Распознать триггер довольно легко. А вот воспитательный сценарий идентифицировать гораздо сложнее, поскольку он облекает и наполняет нас, представляет собой часть нашей сущности, нашу неотъемлемую характеристику – как, например, цвет глаз. Мы воспринимаем его как должное и даже не замечаем. Тем труднее бывает освободиться от него.
В таблице я выделил основные различия.
В некоторых семьях до сих пор встречается воспитательный сценарий «козла отпущения», хотя и реже, чем прежде. Наличие в доме «ненормального» может служить эффективным приемом, позволяющим предотвратить крах сложившегося уклада и избежать необходимости осознания проблем внутри семьи. В прошлые времена (которые, к счастью, остались позади) так заполнялись психиатрические лечебницы. Перенос всего «зла» в одну точку системы дает ей возможность существовать, поддерживает ее подобно подпоркам. Уберите их – и все рухнет.
Он словно одержимый
На приеме родители рассказывают о своих четверых детях, появившихся на свет с интервалом в два-три года. Они утверждают, что все хорошо, если не считать третьего по счету ребенка, пятилетнего мальчика. Мать так прямо и говорит: «Он словно одержимый». Ей вторит отец: «Мы не в состоянии ни справиться с ним, ни понять его. Ему невозможно ничего объяснить. Он никого не слушает. Мы не знаем, что с ним делать и к кому еще обратиться за помощью. Все остальные дети, к счастью, нормальные, а вот Маттиа…» И добавляет: «Иногда мне кажется, что ему передались психиатрические проблемы дяди моей жены».
Последующий анализ сложившейся семейной ситуации показал, что остальные мальчики тоже отнюдь не были ангелочками. Однако это никак не меняло отношение родителей к третьему ребенку. Они создали тотальную негативную проекцию. Такое часто бывает и в школах: одного ученика назначают «паршивой овцой», чтобы остальные могли жить спокойной, «нормальной» жизнью. Если триггер связан с реактивностью, то воспитательный сценарий, напротив, маскируется, делая вид, что он не посягает на нашу свободу. Он незаметен, и нам может показаться, что его вовсе не существует. Он следует за нами, как наша тень на прогулке в солнечный день. Кто же обращает внимание на тень?
Воспитательный сценарий может также зародиться внутри генеалогического древа и быть связанным не только с самим индивидуумом, но и с его родителями, бабушками и дедушками или даже с прабабушками и прадедушками.
Анализ генеалогического древа позволяет нам обнаружить в истории семьи некоторые повторяющиеся мотивы, нависающие над нами словно тени. Эти отголоски минувших дней могут подталкивать нас к определенному поведению, выбору или решениям, не вполне нам свойственным, – скорее, они отражают опыт других людей из прошлого нашей семьи. Еще совсем недавно в западной культуре было принято давать детям имена в честь родителей отца или матери. Это был широко распространенный обычай, гарантировавший, что никто не сойдет с проторенных генеалогических путей.
Ситуации, о которых мы говорим, кажутся на первый взгляд простыми, однако они часто ускользают от нашего внимания и остаются неосознанными. Семейная история всегда таит в себе сюрпризы и совпадения, повторяющиеся паттерны, помогающие нам разобраться в себе и отнестись к своей натуре с бо́льшим пониманием.
Удушающий пузырь
Уже вполне взрослая дочь совсем съехала с катушек. Бесцельно прожигает жизнь, транжирит деньги родителей. Злоупотребляет наркотиками и алкоголем…
Она сама не может выбраться из этой ямы, а мать с отцом бессильны и не могут на нее повлиять – девушка уже достигла совершеннолетия. Когда я начал задавать наводящие вопросы, выяснилось, что каждый из родителей потерял в свое время сестру-подростка в результате различных несчастных случаев. Наложение этих двух травм запечатлелось в семейной памяти. Поведением девушки управлял своего рода синдром выжившего, она оказалась внутри пузыря гиперопеки и чрезмерной тревожности и отчаянно пыталась из него вырваться, чтобы иметь возможность жить и развиваться самостоятельно.
Нас подхватывает и несет мощное течение, над которым у нас нет полного контроля – а иногда и никакого контроля вообще. Разумеется, мы должны сделать все возможное, чтобы справиться с ним и выбраться на берег. Но прежде нам придется сразиться со множеством драконов, о чем мы поговорим в следующей главе.
Бывает и так, что из-за тяжелой утраты в семейную травму вовлекается новорожденный – он получает имя умершего, а вместе с именем и его судьбу. Как будто бы новая жизнь, следуя семейной логике, призвана возместить потерю, что создает немалые сложности тому, кто вынужден бессознательно постоянно сравнивать себя с фигурой, которую он «замещает» в семье. Как, например, в истории Филиппо.
Пиппо родился!
Я был первым, долгожданным мальчиком в семье моей матери и еще более долгожданным – в семье моего отца, недавно пережившей огромное горе. Они потеряли сына (брата моего отца) в годы Второй мировой войны, во время наступления итальянских войск в России, на Дону.
В результате выбор моего имени оказался одним из ключевых моментов, связанных со сменой поколений. Убитого на войне сына звали Филиппо. Разумеется, первый же мальчик, родившийся в семье после войны, должен был получить это имя.
Роды проходили дома, и в тот момент, когда акушерка приняла меня, бабушка по отцовской линии воскликнула: «Пиппо родился!» Отныне и навсегда для родственников и близких друзей я стал Пиппо, как называли когда-то моего погибшего дядю. Это навязанное уменьшительное имя всегда приводило меня в сильное эмоциональное смятение.
Так создается недвусмысленное генеалогическое заклинание. В жизни ребенка возникает некая призрачная сущность, пришедшая из далекого трагического прошлого. Это не просто использование имени погибшего предка в качестве сохранения семейной преемственности. В некотором роде здесь речь идет о воскрешении мертвого, непосильной ноше для новорожденного, о чем его родители даже не подозревают. Такие имена, данные детям, несут в себе практически судьбоносное значение. Особенно часто это происходило в прошлом, однако встречается и в наши дни.
Воспитательный сценарий может сформироваться и под влиянием событий, произошедших в период беременности, во время родов или в первые годы жизни ребенка.
Гиперопекающий воспитательный сценарий, в котором всепоглощающая материнская забота носит почти нездоровый, удушающий характер, часто растет из страхов, связанных с трудными родами, когда младенцу уже при появлении на свет приходится пройти через тяжелые испытания. У матери возникает потребность защищать свое дитя любой ценой.
Неугомонный малыш
Супружеская пара возрастом около 40 лет обратилась ко мне по поводу своего трехлетнего сына. Воспитательницы в детском саду считали его слишком активным, непослушным, агрессивным по отношению к другим детям. По их мнению, мальчик был «неуправляемым». Мы начали обсуждать проблему, я задавал вопросы, и, когда дело дошло до обстоятельств рождения ребенка, мама расплакалась. Оказалось, что, когда она была беременна, ее собственная мать тяжело заболела и едва не умерла. В момент родов обнаружилось тазовое предлежание плода, и пришлось делать кесарево сечение. Женщина винила в этом себя: по ее мнению, малыш развернулся из-за того, что она слишком много нервничала, переживая за свою маму.
Была и еще одна проблема, связанная со сном: ребенок спал максимум 9,5 часа – явно недостаточно, так что пришлось над этим поработать. Ко второй встрече им удалось увеличить продолжительность сна на час, но и этого было мало. Мы снова заговорили о родах, и женщина опять разволновалась. Тогда меня вдруг осенило. Я предположил, что гиперактивность и неуправляемость ребенка служили постоянным сигналом матери, что он жив, несмотря ни на что. Его беспокойное поведение постоянно напоминало матери о его присутствии, в том числе и по ночам, как бы говоря ей, что нет причины для излишней тревожности. Женщина посмотрела на меня ошарашенно, а затем сказала: «Наверное, вы правы, судя по всему, так оно и есть».
Понимание, пришедшее к этой женщине, должно помочь ей выбраться из замкнутого круга тревожности и чувства вины. Как пережитое горе, так и трудные роды затрагивают тему выживания и вызывают у родителей эмоциональное напряжение, от которого нелегко избавиться. Ребенок своим поведением напоминал маме, что он справился, что проблема выживания решена, и тем самым по-своему старался помочь ей освободиться от сожалений и гнетущего чувства вины.
Даем название воспитательному сценарию
Воспитательный сценарий формируется преимущественно в период от рождения до шести лет – в той фазе жизни, когда защитные механизмы крайне слабы, а зависимость от родителей или других значимых взрослых максимальна. Эта зависимость настолько сильна, что мы можем попытаться воссоздать что-то из того времени, лишь опираясь на рассказы других людей и их фотографии. Эти ранние снимки – не селфи, сделанные самими детьми.
К подростковому возрасту мы перестаем впитывать воспитательный сценарий, поскольку наши когнитивные и психические способности уже в достаточной степени развиты.
В основе каждого воспитательного сценария лежит определенная базовая характеристика. Даже несомненно положительные черты (как, например, щедрость) становятся предписаниями, если воспитательный процесс вынуждает ребенка проявлять альтруизм не по внутреннему побуждению, а из стремления угодить тем, кто поместил его в этот сценарий, то есть своим воспитателям. Для понимания сути проблемы принципиально важно видеть разницу между общими особенностями определенного способа воспитания детей и воспитательным сценарием, основанном на предписаниях, а порой и на принуждении.
С точки зрения терминологии сценарий определяется как предписание, идущее из глубинных слоев экзистенции и принадлежащее к миру первичных связей, в том числе прародительских. Это предписание действует независимо от воли и желания человека, однако, выявив и осознав его, от него вполне можно освободиться, как мы вскоре увидим.