Тиффани принюхалась. Воняло свиньями, однако она был уверена, полностью уверена, что сможет учуять призрака, когда и если он объявится здесь. Свиньи, как ни крути, пахли естественно; призрак же, со своей стороны, вонял так, что свиньи показались бы рядом с ним просто фиалками. Тиффани поёжилась. Ветер пробирал до костей.
— Ты уверена, что сможешь убить его? — прошептал Престон.
— Думаю, я могу принудить его к самоубийству. Но, Престон, я строго воспрещаю тебе оказывать мне какую-либо помощь.
— Извини, — возразил Престон, — но я временный уполномоченный представитель властей, не забыла? Ты не имеешь права приказывать мне, мисс Болит, если не возражаешь, конечно.
— Хочешь сказать, твоё чувство долга и необходимость подчиняться начальству означают, что ты обязан вмешаться?
— Ну, да, мисс, — признал Престон. — А также ещё кое-какие соображения.
— Тогда ты нужен мне, Престон, действительно нужен. Я думаю, что справлюсь сама, но, если ты поможешь, это многое упростит. Мне нужно, чтоб ты…
Она была почти уверена, что призрак не сможет подслушать, но всё равно понизила голос почти до шёпота, и Престон выслушал её, не моргнув глазом. А потом просто сказал:
— Звучит несложно, мисс. Ты можешь положиться на мои временные полномочия.
— Фуу! Как я сюда попал?
Нечто серое, липкое, отчаянно воняющее свиным навозом и пивом попыталось подняться, опираясь на стенку свинарника. Тиффани знала, что это Роланд, но лишь потому, что сразу два жениха, вышвырнутых в свинарник одновременно были бы крайне маловероятны. Он поднимался, словно некая тварь из болота, обтекая…. ну, просто обтекая, неважно, чем. Не стоит вдаваться в детали. От него со шмяканьем отваливались куски, лучше не думать, чего.
Он икнул.
— У меня в спальне откуда-то взялась огромная свинья, а ещё я потерял штаны, — сказал Роланд, его голос звучал невнятно под воздействием алкоголя. Молодой Барон огляделся, и на него снизошло не столько озарение, сколько разрыхление: — Я не у себя в спальне, кажется? — пробормотал он и сполз обратно в навоз.
Она почуяла призрака. Его запах выделялся среди запахов свинарника, словно лиса среди кур. А потом призрак заговорил, голосом, полным ужаса и гниения: Я чую тебя, ведьма, и других тоже. Мне на них плевать, но это тело… не слишком прочное, и у него есть свои потребности. Я же силён. Я иду. Ты не сможешь спасти всех. Сомневаюсь, что твоя дьявольская метла сможет унести четверых. Кого ты оставишь? Может, лучше оставить всех? Докучливую конкурентку, парня, отвергшего тебя, и навязчивого юношу? О, я знаю, как ты мыслишь, ведьма!
«Но ведь я так не думаю, — сказала себе Тиффани. — Да, мне понравился Роланд в свинарнике, но ведь люди не просто люди, они люди в определённых обстоятельствах».
Но не ты. Ты вообще уже не человек.
Рядом с ней, с ужасным хлюпающим звуком Престон вытащил Роланда из свинарника, невзирая на протесты свиноматки. Как им обоим повезло, что они не слышат этого ужасного голоса.
Она задумалась. Четверо? Докучливая конкурентка? Но ведь здесь только она, Роланд и Престон, так?
Тиффани посмотрела на дальний конец поля, накрытый лунной тенью от замка. И увидела быстро бегущую к ним белую человеческую фигурку.
Видимо, это Летиция. Никто, кроме неё, не мог постоянно излучать такой белый свет. Разум Тиффани лихорадочно занялся тактической алгеброй.
— Престон, прочь. Быстро возьми метлу.
Престон кивнул, а потом с улыбкой отдал честь.
— К вашим услугам, мисс.
Летиция подбежала в вихре дорогостоящих белых тапочек. Она застыла столбом, увидев Роланда, который достаточно протрезвел, чтобы попытаться прикрыть руками то, о чём Тиффани отныне и навсегда будет думать, как о его «интимностях». Раздался хлюпающий звук, потому что он с ног до головы был покрыт свиным навозом.
— Один из его приятелей сказал мне, что они швырнули его ради смеха в свинарник! — с возмущением крикнула Летиция. — Друзья, называется!
— Полагаю, они считают, что друзья для этого и нужны, — рассеянно заметила Тиффани.
Сама она в это время думала: «Сработает ли мой трюк? Всё ли я учла? Точно ли я знаю, что собираюсь делать? И с кем я сейчас говорю? Кажется, мне нужен знак, всего лишь знак».
Раздался шорох. Тиффани посмотрела вниз. На неё в ответ посмотрела зайчиха, а потом спокойно развернулась и неспеша скрылась в стерне.
— Что ж, вот и знак, — сказала Тиффани и ощутила, как нарастает паника. Что это — знамение, или просто зайчиха, которая слишком стара, чтобы немедленно удрать, завидев людей? В конце концов, это невежливо — требовать второго знака в подтверждение того, что первый не был простым совпадением.
В этот момент, в этот самый момент Роланд начал петь, вероятно, просто потому, что был пьян, а может и потому, что Летиция принялась трудолюбиво оттирать его от грязи, крепко зажмурив глаза, чтобы, будучи незамужней девушкой, не увидеть раньше времени чего-нибудь неприличного или неожиданного. Песня Роланда звучала так: «О, как приятно летом на рассвете дня, увидеть кукурузные поля, где птахи малые так радостно поют, и жаворонки славу солнцу воздают…»
Он замолк на минуту.
— Отец всегда пел эту песню, когда мы бродили по полям… — пробормотал Роланд.
Он был как раз на той стадии, когда пьяницы начинают рыдать, и слёзы, смывая навоз, чертили розовые дорожки на его щеках.
«Спасибо», — подумала Тиффани. Знамение есть знамение. Ты просто выбираешь то, которое работает. Они все стояли на большом поле, последнем оставшемся с ещё несожжённой стернёй. А зайчиха мчится, огня не боится. О, да, знамения. Они всегда очень важны.
— Слушайте меня, вы, оба. Я не потреплю возражений, потому что ты, Роланд, вдребезги пьян, а ты, Летиция, ведьма, — тут Летиция радостно улыбнулась, — которая младше меня. Следовательно, вы оба будете делать то, что я скажу. Тогда у нас всех будет шанс живыми вернуться в замок.
Они оба слушали, замерев на месте, хотя Роланд слегка покачивался.
— Когда я скомандую, — продолжила Тиффани, — каждый из вас должен схватить меня за руку и бежать! Поворачивайте, когда я поверну, останавливайтесь, когда я остановлюсь. Хотя лично я сильно сомневаюсь, что мне захочется остановиться. Но, самое главное, не бойтесь и верьте мне. Я знаю, что делаю, я в этом почти уверена. — Тут Тиффани поняла, что последняя фраза прозвучала не слишком убедительно, но они, кажется, не обратили внимания. И добавила: — А когда я скажу «прыгайте!» вам нужно прыгнуть изо всех сил, словно сам чёрт гонится за вами, потому что, собственно, так оно и будет.
Вонь внезапно стала просто невыносимой. В мозг Тиффани словно ударили кувалдой чистой ненависти.
«Кровь застыла, пальцы лёд, Что-то страшное грядёт, — подумала она, вглядываясь в ночной сумрак. И мысленно добавила: — В ушах звон, в носу свербит, Что-то злое к нам спешит». Это последнее — чтобы не бормотать себе под нос, сканируя дальний край поля на предмет какого-нибудь движения.
И вот, там появилась чья-то смутная фигура.
Плотно сложённый человек шёл к ним через поле. Он двигался медленно, однако постепенно увеличивал скорость. В движениях была заметна неловкость. «Когда он завладевает чьим-то телом, то поглощает и душу, делает её своей частью. Нет выхода, нет спасения». Вот что ей говорила Эскарина. В твари, чьи мысли так воняют, нет ни капли добра, никакой надежды на искупление.
Тиффани стиснула руки всё ещё спорящей парочки и бегом потащила их за собой. Этот… монстр находился между ними и замком. И двигался медленнее, чем Тиффани ожидала. Она рискнула бросить на него ещё один взгляд, и заметила блеск металла у него в руках. Ножи.
— Скорей!
— Моя обувь не приспособлена для пробежек, — указала Летиция.
— У меня голова болит, — ныл Роланд.
Тиффани тащила их к центру поля, игнорируя все жалобы, а также высокие сухие стебли кукурузы, которые цеплялись за одежду, путались в волосах, царапались и кололи ноги. «Бег» троицы скорее напоминал ленивую трусцу. Тварь упорно преследовала. Если они повернут к замку, к безопасности, существо перехватит их…
Впрочем, ему тоже было непросто бежать, и Тиффани гадала, можно ли заставить тело преодолеть собственные возможности, если ты не чувствуешь его ужасную боль, не ощущаешь горящих лёгких, не слышишь грохота сердца и треска костей? После долгих увёрток миссис Пруст рассказала, ей, наконец, что творил Макинтош. Рассказала шёпотом, словно сами эти слова могли загрязнить воздух. По сравнению с таким кошмаром, что значит убийство маленькой певчей птички? Однако именно оно почему-то засело в мозгу, как самое непростительное преступление.
Нет прощения за удушенную песню. Нет искупления за убийство надежды во тьме. Я знаю тебя.
Ты — то, что шептало в ухо Пусту, когда он избивал свою дочь. Ты — первый аккорд злой музыки.
Ты выглядывал из-за плеча человека, подобравшего первый камень. Я думаю, ты — часть нас, и поэтому мы никогда от тебя не избавимся насовсем, но зато мы можем превратить твою жизнь в ад.
Нет прощения. Нет искупления.
Бросив взгляд назад, Тиффани увидела, что призрак стал ближе, теперь можно было разглядеть его лицо. Она удвоила усилия, волоча уставшую и сопротивляющуюся парочку по стерне. Собравшись с духом, она просипела:
— Посмотрите на него! Посмотрите на это! Вы хотите, чтобы оно нас догнало?
Раздался короткий вскрик Летиции и стон внезапного протрезвления её будущего мужа. Покрасневшие глаза невезучего Макинтоша были широко распахнуты, рот кривила застывшая яростная улыбка. Тварь попыталась было сократить разрыв, но жених с невестой нашли в своём страхе источник новых сил: теперь уже они тащили Тиффани за собой.
Они просто мчались наперегонки по полю. Теперь всё зависело от Престона. Как ни странно, Тиффани ощущала уверенность. «Престону можно доверять», — подумала она, но тут позади раздался жуткий всхлип. Призрак погонял чужое тело всё яростней, и её даже послышался отчётливый свист длинных ножей, рассекающих воздух. Теперь всё зависело от правильного выбора нужного момента. Престону