— Ладно, хорош, — Камбетэ подошел и опустил рукой ствол. — Мы уже не «здесь».
— Гуммо, в этом мире я не люблю одного. Когда болтают не по делу. За что здесь ты — не выживают на Флоте. Поэтому все твои реплики для меня не по делу. По умолчанию. Как понял?
— Понял вас норма.
Гуммо отвернулся, подошел ко второй девушке, потыкал ботинком в живот. Девушка лежала на боку, в глине и листьях, связанные руки за спиной, мокрые от крови волосы прилипли к плечам. Она смотрела на свое изгаженное разодранное платье, которое валялось рядом, часто дышала.
— Да и вообще, Хайде.
Гуммо навел ствол, надавил спуск. Накопитель заряда вспыхнул рубином. Бледное лицо девушки осветилось алым огнем. Она повернула голову, посмотрела на горячий огонь, заморгала.
— Мы-то уже не «здесь».
Он дожал спуск. Сухой треск увяз в мокрых листьях.
— Поэтому бояться нам некого. Как пахнет! — он втянул носом запах. — Ромштекс. Даже есть захотелось. Кам, дай-ка мне шоколадку. Там у них в комплекте паек — с шоколадом, прикинь... У нас даже патруль не балуют... Не помню, когда последний раз ел шоколад.
— Ты дегенерат, Гуммо, — Хайдег отошел к костру, подхватил свой ранец. — Кам, мешок на спину. Ноги в руки.
— Нет, вот все-таки тварь, — Камбетэ взял свой ранец, тоскливо огляделся. — Как же она, тварь, сбежала? Такого мяса я еще не пробовал. Хайде, я не шучу, ты бы ее пощу...
— Ай, сука!!!
Гуммо заорал как резаный и рухнул в листья. Хайдег швырнул ранец через костер, перелетел сам и врылся в вонючее месиво. Камбетэ как подкошенный плюхнулся где стоял. Лес по краю поляны прожгла белая молния. Огонь растворился в ночи; по листьям рассыпалась тишина; пополз едкий дым.
— Сука! Откуда!
— Гуммо! Лежать!
— Жарит из-под актива. Лежать, Гуммо. Лежать! Спокойно.
— Что делать?
— Тебе, Кам, заткнуться. Хватаешь лямку, ползешь ко мне. Гуммо, ты к лесу.
— Там эти!..
— Что эти?
— Девчонки...
— И что?
— Они...
— Они мертвые, Гуммо. Ты же сам одну застрелил? Не кусаются. Или что? Ах, там еще мальчики. Большие мальчики, Гуммо. Не боишься больших мальчиков? Да еще мертвеньких? Не ходи гулять без мамочки.
— Я ползу?
— Да, Кам, да, родной. Ты ползешь.
— А где... Где он?
— Ты еще и слепой. Юго-запад. Ну!
— Листья эти проклятые... Задыхаюсь...
Камбетэ помешкал, пополз, одной рукой волоча ранец, другой разрядник. Он дополз до костра, который почти догорел и теперь шипел, трещал и дымил, когда новый разряд пронзил землю. Костер взорвался вонючим облаком; Камбетэ подскочил, как бревно от земли, заорал, съежился.
— Нам повезло, что он пока не в активе, — отозвался спокойно Хайдег. — Иначе трупов здесь было бы семь. Уже.
— Что делаем, Хайде?..
— Гуммо, я повторять не привык. Ты в курсе? Ты отползаешь за дерево. За то. Мы с Камбетэ за это. Он далеко, повторяю, ударить нормально ему проблема. Пошел.
— Нет, как же она, тварь, сбежала...
— Кам, еще раз выставишь задницу — и мы с Гуммо уходим вдвоем. Как понял?
— Да понял, понял... Ранец, тварь такая, тяжелый... И листья эти... Колючие, твари... Я порезался!
— Ай-ай-ай. Пошел.
— Хайде, он слышит? Он мне чуть голову, сука...
— Гуммо, он нас не слышит. Пошел.
Хайдег нашарил ранец, перехватил лямку, пополз к лесу. Камбетэ, громко дыша и кряхтя, пополз за ним вслед. Хайдег добрался до крайнего дерева, заполз за рукав корня.
— Я здесь! — Камбетэ, задыхаясь, высунулся рядом.
— Гуммо?
— Я на месте!
— Не испугался трупиков?
— Кам, я тебя пристрелю!
— Я сейчас пристрелю вас обоих, — Хайдег утер мокрый лоб. — Все равно не дойдете.
— Хайде, втроем-то мы его замочим?
— Гуммо, втроем-то мы его замочим. Хотя мы собственно не втроем... Поэтому он здесь не появится. Он будет держать приоритет и поджаривать нас из-под зоны. Пока нам везет — у него, я понял, сейчас левый ландшафт. Поэтому тестит из неактива, по нашим трассам. И надеюсь, пока ближе не подойдет. Иначе мы с тобой бы уже сыграли в плазму.
— Поэтому валим? — Камбетэ вцепился в корень как будто тонул в болоте, судорожно перевел дух.
— Поэтому валим. Гуммо, ландшафт?
— Хреново. Лес плохой. Все видно.
— Здесь не лучше. Что, ты говорил, за капсулой?
— Овраг...
— Нам снова везет.
— Он мне чуть голову, сука, не отстрелил.
— Гуммо, сюда.
— Ползу.
Наступила тишина. Ветер по-прежнему шелестел листьями; из леса доносились непонятные звуки — отдаленное глухое шуршание, которое, растворяясь в общей тиши, усыпляло и цепенило. Вдруг новый удар разбил гнетущую тишину. Белый клинок огня пронзил дерево, лес на миг осветился миллионом холодных искр. Дерево заскрипело, начало падать, но удержалось завесой листвы и веток. Рдеющее пятно остывало во мраке, шипя и потрескивая.
— Сука!
— Гуммо, к тебе это тоже относится.
— Он мне чуть...
— Он вышел в активную зону, Гуммо. Поэтому любая задница будет не «чуть», а в пепел. Ну!
Через три минуты Гуммо, наконец, возник из листьев, весь в мелких царапинах, белый и мокрый — от страха и сырости. Он также вцепился в корень, также судорожно перевел дух.
— Где ранец? — спросил Хайдег, оглядев Гуммо.
— Ранец? — Гуммо облизнул губы. — А хрен его знает.
— Ползешь обратно и ищешь ранец.
— В смысле?
— В прямом. Ползешь обратно, находишь ранец.
— Какой на хрен ранец? — закричал Гуммо. — Ты спятил, дурак?
— Не орать. Где ты его отцепил? У девочек?
— Откуда я знаю?! Он мне чуть голову...
— Ползешь обратно, находишь ранец.
— Какой ранец?! Он мне чуть... — Гуммо облизнул губы, огляделся.
— И быстрее. Он ближе.
— Хайде...
— Вперед. Карабин бросил. Я, так и быть, присмотрю.
Гуммо тоскливо огляделся, выпустил из дрожащей руки ствол, перевел дух, помешкал, нырнул в листья.
— Где-то здесь... — сообщил наконец Гуммо. — Ай! Сука!
— В чем дело? Порезался?
— Не-е-ет... Рукой попал... Тут эта, мертвая... Дьявол! Да что же такое...
— Страшно? — хихикнул Камбетэ.
— Кам, я убью тебя, сволочь!
— Молчу, молчу...
— Нашел! Нашел...
— Назад, быстро. Быстро, он уже рядом! Ну!
— Сейчас...
— Задницу не высовывай, хи-хи-хи.
— Сейчас я вернусь и оторву тебе хрен, гнусная сука.
— Да, только вернись сначала. Там через мертвеньких надо переползать. А это тебе не у своих...
— Хайде, я его...
— Кам, заткнулся, — приказал Хайдег жестко. — Гуммо тоже. Отрывать хрен будешь на базе. Если доберемся. В чем я уже сомневаюсь.
— Ладно, Кам, ладно. Но на базе я с тобой разберусь.
Наконец Гуммо, еще бледнее и мокрее, покрытый еще большей сетью царапин, появился снова. Он вцепился в корень, выудил из листьев ранец, привалил к дереву. Хайдег усмехнулся.
Затем он подполз под низкую ветку, сбросил на нос стереомат. Высунул голову из-за корня, стал осматривать лес на противоположной стороне поляны. Он смотрел долго, медленно двигая стереоматом по линии горизонта, задерживаясь на свободных участках, затем с удовлетворением хмыкнул.
— Да, он один — все трассы из точки... И держит рельеф как в учебнике. Я бы вам рассказал что к чему, чтобы вы поучились. Только что толку... Если у вас в голове не мозги, а что там бывает в яйцах. Даже если он один, он — Особый. А что такое Особые — никому объяснять не надо, — Хайдег повернулся и усмехнулся. — Мы — беглые каторжники. Значит, мы просто бежим. И больше ничего не делаем. И если все будет по плану, успеваем как раз к кислоте.
— А если не будет? — хмыкнул Камбетэ.
— Значит, не успеваем. А если не успеваем, — Хайдег навел стереомат на обгоревшую капсулу, — значит, не успеваем. Потому что здесь не останется ничего, кроме живых деревьев. Даже этой железки.
* * *
III
Дальше лежать было невозможно. Дышать было нечем, вонь душила, листья кололи больно и горячо. Когда раздался последний выстрел, Леро терпела сколько могла, но вот терпение кончилось. Она подняла голову из зловонной массы, задышала жадно и глубоко. Вязкий тяжелый воздух показался сейчас свежим и обжигающим, будто дома в горах.
Было тихо. Лес по-прежнему шуршал листьями, все так же в непонятной дали шумели непонятные твари. Временами проносился ветер, трогал вершины леса — тогда стеклянное шуршанье листьев сыпалось сверху в затхлую тишину у корней. Леро посмотрела в небо.
— Ой, звезды... Такие странные...
Она огляделась. Огромные звезды, мерцающие туманности, чужие и непонятные, светили ярко, все было видно. Капсула — люк разворочен, мерцающий в серебряном свете дым, что внутри — не разобрать, но все черное — страшно. На месте костра — ворох пепла, воняет на всю поляну. Два дерева — полупрозрачные призраки над поляной — вот оно, ближнее. Острая бритва коры, сплошные ужасные чешуины-иглы. Леро содрогнулась.
Она подползла к дереву. Осторожно, стараясь не изрезаться еще больше, выбралась на толстую руку корня, подальше от вонючих листьев. Закрыла глаза. Долго лежала, дышала глубоко и сладко, пока наконец от вони все-таки не затошнило. Села, вцепилась пальцами в узел на бедрах.
— Повезло дуре... Ой, как горит все... А даже аптечки нет, — она посмотрела на изуродованную капсулу. — Дураки. И получили как дураки.
Она вытерла слезы, снова вцепилась в узел.
— И что теперь делать? И вообще, зачем было прятаться? Куда мне теперь?
Она отпустила узел, огляделась, заплакала. Потом, стараясь не порезаться сильно, отломала кусок коры и стала терзать трос. Трос был не то что шнур от комплекта, которым косоглазый придурок обвязал ей голову, — Леро терзала волокна целую вечность. Но кора была тверже — как острый на сколе камень, под острым углом острей отточенного ножа. Порезав другую руку, она, наконец, перепилила трос, поднялась на колени, чуть не упала, схватилась за корень. Вскрикнула — зацепилась порезанным местом.