Я бы назвала свой воспитательный сценарий «Будь осторожна!»: радость от того, что «мы наконец-то вместе, ты вся моя, теперь мы семья» сопровождалась постоянной тревогой и бесконечным предупреждениям о последствиях любого моего поступка. Мне давали достаточно свободы, но говоря «Делай все, что хочешь, ты радость всей нашей жизни», всегда явно или неявно добавляли: «Но будь осторожна». И так продолжается до сих пор, хотя мне уже 46 лет.
Марции удалось разглядеть на этом старом снимке то, что для нас осталось за кадром. Речь о посланиях, которые она получила непосредственно от своей матери, которые перекликаются с опытом «разорванной мамы», о которой мы уже упоминали. Ее рассказ позволяет нам осознать воспитательные последствия, понять, каким образом воспитательный сценарий повлиял на ее жизнь, создавая то внутреннее напряжение, которое она так остро чувствовала. Постоянное «будь осторожна» оказалось тесно связано с тяжелыми родами и страданиями матери Марции при ее появлении на свет.
Алессия: какой еще проект?
Мы на море в Гаэте, в доме папиных родителей, мне около двух с половиной лет. Я с отцом. Фотографию сделала мама.
Когда вы попросили выбрать фотографию, я сразу подумала об этом снимке, на котором я горько плачу – и кто-то решил это увековечить. Я не помню, что тогда случилось… Может, я чувствовала себя обделенной вниманием? Папа пошутил надо мной? Меня не услышали? Моего горя никто не понял, и я осталась с ним один на один.
В конце концов, я поняла, что, как любой ребенок, просто раздула из мухи слона.
В вопросе «Что хочет показать эта фотография?» меня задело слово «хочет». Вряд ли мои родители сделали ее с каким-то умыслом, учитывая их привычку действовать спонтанно, не задумываясь. В ответ на это «хочет» у меня в голове звучит мамин голос: «Да нет, я не хотела передать ничего особенного», как будто она хочет сказать: «Какой еще проект? Разве обязательно должен быть проект? Ты считаешь, что воспитание – это проект?» Здесь я почувствовала, что запуталась, и немного растерялась.
Инстинктивно я назвала свой воспитательный сценарий «Живи и дай жить другим». Теперь я смотрю на все через призму их легкомыслия, этого «живи и дай жить другим», которое на самом деле оставляет ребенка в одиночестве. Возможно, я просто просилась искупаться в море, но за моими слезами явно скрывалось что-то куда более серьезное.
Шутки ради я показала этот снимок своей шестилетней дочери и спросила ее: «Как ты думаешь, что там происходит?» Она ответила: «По-моему, ты хотела искупаться в море».
Воспитательный сценарий Алессии настолько скрыт, что ей кажется, будто ее вообще никак не воспитывали, что все шло как-то само собой. В конце концов, стоит ли делать проблему из того, что мать какое-то время не могла оставаться с дочерью? Или из беспечности молодых родителей? Уверены ли мы, что во всем этом можно найти воспитательный подтекст и даже целый сценарий? Марция назвала свой сценарий «Будь осторожна!» (тема внимания), а Алессия – «Живи и дай жить другим!» (тема отсутствия проекта). Оба сценария представляются очень насыщенными, емкими, полными ожиданий. В конце концов, воспитание – это действительно огромный проект, связанный с предвосхищением будущего: «Отдам тебя в футбольную секцию, потому что хочу, чтобы ты научился играть в команде. Чемпионом не станешь, но командный дух появится». А зачем человеку командный дух? Что, если ему, напротив, хочется играть одному? «Ну, если хочешь играть один, займись теннисом». Все это ожидания. И они не возникают из ниоткуда.
Воспитание – это предвосхищение или игра на ожиданиях другого человека.
Разве это не обещания прожитой жизни? Безусловно, да, но последнее слово всегда остается за каждым из нас. Воспитательный сценарий работает так, как мы его воспринимаем. Иными словами, не существует какого-то объективного воспитательного сценария, есть только наше ощущение этой второй кожи и наши попытки избавиться от нее, которые мы предпринимаем на протяжении всей жизни. Уникальность воспитательного сценария – это игра, в которую стоит сыграть, чтобы понять, как мы его воспринимаем и как можем взаимодействовать с ним в контексте изменений и развития, в стремлении раскрыть весь свой потенциал.
Гайя: ты моя принцесса
Мы на побережье в Салерно. Семейный поход на пляж был обычным развлечением того времени. Может показаться, что на фотографии я с короной на голове, но на самом деле это бант. И все же я всегда представляла у себя на голове корону, потому что в глазах своего отца я была принцессой: он улыбается, с любовью глядя на меня и мою мать, снимающую нас (женщина на заднем плане – это моя тетя, папина сестра). Он говорит мне: «Будь счастливой, свободной, беззаботной». Я играла с камешками и веточками, приносила их ему и говорила «Смотри!», и он всегда с интересом разглядывал мои находки, в то время как мама протестовала: «Только не тащи их в дом. Не пачкайся». У него был настоящий педагогический дар, он умел пробуждать во мне энтузиазм, даже в мелочах. Детям необходимо чувствовать, как взрослые передают им этот любящий и заинтересованный взгляд на мир. Я до сих пор ощущаю это всей кожей.
Удивительная фотография. Черно-белое изображение оставляет простор для воображения, однако здесь мне видится кое-что еще. Твой воспитательный сценарий – это сценарий принцессы?
Да, мы, его дочери, были его принцессами.
Это признание позволяет представить дальнейшее диалектическое развитие: сценарий принцессы может превратиться в настоящую ловушку для дочери. Перед ней раз за разом будет вставать сложный выбор, и, пытаясь соответствовать навязанному образу, она рискует отклониться от своего собственного пути. В ее голове будет постоянно звучать внутренний голос, который диктует каждый шаг и не позволяет свернуть в сторону.
Сценарий «Ты моя принцесса», «Будь моей принцессой» и все его возможные вариации – это действительно тяжелая ноша. Гайя следует ему в память об отце, умершем, когда она была еще слишком маленькой и, возможно, как раз начинала по-настоящему в нем нуждаться. Сохраняя эту роль в неизменном виде, она может идти по жизни, следуя явным и неявным наставлениям, оставленным отцом. Этот сценарий стал ее клятвой верности, которую невозможно исполнить в точности, но которая создает особую форму отношений, уходящую корнями в самые таинственные глубины бытия.
Хочется сказать:
«Лучше обрести счастье через собственные победы, чем получить его в качестве предписания».
Иными словами, надо уметь выходить за рамки полученных заветов и ставить собственные цели.
Маура: я держу тебя
Мне здесь около трех лет. Я в деревне у бабушки и дедушки по отцовской линии. Инжир, на котором я сижу, – очень старое дерево, мы с двоюродными братьями и сестрами вечно пытались на него забраться. Падали, набивали шишки, но упорно карабкались вверх – уж очень его крепкий ствол подходил для этого развлечения. Так что это дерево сопровождало нас на протяжении всего детства. Так как я была еще маленькой, папа посадил меня на ветку верхом (за деревом можно разглядеть его плечо) и крепко держал. Мама была семейным фотографом. Моему папе очень нравились такие снимки. У меня их очень много – он все время усаживал меня на стены, на деревья, на валуны на пляже…
Что хочет показать это фото?
Я думаю, отцовскую поддержку. Я сижу в устойчивом положении, а позади – папа. Я никак не могла упасть и ушибиться. Хотя это воспоминание можно назвать мнимой победой: я же не сама залезла на дерево, меня туда посадили.
У меня этот снимок вызывает ассоциацию «семья и природа» – почти все наши фотографии сделаны на природе, где мы целые дни проводили все вместе…
Ты выбрала довольно необычную фотографию. Твой отец есть на ней, но его не видно. Он принимает участие, но не появляется в кадре. Это что-то значит?
Отец всегда был рядом, хоть и оставался в тени мамы. Я всегда чувствовала его поддержку.
Какую характерную черту своего воспитательного сценария ты могла бы выделить?
«Преданность делу», а также «обязательность». Мои родители в тех ролях, что они для себя выбрали, всегда были именно такими. Должна признать, эти две черты стали частью меня, со всеми плюсами и минусами. Я прорабатываю их и понемногу пытаюсь что-то менять.
Какие плюсы и минусы ты имеешь в виду?
Что касается плюсов, то это, безусловно, надежность. Если я берусь за что-то, то непременно довожу дело до конца. Минус – недостаток гибкости. Я до сих пор слишком жестко придерживаюсь заданных ролей. Возможно, моя излишняя целеустремленность не дает мне сразу увидеть, что существуют и другие пути. В этом я узнаю как их, так и себя.
Черты преданности делу и обязательности, которые так точно выделила Маура, маскируют некоторое лукавство, которое разоблачает фотография: вся эта надежность не находит явного выражения в образе отца, который поддерживает девочку, сам оставаясь на заднем плане, буквально в тылу, спрятавшись. Хотя именно он так настойчиво прививал девочке обязательность, постоянство и преданность делу. Что кроется за его одновременным присутствием и отсутствием? Это интригующий вопрос, способный лишить сна. Тем не менее он оставляет открытым процесс осмысления собственного воспитания, позволяя выявить подлинный воспитательный сценарий.
«Rangiat»[70]
Настало время поговорить и о моем воспитательном сценарии – о сценарии моего отца.
Думаю, мой отец оказался в непростом положении. Унаследованные им модели поведения, складывавшиеся веками, изжили себя, лишив его уверенности. 1960-е гг. ознаменовали начало грандиозных перемен. В то время отец вместе со мной и моей мамой переехал из деревни в город. Он утратил привычные ориентиры, очень простые и надежные: дети принадлежат родителям и должны их слушаться, подчиняться и приносить пользу семье. Эти убеждения не выдержали испытания временем, уступив место новой эпохе, отмеченной событиями 1968 г., когда дети начали открыто оспаривать позицию отцов во всех сферах общественной жизни, в том числе касающейся педагогики. Родительский авторитет неуклонно снижался, иерархическое устройство общества ушло в прошлое.