Вечером Юдит писала: «Дорогой Эндрю! Хочу поблагодарить тебя за добрые слова, которые ты мне написал. Они очень помогают мне сейчас, когда я вступила в новую должность. Я не привыкла к руководящей работе, и, возможно, мне пригодятся твои советы. Есть большая вероятность, что в мае ты сможешь стать участником конференции здесь, в Израиле. Подходит ли это тебе? Я отправила в оргкомитет твое резюме. Прилагаю контактные данные декана, организатора этой конференции, тебе лучше связаться с ним напрямую. Конечно, напомни ему, что я с ним говорила, он очень загружен и мог забыть.
Я не забыла тебя, хотя очень старалась. В феврале у нас перерыв между семестрами. Я могу организовать для себя неделю работы в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, точнее в Ярнтон Манор, там есть Центр изучения иудаизма и иврита, где я могу пожить. Подходит ли это тебе? Уверен ли ты, что не забудешь меня за несколько месяцев?»
Работу в старинной библиотеке с возможностью проживания устроила для нее Рина, коллега из отдела ивритской литературы, которая ездила туда каждое лето, а также на шабатон[33], и знала всех. Она была там в июне в качестве оппонента на защите докторской диссертации «Самоубийства в современной ивритской литературе». Защищалась девушка, полная американская еврейка, которая в своей работе показывала, что ивритская литература полна описаний самоубийств, причина которых кризис веры в сионизм. Научным руководителем этой докторантки была профессор кафедры ивритской литературы Оксфордского университета, редактор престижного журнала на английском языке, ее рекомендации были важны для продвижения исследований ивритской литературы в университетах Англии. Было ясно, что она полностью солидарна с выводами диссертации. Вторым оппонентом был профессор ивритской литературы из небольшого университета на севере Англии, его профессиональное существование также зависело от этой ученой дамы, так что не было никаких шансов провалить докторантку. «Я надела черный костюм и черную шляпу с плоским верхом и участвовала в этом шоу с тяжелым сердцем. Потом у меня оставалось два дня, чтобы гулять вдоль реки и скучать», — рассказывала Рина.
Эндрю ответил: «Я всегда мечтал побывать в Эйлате, ведь Иерусалим и Эйлат два самых знаменитых места в Израиле, а Эйлат кажется мне раем. Это будет непростая операция, но не невозможная. Я буду — насколько это возможно — избегать опасностей. С нетерпением жду встречи с тобой в Оксфорде. Пожалуйста, пришли мне точное и полное расписание твоих рейсов туда и обратно, а также твой рабочий график».
Юдит заполнила необходимые бумаги и подала заявку на поездку в Оксфорд с целью исследований в Бодлианской библиотеке. В графе «Цель поездки» она написала: «В этой библиотеке находится книга „Зоар“, переведенная на латинский язык в XVII веке. Ее читал молодой Владимир Соловьев, посланный в Англию делать постдокторат. Книга потрясла его, изменила мировоззрение молодого ученого, превратив его из академического исследователя в мистика и духовного лидера. Я хочу подержать в руках эту книгу, посмотреть, что в ней есть, и, возможно, найти следы замечаний, оставленных Соловьевым». Разрешение было получено без проблем. Уведомление о своем отъезде она отправила по электронной почте. Секретарю было предписано звонить в Ярнтон Манор только в экстренных случаях.
Февраль не самый подходящий месяц для посещения Оксфорда. Все вокруг было покрыто тонким слоем снега, но библиотека!.. Юдит любила библиотеки и в детстве мечтала стать библиотекарем. Ей часто снился счастливый сон: она сидит в комнате без окон и дверей, полной книжных полок; стены и потолок сделаны из сверкающего красновато-коричневого металла. И она сидит там и читает без всяких помех. Замечательная Бодлианская библиотека как раз такое место, полное тишины, любезности со стороны библиотекарей, предельного внимания и отвлечения от проблем. Держать в руках «Зоар» в переводе на латынь, книгу, которая изменила жизнь Владимира Соловьева, отца духовного переворота и русского Серебряного века… И жить в Ярнтон Манор, в красивом двухэтажном особняке, построенном в начале XVII века, с огромными готическими окнами, в пятнадцати минутах езды от Оксфорда…
Когда она подошла к стойке регистрации, служащая сказала ей:
— А, профессор Кейспи! Вчера сюда звонил мистер Ховард, чтобы выяснить, приехали ли вы, и передать «Добро пожаловать!» и «До скорой встречи!».
— Мистер Ховард?
Через секунду она сообразила, что это он, нетерпеливый Эндрю.
Она получила комнату на втором этаже. Эндрю приехал на следующий день, рано утром, еще до восхода солнца. Он ждал ее в лобби, одетый в длинное темно-коричневое пальто. На голове у него была светло-коричневая твидовая шляпа с изображением рыбьего скелета. Он сбрил свою бородку, и подбородок выглядел теперь белым и маленьким. Как только она спустилась в лобби, он вручил ей огромный букет темно-фиолетовых тюльпанов. Боже мой, какой Эндрю красивый! Какой нежный! Какой щедрый! Это все на самом деле или в кино? Вручив букет, он сказал:
— Я выехал очень рано, чтобы у нас было как можно больше времени. Я думал, что смогу провести с тобой несколько дней. Мне очень жаль, но сегодня вечером я должен вернуться. Мне очень-очень жаль.
Они поднялись в ее номер. Он хромал вслед за ней, опираясь на ту же трость, ручка которой показывает время. Она спросила, позавтракал ли он. Он не хотел никакой еды. И она тоже.
Когда она раздевалась, он подошел сзади и надел ей на шею бусы из натурального жемчуга. Одну нитку. И вдруг зарыдал, схватив ее за плечи и уткнувшись лицом в спину. И у нее из глаз потекли слезы, которые она не пыталась сдержать.
У них был только один день. Он повез ее на своей машине в Уорик и Стратфорд-на-Эйвоне, держал на руле руки в светло-коричневых кожаных перчатках и всю дорогу не переставал с энтузиазмом рассказывать об истории этих мест и о том, что происходило с ним самим в этих местах. Как он ездил на своем велосипеде в ту и в эту церковь, как слушал птиц и распознавал их по голосам. Было ясно, что он привык, любит и умеет читать лекции. Он вел машину — боже, опять по левой стороне дороги! — а она то прижималась лицом к его плечу, то гладила его затылок и шею. Оторвав свою руку от руля, он взял ее руку и положил себе на колено, а потом на промежность. Она продолжала гладить его. Да, он гой, но он такой милый, такой красивый, такой желанный! Боже, что со мной? Что я делаю?..
— Я хотел бы путешествовать с тобой по всему миру, если бы только обстоятельства были другими. Ты знаешь, с тех пор, как мы встретились, ты все время мне снишься. Мне снилось, что ты кричишь и просишь меня прийти и любить тебя, — сказал Эндрю и нажал на какую-то кнопку.
По радио зазвучал праздничный торжественный марш. Может быть, это что-то из Генделя?
— Что это?
— Это произведение Бойса.
— Бойса? Это английский композитор?
— Конечно. Уильям Бойс — мой любимый композитор, эту вещь он написал ко дню рождения короля в 1757 году, называется она «Радуйтесь, британцы, приветствуйте этот день!».
На мгновение между ними возникла трещинка отчуждения.
— Это твой любимый композитор? Ты любишь его больше, чем Баха и Моцарта? — удивилась она.
— Да, — подтвердил он спокойно. — Я полюбил его, еще будучи подростком.
Что ж, в детстве она тоже больше всего любила «Шахерезаду» Римского-Корсакова, но в его возрасте?..
— У тебя есть еще что-то?
Он вставил компакт-диск с Джоном Гэллоуэем, играющим переливчатую японскую музыку.
— Это действительно замечательно, это говорит мне больше, чем музыка Бойса.
Он снова приехал в Ярнтон накануне ее вылета домой, чтобы отвезти на своей машине в Хитроу.
— Я хотел бы показать тебе все прекрасные места Англии, леса и озера, горы Шотландии и Уэльса, показать разных птиц, разные деревни, отвезти на берег Корнуэлла, в места, где ни одной живой души… А пока тебе это, чтобы ты не забывала меня! — он передал ей конверт на прощанье. Целоваться у всех на глазах они не стали.
В конверте было письмо и шелковый платок с цветочным принтом — красными маками работы самой Джорджии О’Киф. Письмо было напечатано крупными витиеватыми буквами, а над текстом красовались цветы, лебеди и кролики. «Я пишу на компьютере, чтобы тебе было легко читать, а также потому, что таким образом я могу в любой момент выключить экран. Спасибо тебе, моя дорогая, за грацию, за нежность и безмятежность. Спасибо за то, что ты показала мне, что такое любовь. Я благодарен Богу за то, что получил возможность прикоснуться к твоим тайнам. Ты — красный мак моей жизни. Я безумно люблю тебя. Ты теперь центр моего существования. Я живу, чтобы встретиться с тобой в мае. Уже купил авиабилет и даже заплатил страховку на случай отмены. Надеюсь, что все это не слишком для тебя. Я никогда не думал, что можно так чувствовать». Слова «я тебя очень люблю» и подпись были написаны каллиграфическим пером, и это было несложно разобрать. К письму был приложен сонет в виде акростиха, каждая из первых двенадцати строк начиналась с одной из букв ее имени Judith Kaspie, а последние две строки начинались с инициалов Эндрю. Это была песня, восхваляющая красоту всех частей тела возлюбленной, ее мудрость и доброту.
Такой стиль был ей совершенно чужд. Все здесь было преувеличенно, вычурно, слишком красиво и эмоционально, вызывало смущение, тем более что пишущий — военный человек, автогонщик… Да, но еще и любитель природы, особенно птиц, и вот, автор акростихов… Когда дело доходит до любви, чопорный англичанин позволяет себе болтать и щебетать, как старшеклассница!.. Но куда делись ее критичность и отвращение к комплиментам? Нет, они не исчезли полностью, однако все это так приятно, так нужно! Отказаться от этого? Да какая женщина в мире может отказаться от такого?..
Переписка и телефонные разговоры между ними продолжались в течение трех месяцев до середины мая с перерывом на еврейский Песах и христианские пасхальные праздники, когда, по словам Эндрю, «дом полон гостей». В первый день после каникул по дороге в университет она попала в облако спаривающихся бабочек, которые ударялись о стекла машины, раздавливались, прилипали к лобовому стеклу и попадали под стрелки дворников. Собирается ли она полностью испортить себе жизнь? Отношения с Эльхананом стали невозможными. Она разговаривала с ним нетерпеливо, иногда грубо, он кричал, а однажды даже ударил ее. Она сказала, что если это повторится, их отношениям будет конец. Он не поверил, что на этот раз именно она хочет развода, и начал расследование. Юдит все отрицала. Приходя в офис, она прежде всего открывала письма Эндрю, следовавшие одно за другим. Он отправлял письма, украшенные изображениями бабочек, птиц и цветов, интересовался, какие птицы водятся в Израиле и где их можно увидеть. Видит ли она по дороге в университет плантации и верблюдов? Снова и снова он писал о том, как сильно, до безумия, любит ее, как страстно тоскует по ней. Ей удалось раздобыть диск с музыкой Бойса, и она приложила усилия, чтобы полюбить эту музыку. Она поймала себя на том, что думает по-английски, что все в ее душе происходит на английском.