Леро только сумела понять, что рука была в защитном костюме, а мерзкий дрожащий голос она уже раньше слышала. Она дернулась, пытаясь выдраться из-под локтя. Вцепившись в этот локоть руками, ей удалось проволочь незнакомца несколько метров — затем она рухнула в топь.
— Ах, ты сука!..
Она провалилась по пояс. Пытаясь по-прежнему отодрать руку от горла, она обернулась. В костюме, шлеме и стереомате — она все равно угадала этого косоглазого, который пытался ее захватить тогда ночью, на перевале. Она в отчаянии забилась, но цепкая жижа сковала, обволокла, обессилила.
— Ну куда же ты, моя славная, — прохрипел косоглазый и вцепился ей в шею второй рукой.
— Кламмат!.. — Леро сорвала голос, которого и так уже не было. — Кламмат, тут опять этот придурок!.. Кламмат, застрели меня, наконец!..
Услышал ли Кламмат, Леро не поняла — она даже не поняла, добрался он до конца или нет. Но вдруг ощутила, что «лужа» начинает потихоньку засасывать. Странное, непонятное ощущение — вроде как будто стоишь, в мерзкой каше по пояс, вроде ощущается дно... И вроде как будто висишь. И вроде уже не по пояс. Еще полминуты — и будет по грудь. Леро ощутила панику. Она отвернулась от косоглазого и стала выдираться как исступленная.
Косоглазый схватил Леро за грудь.
— Ах, ты хам! — взвизгнула Леро и треснула по стереомату ладонью.
И застыла. Метрах в трех за спиной косоглазого зависла огромная голова аллигатора. Голова застыла над жижей, устремив на Леро каменный взгляд.
— Мамочка... — прошептала Леро, отвернулась, дернулась прочь, из самых последних сил.
Через секунду за спиной раздался страшный удар. Что-то отвратительно чавкнуло, густой липкий воздух сотрясся. Хватка ладоней ослабла, Леро рванулась еще, сумела выдраться, отделиться на целый метр. Краем глаза она заметила что-то черное; затем поняла, что нечто дергает ее из болота, что в мерзкой жиже она по самую грудь, но трясина ослабляет хватку; Леро устремляется вверх, внизу раздается еще один ужасный глухой удар. Она повисает в воздухе, смотрит вниз, видит огромное бревно аллигатора, рядом обрубок тела — успевает увидеть, как тело погружается в топь, оставив на бурой поверхности черную кляксу крови.
— Леро, замри! — приказал Кламмат спокойно. — Большой пролет! Без резких движений... А то упадем оба, будет ему закуска. Веришь — не знаю, как оно еще держится.
Он тронул бухту ауксилларного троса, и Леро стала медленно подниматься. Она смотрела вниз, как застывший аллигатор медленно отдаляется — казалось, что он каменным взглядом смотрит ей вслед и вот-вот прыгнет. Бухта остановилась; аллигатор остался в четырех метрах. Кламмат тронул кольцо, они заскользили прочь. Они успели переместиться на двадцать метров, как дальний фиксатор просигнализировал и отвалился. Они полетели в болото; передний, однако, держался по-прежнему, и черный цилиндр, протащив их по топкой поверхности, выволок из трясины на корни.
— Нам повезло еще раз.
Кламмат щелкнул кольцом; дальний фиксатор приволок с собой огромный кусок древесины.
— Что оторвался не этот, — он освободил из ствола ближнюю спицу, подождал, пока трос соберется с обеих сторон, прицепил мост на место.
— Горит просто ужасно... — пробормотала Леро. — Пилюля твоя дурацкая опять не работает... — она сквозь слезы смотрела на ноги — на воспаленную, покрасневшую кожу. — Больно пошевелиться... — она едва повернула голову, посмотрела на Кламмата. — Сколько еще идти?..
— Теперь осталось немного, — Кламмат достал баллончик со своим вонючим составом. — Капсулы больше не дам. Я все-таки удивляюсь, что ты еще на ногах и что-то бормочешь.
— Видишь, я такая, как ты... Хотя бы внутри... Ай, дурак, убери!.. Итак все горит!.. Ты еще этой мерзостью мучишь... Столько меня протащил, а здесь, наконец, замучишь...
— Отдыхаем десять минут, — Кламмат спрятал баллончик. — Только не засыпай. А то опять приснится кошмар.
— Клам, не смешно... Вообще не смешно...
* * *
К подножью нагорья, которое Кламмат показывал от реки, вышли, когда день закончился, а на востоке на горизонте уже различалась угрюмая полоса очередного кислотного фронта. Свернули направо, на юг, и начали подниматься по склонам этой группы невысоких холмов. На западе, под оранжево-сиреневой полосой заката, чернел неострыми зубьями кряж, где они ночевали в пещере, трое суток назад; на севере под ногами стелился буро-сажевый в сумерках ковер лесных крон; на востоке, там, где должен был быть горизонт, размытый сейчас облачным валом, сверкали паутинки далеких молний.
Леро было так плохо, как, кажется, не было еще никогда. В глазах полыхали разноцветные пятна, сквозь которые уже ничего не было видно. В ушах стоял нескончаемый звон, даже не звон, а рокот, какой-то гул — как будто в голове работал какой-то ужасный двигатель; особенно грохотало в левом, и с левой стороны Леро ничего не слышала. Кожа горела так, что, казалось, ее просто не было — любое прикосновение, даже дуновение ветра, терзало обнаженное мясо. Больнее всего было от остатков платья и ремешков сандалий; платье Леро хотела содрать и выкинуть, но просто не было сил это сделать.
А идти нужно было все дальше наверх, где ветер, несущий кислоту с востока, гудел все сильней, все сильней испепеляя кожу и выжигая легкие. Для навигации, может, и пустяки, но Леро не навигация... Капсула переставала работать, а новую Кламмат не дал — сказал, чтобы Леро терпела, осталось совсем немного, а чего ожидать от двух таких капсул в течение суток — неясно, и лучше не рисковать — ведь Леро умеет терпеть. Они поднимались по сухой, наконец, почве, под сухими деревьями, с которых сыпались маленькие колючки, липшие к волосам и скребущие кожу... Леро смотрела под ноги сквозь жгучие слезы, шагала, думала — если она сейчас упадет, то не встанет уже никогда.
Они поднялись метров на сто и оказались в ложбине между плоскими куполами холмов. Здесь начиналась сухая трава, которая снова терзала ноги; зато кончился ветер, измучивший Леро пока они поднимались (в джунглях хотя бы не было ветра — такого ветра). Кламмат, как показалось Леро, чего-то странно боялся — шел медленно, останавливался, долго смотрел в стереомат, поднимал панель на шлем, оглядывался невооруженным глазом, снова сцеплял панель на нос, снова поднимал на шлем — шел дальше, полагаясь будто только на чувство.
Они шли, углубляясь в нагорье; купола холмов вырастали, загромождая небо. Они шли дальше, и было уже так темно, что Леро, которая и так почти ничего не видела, наконец погрузилась в сверкающую пятнами темноту, перестала различать спину Кламмата… Она все-таки собралась с силами, догнала его, схватила за руку.
— Темно... — сказала она еле слышно.
— Нет, иди сзади, — Кламмат остановил Леро.
— Ну мы ведь пришли...
— Нет, мы еще не пришли.
— Дай мне веревку... Не вижу...
Кламмат отпустил конец троса, Леро взялась за фиксатор — толстая гладкая спица, какая-то такая удобная, какая-то такая во всем этом холодном кошмаре уютная, какая-то такая домашняя — пошла.
И через секунду ослепла, оглохла и растерялась еще больше, чем все это время была. Впереди за Кламматом вспыхнул красно-синий огонь. Раскатился протяжный треск, завоняло — очень похоже на то, как воняла сфера защиты, разбивая разряд. Кламмат обрисовался черной фигурой, защитившей Леро от пламени; вокруг, выжигая стебли травы, растекся странной искрящейся смесью огонь.
— Ну что, опять, что ли!..
Леро подпрыгнула, догнала Кламмата, вцепилась в локоть и выглянула из-за плеча.
Впереди во мраке рисовалось огненное чудовище. Шестиногое туловище болотного аллигатора — небольшого, метров трех-четырех, — только тоньше шея и хвост, которые сужались к концу; вдоль спины — высокий огненный веер. Силуэт очерчен цепочками искр — красных, синих и фиолетовых; самая мощная цепь — вдоль хребта; от нее расходится паутина огней на лапы и синие спицы костей, между спицами густо-алым мерцают перепонки гребня — словно подсвеченные у основания. Шею венчает сплюснутый череп с пустыми дисками глаз; в глубине приоткрытой пасти рдеет огонь.
Леро успела отметить, что самые яркие звезды собрались на кончиках спиц, хвоста, пальцев на лапах. Затем животное раскрыло горящую пасть и выпустило перед собой новый язык огня. Вместе с огнем ударили хлесткие молнии — вонзившись в землю, они рассыпались искрами и расстелились ковром, следуя за языком огня, который растекся пылающим озером по ложбине. Искристое море коснулось ног, Леро почувствовала удар и ощутила, что не может пошевелиться.
Кламмат рванулся вперед, сорвал с кольца арбалет, присел, прицелился и пустил стрелу. Ящер, раскрывший пасть снова, чтобы выпустить новый язык огня молний, получил стрелу, несколько раз содрогнулся и замер. Призрак продолжал мерцать недолго; Леро отметила, что самый яркий огонь, на острых концах, начал меркнуть. В фиолетовом свете Леро увидела, как Кламмат махнул рукой, чтобы она подошла.
— Иначе его не убьешь, — Кламмат нажал спуск механизма; арбалет ответил зеленым огнем, едва видимый трос натянулся, стрела вернулась из мерцающей пасти. — Только повредить мозг. Или в глаз, или в небную перегородку. Второе несложно, ты видела — пасть у него целый метр.
— Я даже не думала, что такое бывает!..
— Они больше опасны когда кислота заканчивается. Когда мигранты идут назад — они наедаются на целый сезон и потом гуляют, спят, размножаются, — Кламмат вернул арбалет на место. — Как понимаешь, конкурентов здесь у них нет. Но самое страшное одолеть, как правило, легче всего. Ну-ка...
Кламмат взял Леро на руки, обошел горящее туловище и нес еще долго. Леро оглянулась на ящера, на тлеющий сочным рубином веер, пронизанный синими спицами.
— А кого он собирается есть сейчас? Ведь сейчас никого нет.
— Леро, подумай.
— Значит, кого-то учуял?.. Какую-то белковую жизнь... Значит, эти... Этот, он ведь один...
— Да. Он пришел первый. И мы тоже пришли.
Кламмат осторожно опустил Леро в траву, тронул браслет. Впереди во тьме раскрылся тускло светящийся прямоугольник.