Я ждал.
Потом из соседнего дома вышла брюнетка — босая, в рубахе чуть ниже колена и переднике. Худенькая, мелкая — такая меня не скрутит.
Украшений нет — значит, совсем небогатая. Это хорошо, от девушки, которая и сама бедствует, скорее дождёшься сочувствия.
Правда, я не очень хорошо представлял, что сказать, чтобы меня не сочли сумасшедшим: «Помогите? Подайте на хлебушек?»
Дал ей немного отойти, чтобы не напугать внезапным появлением, полюбовался на стройные ножки и, не вылезая из куста, окликнул:
— Добрая девушка, прошу, помоги мне!
Она вздрогнула, огляделась и, удостоверившись, что никого больше рядом нет, спросила:
— Чего тебе, парень? Я замужем! Вот мужа сейчас позову!
— Я тебя не обижу! Я заблудился! — пришлось высунуться из-за кустов.
Девушка остановилась. С опаской подошла ближе и, конечно, заметила ошейник.
— Так ты раб? Убежал от хозяина?
— Нет, — я вцепился в проклятую полосу металла на шее. — Думаю, нет. Не знаю, память потерял. Но я не отсюда, это точно. У себя в городе я был не последним человеком — самый что ни на есть средний класс. Мебель собирал. Потом, помню, по голове ударили, так что в глазах помутилось, а очнулся здесь. Скажи, милая девушка, где я?
— Бедняга! — девушка улыбнулась. — Наверное, ты голоден?
До сих пор я даже не думал о еде, но от этого вопроса у меня так заурчало в животе, что я, не смея сразу просить слишком многого, просто кивнул.
— На улице нельзя говорить, кто-то может увидеть, — предупредила девушка. — Гляди, вот там — некрашеная калитка. Я пойду, а ты, чуть погодя — за мной. Дверь в дом оставлю открытой. Во дворе не торчи, сразу заходи.
Девушка убежала, а я снова забился под куст.
Только собрался вылазить — по улице затопали сапоги стражников.
Переждал. А когда стражники исчезли за поворотом, быстрым «деловым» шагом пошёл к гостеприимному дому.
Подумал, что праздно разгуливать по улицам рабам не положено, бегущий может привлечь ненужное внимание, а так — вроде спешит себе бедняга по какому-то поручению.
За покосившейся калиткой меня ждала унылая хибара. Дверь, как и было договорено, оказалась открытой. Одним шагом перемахнув крохотные сени, я оказался в бедной комнате: земляной пол, самодельная деревянная мебель, освещение тусклое — только от распахнутого окна.
Девушка сидела на лавке возле пустого стола.
— Расскажи, куда я попал, милая девушка? — спросил с порога. — Что это за город? Какой сейчас год?
— Поешь сначала, — брюнетка кивнула на стол.
Я обалдел. Это когда она успела накрыть?
На деревянном столе меня уже ждал кувшин с каким-то питьём, кусок хлеба и каша в щербатой миске. Ну, на разносолы я и не рассчитывал.
— Спасибо, хозяйка! — от души поблагодарил я девушку и уселся на скамью, сразу хватая кувшин. — Как зовут-то тебя?
— Кушай, голубчик, кушай, — ласково отозвалась хозяйка.
Моих вопросов она словно бы и не слышала.
Я напился холодной воды, и она показалась мне сладкой.
Из миски пахло аппетитно. Я придвинул её поближе, взял деревянную ложку и попробовал кашу.
М-м, пшеничная! Вкусная-то какая! Даже без масла!
Я совал в рот ложку за ложкой, как вдруг сильный удар по голове отозвался звоном в ушах. Что такое?
— Эй, хозяйка! — Я попытался вскочить, но по башке прилетело ещё раз, в глазах темнело, и мне не удалось удержаться на краю сознания.
Я покачнулся и… встретил физиономией земляной пол. И обнял его, как брата.
Лабириана, молодая супруга жестянщика Хилкса, вышла из хибары, но вскоре вернулась, уже не одна. Следом за ней в кухню протиснулся здоровенный детина с курчавой бородой — её двоюродный брат и сосед Сион.
— Вот, смотри, — с довольным видом указала Лабириана на лежащего на полу парня в рабском ошейнике. — Я ударила его сковородкой. Два раза. Башка крепкая, как орех.
Сион наклонился к парню, пощупал жилку на шее.
— Живой.
— Убьёшь его, как же. Он только на вид худощавый, а на деле — ничего себе, жилистый. Можно будет продать его на рынке рабов не меньше, чем за семь полновесных монет гномьего серебра!
— Да ну, гномьего, — не поверил брат. — Разве что разбодяженного наместником. А как мы его продадим, на нём же ошейник? Вдруг его опознает хозяин?
— А ты спили старый ошейник и сделай для него новый. И кандалы. Я тебя зачем позвала? Вот могла бы сама справиться, не стала бы звать! Делиться ещё с тобой, лентяем!
Брат обиженно засопел и ухватил обездвиженного «гостя» за ноги.
— Ё-о! — выдохнул он, вытаскивая бесчувственное тело во двор.
Только тупая баба может подумать, что плотник не сумеет снять с раба какой-то паршивый ошейник!
Ошейник, однако, сниматься не хотел. Сион немало попыхтел над ним, но в конце концов вынужден был признать:
— Не выходит. Видать, магический. Ну, ничего, я намотаю поверх полоску кожи, покупатель сразу и не распознает.
— Ты меньше рассуждай, делай скорее! — Лабириана раздражённо передёрнула плечами. — Вдруг он сейчас очнётся?
Я пришёл в себя в сумерках. Лежал, уткнувшись носом в утоптанную землю у плохо сделанного забора, и было мне очень плохо.
Шея горела, как от ожога, голова раскалывалась от боли, язык присох к нёбу… Вроде и не пил вчера? Или пил?
О, чёрт, я же вчера пять косарей получил за сборку этого дурацкого железного ящика! Неужели деньги украли?
Дёрнулся встать… И обнаружил, что руки связаны за спиной.
Только тогда и сообразил повернуть голову. Увидел унылую тёмную комнатушку… И всё вспомнил.
И вовсе это не сумерки были, а солнечный день, только лучи, проходящие сквозь узкое окошко, не дотягивались в тот угол, где я валялся на земляном полу.
И не в забор я уткнулся, а в щелястую стену из кривых досок!
Попробовал приподняться и взвыл от боли. Чего же мне больно-то так?
— О, оклемался, бродяжка! — раздался радостный женский голос. — А я уж думала, что перестаралась.
— Сука, — сообщил я без особых эмоций.
А ведь я сам виноват, расслабился. Надо ж было так лохануться! Поверил первой попавшейся бабе, жрать захотел, имбецил в валенках.
То-то она на вопросы не отвечала. Боялась спугнуть.
Девушка, проходя мимо, пнула меня ногой — к счастью, босой и не слишком больно — и заорала:
— Сион, этот мерзавец очнулся!
От вопля моя бедная голова заболела ещё сильнее. Я прикрыл глаза, но отлежаться мне не дали.
— Вставай, раб!
Я посмотрел на вошедшего и решил не спорить.
Мужик был похож на медведя: такой же громадный, неуклюжий, с буро-коричневой бородой и маленькими гадкими глазками.
Я подозревал, что бородатый, так же как и медведь, на поверку может оказаться быстрым и опасным, поэтому приходилось слушаться. По крайней мере сейчас, пока связан.
— Куда пойдём-то? — спросил, кое-как поднимаясь на ноги.
Со связанными руками — это был тот ещё квест!
— На рынок, — охотно пояснил бородач. — Нам раб без надобности, самим бы как-нибудь прокормиться. А чего добру пропадать?
— Воды хоть дайте? — взмолился я.
Вода в комнатёнке была. Здоровенная бадья стояла прямо на полу. Я такую в кино видел. Сверху крышка, на крышке — кружка.
Куда же я всё-таки попал? В сказку? В кино дешёвое?
Я и не надеялся, что мужик даст мне напиться, но бородач зачерпнул воду из бадьи щербатой глиняной кружкой и поднёс к моему лицу.
Похоже, повеселиться захотел.
Пить со связанными руками, когда в тебя тычут здоровенной кружкой — то ещё развлечение. Я весь облился, пока сумел пару раз глотнуть воды.
Бородач заржал и пинком выпер меня из комнаты. Вскоре я вновь шагал по улице, но уже под конвоем.
Девушка тоже пошла с нами. Похоже, бородачу она не полностью доверяла.
Было жарко, болели голова, руки, шея. Варан Яша во мне уснул, и как его вызвать — я не знал. Вот он, может, и мог бы сейчас как-нибудь выкрутиться и удрать, а я — точно нет.
Пока мы шли, связанные руки затекли. Так ведь и без рук можно остаться! Если это, конечно, всё-таки не кино.
Мне было так плохо, что оставалось только радоваться тому, что ведут меня теперь не стражники, а горожане и не к палачу, а на рынок. Как ни крути, а положение моё на одну ступеньку улучшилось.
Ну, продадут. Там, наверное, будут другие рабы — и вот тогда я уже узнаю, где я и что тут происходит. А работы я не боюсь, ещё другим фору дам.
Рукастый человек да со сметкой нигде не пропадёт. Либо сумею себя выкупить, либо, на худой конец, восстание подниму. Как Спартак.
Правда теорию про всякие движущие силы и производственные отношения я уже подзабыл, да и учил я её в школе через известное место. Но с практикой-то как-нибудь разберусь, ага?
Рынок рабов был на задворках рынка обычного — грязного, шумного как среднеазиатский базар.
Он оказался не очень большим, зато тихим. А то я почти оглох, пока мы шли мимо обычного рынка.
На рынке рабов меня загнали на плохо струганный деревянный помост вместе с другими беднягами в ошейниках. Здесь были только мужчины, женщин продавали на другом помосте.
Покупатели и покупательницы ходили, приценивались, изредка задавали вопросы хозяевам или толстому продавцу, что содержал этот маленький рыночек и получал свой процент со сделок.
— Надо было подождать до завтра, — посетовал бородач. — Самый покупатель — он как селёдка, с утра идёт.
— Ну да, жди, жди… — хмыкнула Лабириана, так звали женщину. — Хилкс, братец твой непутёвый, явится — продаст за бесценок, лишь бы опохмелиться.
Я не очень-то прислушивался к их разговору. На помост меня выставили в самый солнцепёк, и голова разболелась ещё сильнее.
Хотелось пить. «Хозяева» мои тихо переругивались. Покупатели приценивались, но услыхав, сколько монет за меня хотят, сразу шли мимо. И за кружку воды я уже готов был отдать почти что угодно.
Чуть легче становилось, когда вдруг прилетал лёгкий бриз. Где-то рядом имелось море. Вот только мне пока не светило на пляж да с холодненьким пивом.