Что касается «практически не страдала» – сомневаюсь, что все было именно так.
Еще она добавляла: «Ты была очень хорошей девочкой, всегда смирно сидела там, где тебя оставляли».
Мама и папа много работали, а также занимались политической деятельностью. Я ненавижу политику.
Их вечно не было дома, так что я оставалась на попечении часто сменявшихся нянек. Некоторых из них я не выносила, но одну просто обожала.
Друзей у меня было мало, очень мало. Я была, как бы это сказать… разборчивой? Робкой? Интровертной? Не могу вспомнить.
Однако я прекрасно помню, как расцвела, когда моя учительница хореографии научила меня не сбиваться с ритма в танце – и в жизни. В то время мне было восемь лет и я переживала довольно бурный период: папа ушел от нас к лучшей маминой подруге, мама совсем расклеилась, а я была «хорошей девочкой».
Какой вопрос показался тебе самым важным?
Тот, который касался ключевого слова. Для меня это слово «учительница». Размышляя о своем воспитании, я считала, что в то время постоянно чувствовала себя несчастной из-за развода родителей… Но, выполняя упражнение, я ясно увидела: рядом со мной тогда находились люди, которые поддерживали и направляли меня. Возможно, я немного пряталась за своим положением жертвы трудного детства.
То есть даже среди этих неприятностей ты нашла нескольких людей, на которых могла рассчитывать.
Выполняя упражнение incipit, я осознала, что некоторые воспитательные модели, с которыми я сталкивалась, были авторитетными и поддерживающими, как у моей учительницы танцев, другие же воспитательные фигуры (я имею в виду прежде всего моих родителей) постоянно отсутствовали и предпочитали пускать все на самотек. В своей жизни я стараюсь не допускать подобного подхода, особенно с тех пор, как сама стала мамой. Долгое время я не догадывалась, что авторитетная и поддерживающая модель тоже мне близка. Нужно было просто осознать это.
Ты озаглавила свой рассказ «От куколки до бабочки», почему?
Мама называла меня куколкой. Бабочка же имеет для меня важное символическое значение, она напоминает о моей учительнице танцев, которая уже покинула этот мир. Это название, «От куколки до бабочки», лучше всего описывает историю моего роста, показывая, кем я была и кем стала.
Чем ты сейчас занимаешься? Это как-то связано с твоим рассказом?
Я работаю воспитательницей в детских яслях, я выбрала эту профессию, поскольку считаю, что именно в самом раннем возрасте в детях закладываются основы будущего развития. Мне хотелось бы стать для малышей такой же учительницей, какая когда-то была у меня.
В воспоминаниях об истории воспитания, которая, казалось, была необратимо омрачена горькими переживаниями после развода родителей, появляется на первый взгляд второстепенная фигура, которая постепенно приобретает все более важное значение, становясь источником глубоких перемен. Всего несколько строк рассказа Елены раскрывают всю силу девочки, не желающей становиться жертвой, но, напротив, находящей опору,
словно у нее было некое шестое чувство, которое помогло понять, в чьем лице она может обрести надежную поддержку и ценный ресурс для роста и развития.
Оглядываясь назад, Елена рассматривает свое прошлое под другим углом: то, что казалось самым главным – развод родителей, отступает на второй план, а на первый выходит воспоминание не только об учительнице танцев, превратившей Елену в бабочку, но и о том, что она оказалась способна ухватиться за протянутую ей руку помощи. Признательность Елены нашла свое выражение в ее выборе профессии – она стремится дать такой же шанс другим детям, работая воспитательницей.
Джулия: между мамой и папой
В детстве я больше всего времени проводила с мамой. Она запомнилась мне беспокойной и чрезмерно заботливой по отношению ко мне. Мама все время старалась не только привить мне правила поведения, но и воспитать у меня такие качества, как ответственность и упорство. Она сознательно лепила из меня «хорошую девочку», почтительную и целеустремленную. В детстве я была очень своевольной, часто спорила, так что мама постоянно пыталась сдерживать меня и приучать к порядку. Она была одержима идеей хорошего поведения. Мой папа, напротив, всегда старался передать мне умение сохранять спокойствие и находить во всем позитивный смысл, видеть другую сторону медали. С ним у меня связаны самые светлые воспоминания: он много играл со мной и рассказывал разные интересные истории. Каждый раз он придумывал что-нибудь новое, чтобы развлечь меня.
В конфликтных ситуациях мама была более строгой, зато папа оказывался более убедительным. Ему удавалось донести до меня суть проблемы спокойным тоном.
Джулия, как твои успехи?
Мне было немного сложно, поскольку я довольно смутно представляла себе родительские воспитательные модели. Я постаралась собрать разрозненные фрагменты воспоминаний в единую картину. Когда я думаю о полученном в детстве воспитании, то мне на ум приходит различие между мамой и папой: у них были разные, но вместе с тем взаимодополняющие стили.
Что ты чувствуешь?
Я охотно вспоминаю свое детство. Но мне сложно отделить его от воспитательного процесса.
Совершенно нормально путать детство с полученным воспитанием. Само детство лишь территория, на которой мы получаем воспитание. Вопрос в том, кто был твоим проводником по этой территории? Чего от тебя хотели? Какие надежды на тебя возлагали? Что ты должна была делать в жизни? Какой отпечаток наложило на тебя полученное воспитание? Чтобы избавиться от идиллического представления о детстве, нужно перешагнуть через него. Это не происходит мгновенно, но мы здесь именно для того, чтобы разобраться во всем.
История Джулии проста, но очень интересна. Когда мы с ней разговаривали, ей было 23 года, то есть она находилась на пороге взрослой жизни. Вполне понятно и объяснимо ее замешательство при попытке четко сформулировать воспитательные принципы ее родителей. Гораздо легче ей было бы сделать это через несколько лет, когда дистанция между детством и молодостью увеличится. Когда мы прорабатываем эти темы с совсем молодыми людьми, часто создается впечатление, что они ничего не помнят. Это искажение, связанное с возрастом – они словно все еще находятся под опекой родителей. Рыба ничего не знает о воде, в которой плавает, для нее это просто естественная среда обитания.
История Джулии подчеркивает, насколько важно поместить листок с текстом на правильном расстоянии от глаз, чтобы суметь прочесть то, что на нем написано.
То же самое относится и к полученному воспитанию.
Находясь слишком близко или слишком далеко, невозможно ничего разглядеть.
Джулия чувствует, что ей не хватает деталей для осмысления отдельных этапов своего развития. Она еще не успела в достаточной степени отдалиться от своих родителей. Их присутствие по-прежнему пронизывает ее жизнь, и она пока не может сфокусировать взгляд на картине своего воспитания.
Альберто: ребенок не к месту
Я появился на свет в 1968 г. в Милане у 22-летней бунтарки и 27-летнего анархиста. Моей сестре уже исполнилось два года. Вскоре после моего рождения произошли драматические политические события: теракт на пьяцца Фонтана[61]. Облавы, обыски, полиция в доме, перепуганная мать, исчезнувший отец – таковы мои первые детские впечатления. Это были тяжелые времена для Италии, и нашей семье тогда досталось по полной. Из рассказов матери мне запомнились две важные вещи: мой отец не хотел иметь детей, а она, напротив, решила любой ценой сохранить обе беременности, хоть они и были незапланированными. Я всегда недоумевал почему, ведь ни из ее рассказов, ни из моих воспоминаний не складывалось впечатление о сильном материнском инстинкте. Она говорила, что для нее, еще совсем юной, это была игра, нас с сестрой она воспринимала как кукол. Как только появилась возможность, она бросила университет и пошла работать. Мы с сестрой оказались тогда на попечении бабушек и нянек и часто были предоставлены сами себе. Можно сказать, что нас вышвырнули в мир взрослых.
Дети должны были приспосабливаться к условиям взрослого мира. Нам приходилось как-то справляться с этой жизнью, где все объяснялось рационально: Деда Мороза не существует; Бога придумали люди; мамы никогда нет рядом, потому что она должна работать; мужчины рядом с мамой часто меняются, потому что она постоянно влюбляется…
В общем, я рос в атмосфере, где родительские фигуры практически отсутствовали. Эту лакуну до определенной степени заполняла бабушка, чей подход к воспитанию я бы назвал классическим. При этом меня слишком рано начали приучать ко взрослой жизни. В шестилетнем возрасте я уже ощущал себя вполне самостоятельным: я сам просыпался по утрам, сам одевался, приносил матери кофе в постель и затем отправлялся в школу в сопровождении сестры.
Кто из окружавших вас людей больше всего повлиял на вас?
Два человека: мать своим отсутствием и бабушка своим присутствием.
Какие эмоции у тебя сохранились?
Это смесь разных эмоций: печаль, тревога и страх, ощущение тяжелого бремени и одновременно пустоты. Я просто физически ощущаю все это, когда мысленно возвращаюсь назад.
С какими воспитательными моделями ты сталкивался?
В центре внимания были потребности взрослых, а дети должны были не мешать им и хорошо себя вести. Сейчас все это кажется таким далеким. Перспектива изменилась радикально, я бы даже сказал, чрезмерно. Родители будто боятся уделять себе внимание, интересы детей теперь на первом месте. Насколько моя мать была сосредоточена на себе, настолько сейчас все сосредоточены на детях.
Что для тебя значит название, которое ты дал, – «Ребенок не к месту»?