О насильниках говорят…
• «Эти мужчины настолько непривлекательны (уродливые, старые, больные и т. п.), что ни одна нормальная женщина не согласится их полюбить. Они не могут получить секс другим путем, вот и насилуют».
• «Да у них просто не все в порядке с головой! Зачем только таких выпускают из сумасшедшего дома?»
• «Ими управляет то, что находится ниже пояса, голова отключается. Гиперсексуальность — страшная штука!»
• «Они просто-напросто следуют за своим фетишем. Если в глубоком детстве им безнадежно нравилась женщина, которая любила носить красное платье, пиши пропало: когда такой мальчик вырастет, пойдет насиловать женщин в красном».
На самом деле…
Среди насильников встречаются люди разных возрастов, от подросткового до преклонного, однако большинство осужденных за это преступление молоды, им от 15 до 24 лет, и они не имеют никаких дефектов внешности. Представление о типичном насильнике как о мужчине, который не имеет возможности получить секс по добровольному согласию, не выдерживает столкновения с действительностью.
Они не безумны. То есть убеждение, что насиловать допустимо, конечно, не является здравым, и у насильника могут быть личные проблемы и неверные убеждения, которые ему стоило бы проработать, чтобы не попасть на скамью подсудимых… Но с психиатрической точки зрения они, как правило, вполне здоровы. В подавляющем большинстве случаев насильники вменяемы, то есть способны нести ответственность за свои поступки: не галлюцинации побуждают их делать то, что они делают.
Они не гиперсексуальны. Некоторые преступники, осужденные за многократные изнасилования, в отношениях со своими женами и партнершами проявляли как раз половую слабость. Также не отмечено связи между склонностью к сексуальному насилию и высоким уровнем тестостерона. Кроме того, тестостерон не лишает понимания разницы между дозволенным и недозволенным, законным и незнаконным. Если мужчина совершает действия, от которых другому человеку плохо, дело не в его физиологии, а в сознательном намерении проявить свою власть над другим человеком.
Они не выбирают определенный тип (только девушки в коротких юбках, только женщины с красной помадой и т. п.), а ориентируются скорее на ситуацию, которая позволит остаться безнаказанным. Это еще раз доказывает, что насильники не безумны, а, напротив, вполне расчетливы.
В общем, образ типичного насильника не совпадает с образом страшилища, который мы обрисовали в начале главы. И от этого, как ни парадоксально, он становится еще страшнее. Насильники заурядно одеваются, среднестатистически выглядят, ходят по тем же улицам и работают в тех же учреждениях, что и все обычные люди; от них никто не шарахается в испуге. Возможно, сегодня утром вы с ним поздоровались, а возможно, он даже входит в круг ваших друзей. Насильники рядом с нами. Они среди нас.
Миф о звероподобном агрессоре — это еще одна ловушка: он так распространен в обществе, что если реальный преступник от него отличается, пережившей насилие не хотят верить. Ей говорят: «Он такой обаятельный, зачем ему было брать тебя силой?» Или: «Мы давно его знаем: он прилежный студент, хорошо учится, имеет отличные характеристики. Даже подумать невозможно, что он мог совершить такое!» Или: «Но зачем бы он вообще посмотрел в твою сторону? У него же семья, жена красивая, как фотомодель…» И к травме от изнасилования добавляется еще одна — нанесенная недоверием.
Если вы обратились в полицию…
Не выдержав происходящего, Алина пересилила себя и решила все-таки обратиться в полицию. Она не была уверена, что это еще можно сделать: все-таки прошло уже много времени. Поиски в интернете внесли в ее ум еще большую сумятицу: судя по тому, что писали на сайтах и форумах, она все сделала неправильно, уничтожила все улики… Но, может быть, все-таки не все? Сохранились синяки на руках, сохранилось нестиранное белье, которое было на ней в тот злополучный день. Наверное, полицейские знают, как обращаться с такими уликами?
К отделению полиции неподалеку от своего дома Алина приближалась, точно к эшафоту. Готовилась к долгим расспросам, однако услышала равнодушное: «А мы тут при чем? Заявление надо подавать по месту совершения преступления!» Ненадолго полегчало: казнь откладывается… Но облегчение оказалось ненастоящим: проходить заново тот путь, которым она следовала совсем недавно, веселая, полная мечтаний и надежд, оказалось мучительно. Кроме того, чем ближе она подходила к отделению полиции, тем чаще оглядывалась по сторонам: не хватало еще встретить Максима! Но погода была дождливая, и, по-видимому, он предпочел оставаться дома.
В отделении полиции царила бумажная затхлость, как в заурядном учреждении. Алину дважды перенаправляли из одного кабинета в другой. Полный человек лет сорока выслушал ее, то и дело отвечая на телефонные звонки, вопросы задавал редко и какие-то формальные («А вы вместе в институте учитесь? А на каком курсе?»), а дослушав, вручил два листа:
— Вот образец. По нему пишите заявление.
Буквы образца прыгали перед глазами. Алина чувствовала себя уже настолько изнуренной и загнанной, что с трудом понимала, что пишет, и старалась лишь следовать только что изложенной ею же самой канве. Особенно долго пришлось думать над тем, как написать: «изнасилование», «насилие» или как-нибудь еще? Спросить было не у кого, полицейский вышел. Из соседней комнаты доносились взрывы мужского хохота, и Алине было трудно избавиться от мысли, что эти люди смеются над ней. Она едва дождалась, когда полицейский вернется, поставила на документе подпись и дату и поскорее убежала.
Алине казалось, что после подачи заявления в полицию немедленно должно что-то произойти: следователь явится в институт, начнет всех расспрашивать, брать отпечатки пальцев, искать какие-нибудь улики… Но ничего не происходило. Кроме того, Максим по-прежнему пугал ее своим поведением: то он, казалось, терял к ней интересно проявлял его с новой силой. Каждый день она шла в институт, будто в Чернобыльскую зону. Прошло несколько семинаров и дифференцированных зачетов; по всем Алина получила тройки и четверки, причем сознавала, что два преподавателя завысили ей оценки из уважения к ее способностям и прежним заслугам. Это больно ее задело, вдобавок ко всем несчастьям, но она понимала, что действительно была не в состоянии подготовиться. Внимание стало рассеянным, она не в силах была сосредоточиться на учебе, часто плакала — какие уж тут знания!
Когда Максим подошел к ней после очередного зачета и, по-хозяйски положив руку ей на плечо, спросил: «Ну что, нахватала трояков? Все-таки мозги у тебя женские», она не выдержала. Глядя ему прямо в лицо, она сказала:
— А где были твои мозги, тебе придется объяснять следователю.
— Какому следователю?
— Я подала на тебя заявление в полицию.
Максим выругался. Сейчас его лицо совсем не казалось красивым. Алина не могла поверить, что когда-то он ей нравился.
— Такты посадить меня захотела? Отомстить, да? Вот только не пойму, за что… Слушай, не понимаю: с кем я связался? Почему ты такая стерва?
— А почему ты со мной так обращаешься?
— Как — так? Я тебе разве не показываю, что люблю? Аты… Да любая другая была бы счастлива на твоем месте! Разве не ты за мной бегала? Сама заговаривала, в рот мне глядела, улыбалась!
Алина слушала Максима и понимала, что бессильна объяснить ему, как выглядит происходящее с ее стороны. Что бы она ни сказала, это превращалось в его глазах в полностью противоположное. Она почувствовала сомнения: а вдруг он ее и вправду любит? Вдруг она вот так и выглядит — любовь? Может, это она какая-то неправильная, если ей не нужно такой любви?
Все время, прошедшее с того страшного вечера, она чувствовала себя виноватой. Даже сильнее, чем виноватой: она чувствовала себя так, будто она — само мировое зло. Она всем причиняет вред: и Максиму, и маме, и своей студенческой группе… Вот и полицейские не хотят расследовать преступление… Так, может быть, преступления и не было, а она — клеветница?
Обращаться ли в полицию? Этот вопрос, как правило, встает сразу после акта насилия — и зачастую сразу же отпадает.
В сознании потерпевшей всплывает целый ряд стереотипов.
• «Полицейские мне попросту не поверят. Это же был мой знакомый! Подумают, что я лгу, чтобы получить с него деньги».
• «Им попросту все равно, будет преступление раскрыто или нет, с делами об изнасиловании много возни, а доказать что-либо трудно. Еще и следователь начнет давить на меня, чтобы заставить отказаться от обвинений: ведь тогда у него будет меньше работы».
• «Мне больно даже думать о том, что произошло, а полицейским придется рассказывать, и скорее всего не раз, все обстоятельства и подробности… Я этого не перенесу!»
• «В полиции работают люди грубые, циничные, привыкшие иметь дело с ворами и убийцами. Представляю, каким тоном они будут со мной разговаривать».
• «Надо мной будут смеяться. Будут смаковать каждую деталь».
• «Все мои знакомые узнают о том, что случилось, потому что их вызовут на допрос».
• «Мне придется встречаться с насильником: на очной ставке, на суде… Где взять силы, чтобы выдержать это?»
Некоторые из этих утверждений соответствуют действительности. Да, полиция не всегда работает хорошо, да, следствие — процесс долгий, да, вам, несомненно, придется снова встретиться с насильником и поставить в известность близких. И если вы не готовы сталкиваться с тем, что может причинить вам дополнительную боль, вы вправе этого не делать. Обращаться в правоохранительные органы или нет — это исключительно ваш выбор, и ни один человек в мире не должен вас принуждать.
Однако если вы все-таки готовы это сделать, какие доводы могут поддержать вас на этом пути?
✓ Во-первых, весьма вероятно, что спустя некоторое время вы захотите, чтобы ваш обидчик был наказан, однако возможности для этого будут упущены. Тот факт, что преступник получил заслуженное наказание, помогает восстановиться после травмы. Позже вы можете страдать от того, что вам постоянно приходится встречаться с насильником, который весел и доволен — в отличие от вас… Вполне вероятно, что вы захотите ему отомстить. Помните героиню фильма «Палач», которая ради этого обратилась к криминальным структурам? Ничем хорошим это для нее не кончилось.