го глаза, его голос, его руки, его взгляд, его движения, пальцы… Она пообещала себе — ее внутренняя речь невольно стала английской — расслабиться, отключиться от всего этого в Лондоне: забыться, позволить себе все доступные удовольствия — пятипроцентный сидр, музей, парки, послеобеденный сон без будильника и, может быть, даже билет в театр на завтрашний дневной спектакль. У нее был заранее забронированный отель типа «постель и завтрак». Она поехала туда на такси. Зарегистрировалась у стойки, зашла в номер, переоделась, легла на широкую кровать. В комнате витал слабый запах сигарет, но на этот раз он ее не раздражал.
Вскоре она обнаружила себя сидящей за столом и пишущей на оставленной кем-то пачке сигарет, пишущей на его, Эндрю, английском: Running rabbit. Fancy colored pheasant. Was it a wasp? Was it a fantasy?[32] Другой бумаги у нее не было, потому что перед отъездом из Бата она выбросила все бумаги, чтобы облегчить чемодан. Она писала, пока на пачке было место, потом положила ее в сумочку и вышла на улицу.
Села за столик в кафе. Пила легкий сидр. Чувствовала, что плывет, парит. Смотрела перед собой, ничего не видя, кроме мерцающих воспоминаний обо всем, что произошло между ней и Эндрю. Потом зашла на почту. Купила конверт. Развернула сигаретную пачку, написала номер своего рабочего и домашнего телефона, сложила и положила в конверт. Затем с болезненной решительностью сняла с шеи тонкую цепочку со звездой Давида, теплое золото, которое было на ее шее с семи лет и стало частью ее тела, и сунула между складками бумаги. Лизнула липкую полоску конверта и плотно его заклеила. Написала адрес. Слово «личное» она написала заглавными буквами. Не стала писать адрес отправителя. Купила марку, наклеила ее на конверт и протянула письмо клерку.
— Обычной почтой, — сказала она ему.
Она явственно услышала, как Эндрю укоризненно сказал ей, что она сделала нечто опасное. Он получит ее письмо и положит этому конец. Как? Он запаникует, не ответит, и она все поймет. Тогда у нее не будет выбора.
Так она думала во время долгих прогулок вдоль Темзы, по Пиккадилли или в парке Сент-Джеймс, нисколько не любуясь видами, не интересуясь витринами магазинов, стараясь лишь устать, чтобы вернуться в номер и как следует выспаться. Ей приснилось, что она карабкается по высокой скале, пытается ухватиться руками за колючие кусты, опереться ногами на выступы, но красноватый грунт осыпается, и она снова и снова соскальзывает вниз, при этом из ее карманов выпадают документы, ключи, кошелек. На рассвете она проснулась мокрой от пота и больше не могла заснуть.
После завтрака она отправилась в зоопарк. Зоопарки всегда успокаивали и радовали ее в зарубежных поездках. Среди обезьян, оленей, медведей и слонов она снова становится шестилетней девочкой, которая хочет лишь одного — кормить этих животных. Она отметала мысли об инфантильном времяпрепровождении, о пустой трате времени. «Я в отпуске, — напоминала она себе, — я в отпуске». Скоро все встанет на свои места. Она позвонила детям, потом Эльханану и сказала, что возвращается вечером.
Когда она приехала, Эльханана дома не было. На столе лежала записка: «Я пошел на урок истории к Яакову Йосефу». Она быстро приготовила себе ужин — омлет, тосты, сыр, травяной чай — и начала разбирать чемодан. На дне чемодана лежали засохшие стебли травы, которые, видимо, прилипли к ее одежде на том лугу с кроликами. Сердце пронзила боль, заставившая на мгновение застыть на месте. Нет-нет, это исключено, это должно исчезнуть из ее жизни, забыться.
Утром она завтракала с Эльхананом. Он спросил, как она себя чувствует, и почти не слушал ее ответа. Она заметила вдруг, что на носу и в носу у него растут волосы. «Мог бы хотя бы выдернуть те, что торчат из ноздрей!» — подумала она с неожиданной враждебностью, но, доев хлопья с йогуртом, привычно налила им обоим кофе.
Телефон зазвонил, когда они пили кофе. Не дают спокойно поесть! Эльханан не обращал внимания на звонок, как будто не слышал, точно так же он делал ночью, когда плакали дети. Юдит встала из-за стола и сняла трубку. Это был голос Эндрю. Говорил он, конечно, по-английски.
— Алло, я говорю с Джудит? Джудит, я люблю тебя! Ты слышишь? Ты слышишь меня? Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я хочу снова встретиться с тобой!
— Да, хорошо, я позвоню из офиса. Мне сейчас неудобно разговаривать. Пожалуйста, не звоните мне домой.
Эльханан устремил взгляд на жену.
— Кто это был? Почему ты так побледнела вдруг? Почему у тебя дрожит рука с чашкой кофе?
— Просто коллега с конференции. Один из тех, кого я терпеть не могу. Что вдруг он звонит в такое время?
— Юдит, извини, но ты врешь! Это не похоже на разговор с коллегой! У тебя с ним что-то было? Скажи это сейчас. Сейчас и немедленно. В конце концов я все равно узнаю. Ты же не умеешь хранить секреты, ты знаешь это лучше меня.
— Да, был там один, который ухаживал за мной, но это не было серьезно, — призналась она, стиснув зубы и устремив на мужа твердый взгляд.
— Ухаживал за тобой? Что значит — ухаживал? Вы трахались или нет?
Она не отвечала, и он снова закричал:
— Отвечай! Вы трахались или нет? И как его член — больше моего?
— Эльханан, ты с ума сошел!
— Да, я чувствую, что схожу с ума. Ты постоянно общаешься с людьми, которых я не знаю, а я торчу здесь, мне не с кем поговорить, нет никого, кто мог бы мне помочь. Тебе вообще на меня наплевать.
— Посоветуйся с раввином, Эльханан.
— Я уже говорил с ним. Рассказал ему все. Спросил его, не развестись ли мне. С твоего согласия, конечно.
— Я этого не заслужила, Эльханан, я не заслужила этого. Мой успех на работе содержит нас обоих.
— Мне не нужно, чтобы ты меня содержала. Мне не нужен профессор в доме, мне нужна женщина, нужен дом.
В начале ноября она вернулась к преподаванию на своих трех курсах — два в понедельник и один в среду, во второй половине дня, — и вступила в должность завкафедрой, предполагающую составление бюджета, проведение заседаний, участие в совете факультета, планирование семинаров, инструктаж секретарей, комплектование персонала, составление учебной программы на следующий год, не говоря уже о выдаче и подписывании разных документов. В почте, скопившейся в офисе, — она всегда открывала конверты стоя, желая избавиться от бумажной волокиты как можно быстрее, — было шесть конвертов из тонкой желтой бумаги с английскими марками и надписью: PRIVATE. Ей было нелегко разобрать почерк Эндрю, потому что писал он каллиграфическим пером, растягивая буквы. «Я звонил в ваш офис десятки раз без ответа. Что происходит? Как твои дела? Нет минуты, чтобы я не думал о тебе».
И в другом письме: «Я сижу в своем офисе и смотрю перед собой, вспоминая каждое мгновение, которое мы провели вместе. Твое лицо все время у меня перед глазами, что бы я ни делал. Я так хочу обнять тебя и держать в своих объятиях! Мы должны встретиться вновь. Я люблю тебя».
И в третьем: «Я подумываю о том, чтобы посетить Израиль. Можешь ли ты проверить возможность моего участия в конференции в твоем университете или в любом другом месте в Израиле? Вот три возможные темы моего выступления: „Опасность применения биохимического оружия на Ближнем Востоке“; „Как защититься от биохимического оружия. Организация и обучение тыла на случай биохимической атаки“. Можешь ли ты использовать свои связи и положение завкафедрой, чтобы порекомендовать меня? Я скучаю по тебе так, что это трудно описать. Я люблю тебя».
В четвертом письме: «Ты просила меня не звонить тебе домой, и я подчиняюсь. Но почему ты не отвечаешь, когда я звоню в офис? Я позвонил в справочную университета, мне ответили на иврите нелюбезным тоном и перевели звонок в твой офис». И в пятом письме: «В следующем письме я вышлю тебе свое резюме, чтобы тебе легче было найти в Израиле подходящую конференцию, на которую я мог бы приехать. Есть ли у вас кафедра исследований в области обороны или что-то подобное? Пожалуйста, попытайся это выяснить». Шестое письмо было кратким изложением его биографии: степень магистра в Оксфорде, служба на командных и руководящих должностях в разных точках мира, продвижение по службе, награды, почетный знак за вклад в государственную безопасность и науку.
Слова окутывали и ласкали ее, как волшебный компресс, как горячая ванна с целебными травами. Порвать и выбросить? Ведь нельзя оставлять такое здесь, в офисе. Она вложила письма в присланный деканом конверт с просьбой предоставить проект бюджета на следующий год и задвинула ящик.
Дома она упала на диван рядом с Эльхананом перед телевизором. В последнее время он стал ездить один-два раза в неделю в Тель-Авив, чтобы «встречаться с людьми», и это пошло ему на пользу.
У себя в офисе Юдит поймала себя на том, что изучает программу университетских конференций на следующий год. Вот!.. В мае этого года кафедра политологии проведет конференцию на тему: «Израиль и Ближний Восток — куда мы движемся в третьем тысячелетии?» И где? В Эйлате! За подробностями обращаться к декану факультета социальных наук Джею Бейасину. В кафетерии факультета он всегда громогласно выказывал ей свою дружбу…
Когда Юдит вступила в должность, она позвонила ему, чтобы спросить, как спланировать бюджет, не зная, во сколько что обойдется. Джей ответил ей покровительственным тоном, проникнутым доброжелательностью:
— Моя дорогая, ты хочешь, чтобы я научил тебя, как меня обмануть?
Дождавшись, когда секретарша закончит работу и уйдет, Юдит позвонила ему напрямую в кабинет.
— Привет! Говорит Юдит Каспи.
— Профессор Каспи! Как поживаете? Чем могу быть полезен?
— Послушайте, Джей, я только что обратила внимание на эту конференцию, которую вы организовываете в мае в Эйлате.
— Если я не ошибаюсь, Россия — она не на Ближнем Востоке!
— Вы правы, но это не для меня. Знаете, недавно, когда я была на конференции по славистике в Англии, я познакомилась с неакадемическим, но чрезвычайно интересным человеком, который мог бы стать настоящей аттракцией на вашей конференции. Он военный в отставке в звании генерал-майора и, похоже, что-то делает для их разведки. Думаю, что он очень заинтересуется. Если хотите, возьмите у меня контактную информацию. Мне кажется, вам стоит с ним связаться. Я знаю, что программа уже закрыта, но, насколько понимаю, ему не нужна регистрация в качестве докладчика, так что… может быть, вы найдете какие-то дополнительные рамки…