тиффани, всё это были пустые слова, но Фиглы не признавали клятв, не содержащих в себе грома, молний и страшных кровавых обещаний. Каким-то образом, кровь придавал клятве официальность. «И я действительно прослежу, чтобы курган никогда больше не трогали. — подумала она. — Теперь Роланд не сможет мне отказать ни в чём. Кроме того, у меня есть секретное оружие: доверие юной леди, которая вскоре станет его женой. Ни один мужчина не способен сопротивляться в подобных обстоятельствах».
Лицо Мал-мала Чокнутого Артура озарилось светом веры:
— Хорошо сказано, мистрис, и позвольте, пользуясь случаем, испросить ваших объяснений касательно свадебного обычая и что потом бывает. Для тех из нас, кто мало с браком знаком, всё это оччень любопытственно есть. Можно им задавать вопросы?
Угрозы жуткого призрака были и без того ужасны, но перспектива отвечать на вопросы Нак Мак Фиглов касательно человеческой семейной жизни показалась Тиффани ещё ужаснее. Объяснять, почему она не хочет давать объяснений, не имело смысла.
Поэтому Тиффани просто сказала стальным голосом «нет!» и осторожно опустила Артура обратно на пол.
— Не надо было вам подслушивать, — добавила она.
— Почему нет? — изумился Вулли Валенок.
— Просто не надо! Я не собираюсь объяснять. Нельзя, и всё тут. А теперь, джентльмены, я хотела бы побыть одна, если вы не против.
«Всё равно они будут за мной следить», — подумала она. Они всегда следили. Она вернулась в главный зал и села поближе к огромному камину. Даже в конце лета в зале было холодно. Его стены были для защиты от холода камней увешаны гобеленами. Вышивки пестрели обычными для такого рода драпировок сюжетами: люди в доспехах размахивали мечами, луками и топорами, поражая других людей в доспехах. Учитывая, что битвы обычно происходят очень быстро и шумно, модели, изображённые на этих вышивках, видимо, должны были замирать на месте каждые две минуты, чтобы дать возможность вышивающим леди ухватить общую картину. Тот, что висел у камина, Тиффани помнила во всех деталях с самого детства. Все дети помнили. Они изучали свою историю по этим гобеленам, особенно если поблизости оказывался старик, который мог объяснить, что именно там происходило. Однако гораздо интереснее было самой сочинять истории про этих рыцарей, например, про вон того, что со всех