Он написал ей, что в ожидании поездки в Израиль заинтересовался иудаизмом, о котором до сих пор ничего не знал. До сих пор он и евреев-то не встречал, а если и встречал, то не знал, что они евреи. Но однажды он встретил в больнице человека, на руке которого были вытатуированы цифры, и только тогда узнал о том, что случилось с евреями во время Второй мировой войны, которую он едва помнит, потому что был маленьким ребенком. Тогда и в Англии продукты распределялись по талонам, было много смертей. У него масса вопросов к Юдит, он хочет больше узнать об истории еврейского народа, о сионизме и, может быть, даже немного освоить иврит. Когда он приедет в Израиль, он, возможно, изучит варианты установления торговых отношений с израильскими организациями, заинтересованными в закупке оборудования для защиты от химического оружия. Не могла бы она прислать ему свою фотографию? Хотя это и опасно, но он может сканировать ее и время от времени открывать файл, а если кто-то заходит, немедленно закрывать его. Юдит купила розовое шелковое платье, обратилась к профессиональному фотографу и позировала ему в разных позах. Для отправки Эндрю выбрала фото, на котором она обнимает белый ствол тополя, прижимаясь к нему щекой и всем телом. Он ответил: «Получил твое письмо с красивой фотографией. Не в силах устоять, я то и дело тайком вытаскиваю ее, гляжу на тебя снова и снова, целую твои губы, твои глаза, твой нос, твои волосы, твои уши, твои пальчики — все, что я вижу на этой фотографии и что так дорого мне. Глядя на твое фото, я скучаю по тебе все сильнее и сильнее».
В аэропорту она встречала его с большим букетом цветов в руках, представляя, как прыгнет ему на руки, на колени, а он схватит ее за попку и поднимет над собой, как поднимал отец, когда возвратился домой после трех лет отсутствия. И она поцелует своего Эндрю, и ей не будет никакого дела до того, кто их увидит.
Но когда она, наконец, увидела его, одетого в деловой костюм и везущего чемодан на колесиках, она просто помахала ему рукой, подошла к нему и повела через переход к стоянке такси. Они приехали к гостинице университета. Завтра он должен будет вместе с другими участниками конференции ехать в Эйлат, а затем, после трех дней конференции, переедет в гостиницу в Эйн-Геди, она заказала там номер на две ночи, на понедельник и вторник, 20 и 21 мая.
Ей не нужно было объяснять Эльханану, куда она едет. Он давно уже перешел спать в свой рабочий кабинет и перестал интересоваться ее делами. У него теперь были спектакли, пользующиеся успехом, он получил престижную премию, в Тель-Авиве у него был хор мальчиков. Они исполняли его песни, и каждую неделю он ездил на два-три дня, с понедельника до среды, в Тель-Авив на их выступления. По вечерам он садился смотреть телевизор, а она сидела рядом в кресле, проверяла работы студентов или готовилась к очередному занятию с ними. Разговоры между ними ограничивались вопросами: кто возьмет их машину? когда вернет? когда и сколько дней в неделю каждый из них может пользоваться ею? Даже в синагогу они ходили теперь порознь.
В отделе Юдит сообщила, что будет отсутствовать в связи с научной работой, и рано утром в понедельник поехала к Эндрю в Эйн-Геди. Он ждал ее в холле гостиницы. На этот раз он был в синей рубашке с коротким рукавом, в брюках цвета хаки, на голове у него была кепка-бейсболка, а в руках он держал палки для скандинавской ходьбы.
Увидев его, она снова почувствовала, как в ней поднимается волна благодарного удивления, желания ответить на его нежность каждой клеточкой своего существа. Они пошли на прогулку к ручью Давида. На их счастье, там никого не было. То и дело они не могли идти рядом, только друг за другом. Несмотря на инвалидность, он был все время немного впереди и ждал ее, чтобы заключить в объятья, чтобы подать ей руку, если нужно было перешагнуть через ручей. Он использовал малейшую возможность дотронуться до нее. Скалистые даманы прыгали вокруг них. На вершине одной из самых высоких скал лежал огромный козел, безмолвный и неподвижный, как изваяние. Вокруг него прыгали козы. «Знаешь ли ты время, когда рождаются дикие козы на скалах?» — пришел ей вдруг в голову стих из Иова. В самом деле, что мы знаем? Ничего.
Эндрю восхищался черными птицами тристрам, которые выставляли напоказ свои оранжевые животики, скальными ласточками и птицами, которых он называл арабскими болтунами. Вдруг прямо у них из-под ног выпорхнула маленькая пестрая курочка, ее Эндрю сразу определил как каменную куропатку, или кеклик. «Партридж!» — называл он птицу по-английски и смеялся от радости, как мальчишка.
— В Англии таких много! Вот уж не ожидал встретить кеклика в Эйн-Геди!
На мгновение он затих, испуганный гулом водопада Шуламит.
— Что это? Самолет?
— Вовсе нет. Мы подходим к маленькому водопаду. Это, конечно, не Ниагара, но то, что он существует здесь, в пустыне, — это чудо! Шуламит — нет, не Саломея, которая просила у Ирода голову Иоанна, — а именно Шуламит, это из «Песни песней» царя Соломона.
— Ты моя Шуламит, моя птичка пустыни, моя дорогая, моя любимая! — он ворковал, как голубь, а она смеялась от удивительных слов, которые ей еще не доводилось ни от кого слышать.
Они пришли к водопаду. Вокруг не было ни души. Он отложил в сторону скандинавские палки, и они оба вошли в воду — он в трусах, без протеза, цепляясь за скалы и за Юдит, она в трусиках и бюстгальтере. Повернувшись спинами к водопаду, они брызгались и толкались, как дети, потом немного поплавали в прозрачной воде и вышли обсушиться на одну из скал. Мелкие мушки с жужжанием роились вокруг них, и они поспешили одеться. Стало жарко. Они повернули назад. Юдит казалось, что она не идет, а плывет, парит в теплом воздухе. Ей хотелось прыгать. Она рассказала ему, что так она скакала в первом классе по дороге из школы домой, и на плечах у нее трепыхались две маленькие косички. Эндрю говорил без остановки: то вспоминал о своем детстве, о службе в армии в Танзании, то пускался в длинные рассуждения, словно, насмотревшись на водопад, сам превратился в водопад речи. С грустью говорил он о собаках Лесси и Пупетте, об овцах, для выпаса которых не хватает места, о пестроцветных курах, разгуливающих по двору, о голубятне, которую он построил своими руками. Она слушала его с улыбкой и спрашивала себя, говорит ли он так много дома, кто у них занимается хозяйством и как его жена все это выдерживает.
После обеда в гостинице они пошли в его номер отдохнуть. Впервые в жизни она приняла душ с голым мужчиной, да еще и с необрезанным. Он намылил ей шею, плечи, спину, ягодицы, она согласилась намылить его чресла. Когда она вытерлась, он надел ей на запястье браслет, сделанный из серебряной цепочки и зеленых камней, нежно поцеловал и за руку отвел в постель.
Вечером они гуляли по берегу Мертвого моря, слушали безмятежный шум волн, смотрели на луну и яркие звезды на черном небе. Перед сном он вытащил из чемодана маленькую бутылочку коньяка «Реми Мартин», и она не отказалась, хотя и без того чувствовала себя опьяненной. Ночью он дважды будил ее, и она отвечала на его ласки.
На следующее утро они принимали сероводородные ванны по другую сторону шоссе, в шлепанцах прошли по дорожке, ведущей к берегу моря, намазали друг друга черной грязью и покатывались со смеху. Потом он сказал, что у него болит горло. Она сбегала в офис гостиницы, оттуда на кухню, принесла лимон, листья шалфея, сделала ему чай с медом. Он заснул, проснулся вечером, заявил, что она вся из меда, и снова захотел любви.
Когда они расставались в аэропорту, он сказал ей:
— Это было что-то фантастическое. Я не уверен, что это не приснилось мне. Ты знаешь, с каждой нашей встречей я люблю тебя все больше. У меня такое чувство, что половина меня остается с тобой здесь, в Израиле. Ты думаешь, что нам будет все лучше и лучше вместе?
Ей хотелось спросить, сколько времени, по его мнению, они будут так встречаться, но она отбросила от себя эту мысль.
Их переписка продолжалась. «Я хотел бы сейчас быть мухой на стене твоего офиса! Ах, моя дорогая! Я хочу смеяться с тобой, плакать с тобой, делить с тобой твой дом, твою постель, твою жизнь. Если бы мы были немного моложе, я был бы рад познакомиться с твоими родителями. Уверен, что у тебя были замечательные родители и прекрасная семья. Как хорошо было бы, если бы мы с тобой могли родить детей и растить их вместе! Как бы ты отнеслась к двум-трем маленьким девочкам с косичками, девочкам, которые любят прыгать, вместо того чтобы идти? И к двум-трем озорным мальчишкам, которые любят гонять на велосипеде?
Мы бы так гордились ими! Я уверен, что у наших детей были бы чудесные характеры, что мы могли бы дать им стабильную семейную жизнь, полную взаимопонимания, воспитать в них уважение к людям, культуре, традициям, любовь к птицам и зверям, умение ладить с людьми, широту взглядов. Понятно, что они будут говорить на английском, но ты научишь их ивриту и русскому. Я скучаю по тебе, по твоему очарованию и элегантности, по твоему чувству юмора, по твоей одухотворенности, страстности и щедрости. Я просыпаюсь по ночам и шепчу твое имя — снова и снова. Иногда мне хочется, чтобы ты не была такой совершенной, тогда мне было бы легче. Но я очень горжусь тобой, горжусь своей любовью к тебе».
«Эндрю, любовь моя, я чувствую, что связь между нами становится серьезной. Я рассказывала тебе, что моя семейная жизнь разрушена и уже давно идет речь о разводе. Я не хочу спрашивать тебя, каково твое мнение об этом, я понимаю, что это мое решение и моя ответственность. Я только хочу знать, что, как тебе кажется, будет с нами потом. Как продолжатся наши отношения?»
«Моя дорогая Джудит, моя единственная любовь, звезда, освещающая мою жизнь, я много думал об этом. Я просыпаюсь по ночам с этими мыслями. Я уже писал тебе, что после каждой нашей встречи люблю тебя сильнее и сильнее. Я был бы рад жить с тобой, защищать тебя и служить тебе здесь или даже в Израиле, я бы сумел найти там работу, чтобы не жить за твой счет, если бы не одно — мои дети. Я не хочу обманывать тебя и клянусь тебе, что никогда в жизни не обману. Двое моих детей от второго брака еще маленькие, я очень-очень люблю их и ни в коем случае не поступлю с ними так, как с детьми от первого брака. Это не будет хорошей и заслуживающей уважения основой для нашей с тобой совместной жизни. Я понимаю, что слова, которые я сейчас пишу, причинят тебе боль, но, как я уже написал, я не хочу обманывать тебя. В то же время я пытаюсь найти работу, которая позволит мне приезжать в Израиль на короткое или долгое время, а если не в Израиль, то в какую-то другую страну, где мы сможем встречаться. Я много думал и о том, как могла бы сложиться наша жизнь в Израиле, если бы мы стали мужем и женой. Сумел бы я интегрироваться в израильскую культуру? Сумел бы выучить иврит? Здесь, где я живу, я пользуюсь уважением в организациях, в том числе христианских. Примет ли меня синагога? Подойдет ли тебе жизнь в Израиле с неевреем? Не разрушит ли брак с неевреем всю твою жизнь? Я знаю, что надо перецеловать много лягушек, чтобы найти принцессу, а ты — моя принцесса, и я готов не только целовать, но и съесть много лягушек ради тебя, но… не оставить своих детей. Мне кажется, что лучше нам встречаться за границей. Я так хочу называть тебя: моя жена! Ты нужна мне! Может быть, как-то все устроится?..»