Какое-то время Кламмат молчал и не шевелился. Затем — красный огонь сменил цвет на зеленый и перестал мигать — снова схватил Леро за руку. Снова рванул, снова помчался по коридору — сфера защиты снова треснула белым огнем, — проволок Леро сквозь новую вонь и устремился по коридору — навстречу невидимому стрелку.
Никто не стрелял. Они, не покидая прикрытия, добежали до крайней каменной пирамиды, за которой расстилалась долина с трещиной, растворяясь по сторонам в тумане. Кламмат снова замер у кромки стены, прижавшись плечом к влажной поверхности. Он огляделся, поднял стереомат на шлем, вытер ладонью брови.
— Если бы он не удрал, мы бы остались на том перекрестке, — Кламмат обернулся назад, в глубину коридора. — Допустить разряд в интервал накопления...
— Даже не сосунок с третьего курса, — засмеялась-закашлялась Леро.
— Так точно, — сказал Кламмат, вернув на нос стереомат. — Сейчас он ушел, потому что мы вышли в долину. Где будет ждать теперь — пока не представлю. Скорее всего, до реки он в зоне и не появится. Такой ландшафт он, разумеется, не прогадит. Ландшафт что надо — ускориться и за рекой контролировать приоритет. А это особенно важно потому, что там — преимущественно низина. Вперед.
* * *
Идти по этой долине, вдоль бесконечной трещины — которая, по мере того как день разгорался и становилось теплее, стала густо парить, — было легко и даже весело. За пятеро суток Леро вытерпела столько боли, что места для новой уже, наверное, не осталось — очередные порезы, ссадины и ожоги Леро просто перестала отчетливо воспринимать. Когда кончалась очередная капсула, очередная боль наливалась тупым оцепенением, в котором все ощущения были перемешаны, смазаны, сдавлены — не разберешь.
Леро только смотрела на новую кровь и старалась не плакать, представляя, сколько шрамов и пятен на коже останется, когда (если вообще когда-нибудь) это все заживет. Кламмат сказал, что если они успеют вернуться на борт за семь-восемь суток и обработать кожу как надо, шрамов и пятен не будет. Только Леро, оглядывая бескрайний камень и неисчислимые веретена кустов, уже не верила, что от этого нескончаемого кошмара можно уйти, как-то избавиться — даже за две недели, даже за месяц, за год.
Идти, тем не менее, было нетрудно; приходилось лишь огибать эти причудливые кусты, разбросанные тут и там мотками ржавой колючей проволоки. Буро-черные ветки пестрели бледно-лимонными треугольничками цветков, неестественно беззащитных среди вязкой беспросветности камня и туч. Цветки были такие милые и домашние — Леро хотелось остановиться и насобирать охапку, чтобы просто смотреть на нее и забыться... Но Кламмат спешил и спешил.
Вскоре ландшафт изменился. Слева массив пирамид и конусов стал забирать в сторону и вскоре ушел на север. Справа за дымящей пропастью каменный лабиринт стал также отодвигаться дальше, и вскоре пропал из вида. Леро и Кламмат вышли на уступчатое плато — оно скатывалось к востоку, растворяясь под горизонтом. По правую руку расселина, покинув расступающуюся долину, теряла напряженный бег и расходилась широкой ложбиной с осыпающимися краями. Было видно, что вдалеке она полностью уплощалась, а черная лента реки расходилась в несколько рукавов.
По плато были рассыпаны группы камней — почти так же, как с южной стороны кряжа, которого сейчас почти не было видно в тяжелой дымке, но здесь камни были крупней, раза в два, и не темно-серые, а матово-черные. Они были похожи на огромные толстые лепестки, словно опавшие с каких-то волшебных растений и застывшие вертикально, сгруппированные по простору плоскости в неком хитром порядке. Расстояние между кучками групп было большим и позволяло наблюдать плато до самого горизонта. Почва плато была пепельно-черной — как видно, песок, образовавшийся от эрозии каменных «лепестков»; он мерцал под фиолетовым небом как перламутр. Леро оглядывала огромный простор и вдруг схватила Кламмата за руку — ей показалось, что впереди, метрах в двухстах, в черно-фиолетовой обманчивой перспективе, одно из пятен сдвинулось с места и поползло.
Кламмат сцепил стереомат и дал Леро. Она надвинула на нос прибор — тот сейчас же удобно аккомодировался, так, что не хотелось снимать, — поймала в поле обзора черную точку. Прибор выделил движущийся объект и вывел увеличение. Леро даже подпрыгнула. Это была огромная — стереомат определил три метра — шестиногая черепаха. Она неторопливо брела по своим делам, передвигая конечности в своем алгоритме, мерцая черным полированным панцирем, сонно вращая сплюснутой головой.
Леро с восторгом разглядывала диковинное животное. Панцирь был так похож на черные камни, что, казалось, из него же был выточен — только блестел полировкой и тем самым производил несокрушимое впечатление. Лапы и голова сверху имели привычный здесь фиолетово-серый оттенок, но снизу были палево-серые — очевидно, такое было и брюхо под панцирем. Лапы и голова были покрыты узором из черных крапинок и полосок; на голове — две черные бусины глаз. Черепаха была ужасно милая; Леро смотрела и не могла оторваться; ей хотелось догнать это восхитительное существо, приласкать, поиграть как с котенком — даром что котенок был трех метров в диаметре.
Кламмат забрал стереомат; они вышли из долины и направились по плато.
* * *
Несколько часов они шли с прежней скоростью. Затем уступчатый спуск прекратился; плато вылилось в плоскость, продавленную плоскими впадинами. Группы черных камней на время кончались, затем, после плоскости впадин, продолжали пестрить до самого горизонта. У края ближайшей впадины Кламмат остановился и стал оглядываться.
— Привал? — Леро доковыляла до Кламмата, уткнулась щекой в плечо.
— Дело плохо, — сказал Кламмат, подняв стереомат на шлем и утирая брови. — Разбросанные группы объектов на базе блюдчатой плоскости — хуже ничего нет. Желторотик, который позволяет себя увлечь в такой антураж в одиночку, до сосунка... До третьего курса не доживает.
— То есть? — Леро захлопала ресницами.
— Не пройдет ни одного теста, — Кламмат улыбнулся. — Это тип антуража с фактором два. Приоритет сразу двойной, — он указал на дно впадины, — и, что главное, мелкомасштабный. Намного выгоднее, — ответил он на вопросительный взгляд, — чем, например, просто стоять на холме и контролировать окружение. Здесь постоянно есть точка, с которой получаешь общий приоритет высоты. Только правильно перемещайся и учитывай группы, — он поднял ствол на ближайшее скопление черных камней.
— Ничего не поняла... Только — что пойдем по гребням? — Леро смотрела на плоскость неглубоких кратеров.
— Там дальше есть несколько мест, где так или иначе придется спуститься. Но меня беспокоит не это.
— Геомагнитная?
— Да. Моей схеме четверо суток. А тэ-гэ-эс не живет больше трех. Теоретически может держаться неделю, и больше, но практическая гарантия — трое. Поэтому все операции рассчитаны на этот срок. Падаешь на точку с проверенной свежей схемой и, пока она дышит, работаешь.
— А что может быть, вообще? — Леро посмотрела в небо. — Я не понимаю, технически...
— Видишь, спуск и первая группа? — Кламмат перевел ствол. — Допустим, я решил потратить заряд, чтобы перейти через блюдце, туда, — он перевел ствол дальше. — От трассы до группы... Сто сорок три метра. У меня в схеме тэ-гэ-эс — ноль-ноль-два-пять.
— Ну, а нельзя, что ли, сейчас и померить? Этот тэ-гэ-эс твой дурацкий? Что за глупость такая?
— Тэ-гэ-эс детектится геомагнитным локатором. Это такая антенна в чехле, девять метров длиной самая маленькая.
— Эх ты, — потухла Леро. — То есть, только с машины?..
— Да. Либо с орбиты, либо локально, но однозначно не своим прибором, — Кламмат тронул полусферу на шлеме.
— Ну, а почему ты не можешь его получить с орбиты?!
— Потому что мне неоткуда его получать! Здесь нет ни одного стационарного зонда. Спутника, если по-вашему. На таких точках обычно вешают временный — если почему-то нужна поддержка когда уйдет базовый борт. Временный тухнет сам по себе, когда кончается сессия. И такое бывает редко, потому что обычно хватает сессии со своей машины.
— Ну так вот! Со своей машины! Почему свои не сбросят тебе этот твой тэ-гэ-эс, с орбиты?
— Наших нет, Леро. Говорю же тебе, база ушла! В Галактике много проблем.
— То есть... Вас тут просто бросили, чтобы вы тут сами, с этими...
— Да. Будет через шестнадцать суток.
— А почему вам не оставили зонд, какой-нибудь, маленький? Все-таки? — Леро снова посмотрела в небо. — Бросили вас, и даже тэ-гэ-эс нет?
— Говорю же, расчетный срок операции — трое суток. И тех остальных, — Кламмат кивнул на юг, — всех, уже собрали в банку и засолили. Это мы с тобой здесь играем в войнушку. На свой страх и риск.
— А связь как же? А следить как же?
— Связь ведется в эр-диапазоне — ему ретрансляторы не нужны в принципе.
— Ну, а следить как же? За этими? — Леро обернулась назад, где, где-то далеко за кряжем, находился рудник.
— Для этого спутник не нужен. Есть много других способов. Кстати, более эффективных. Так вот. При ноль-ноль-два-пять я рассчитываю, что на таком удалении моя защита — сто пятьдесят шесть.
— Тринадцать в запасе?
— А тэ-гэ-эс актуальный — ноль-ноль, скажем, два-восемь. Моя защита будет только сто сорок. При том, что шесть метров в край — зэ-эн-пэ.
— ?!
— Зона нестабильного определения. Как повезет. Второкурсники по этому пункту всегда получают двойки. Они считают, что им повезет.
— А тебе везло, хоть раз?
— Леро, — Кламмат опустил голову и посмотрел на нее без улыбки. — Ты балда. У вас ведь так говорят? Я жив до сих пор потому, что никогда не рассчитываю на везение. У меня есть оптика, — он тронул стереомат, — есть прибор, — он тронул полусферу на шлеме. — Ну, и мозги, — он тронул сам шлем.
— Ну не ругайся, ладно, — Леро вздохнула, присела на корточки, посмотрела в землю. — Я просто устала. Я так устала, вообще, что хочу умереть. А ты не разрешаешь! И даже шоколадки не дал.