Нет ничего важнее полученного воспитания. Как бы мы ни стремились оторваться от своих корней.
Мы пытаемся смягчить, скрыть, стереть воспоминания, часто заменяя их общими местами: «У меня было чудесное детство», «Я бы не хотел ничего изменить», «У меня были прекрасные родители», «Мне повезло вырасти таким, каким я стал», «Я почти ничего не помню о своем детстве и о том, как меня воспитывали. Я хочу смотреть только вперед».
Я мог бы привести множество примеров, когда люди, которых спрашивали о детских воспоминаниях, не могли вспомнить ничего или почти ничего. Забвение собственного детства часто свидетельствует о бурлящей там раскаленной магме, которую предпочитают не трогать. До поры до времени, пока не наступает извержение.
Много лет назад на одной важной конференции, в которой принимали участие разные знаменитости, я говорил о том, насколько важно для каждого из нас понять – и принять – полученное воспитание и каким образом можно этого достичь. Я привел несколько примеров, обнадеживающих и не очень. Одну известную итальянскую писательницу задели мои слова, она раздраженно ответила: «У меня было прекрасное детство, и я не нуждаюсь в подобном анализе». И начала свое выступление, рассказывая о событиях прошлого, свидетельствовавших как раз об обратном. Я попытался возразить ей, но безуспешно. Несмотря на тяжелые воспоминания, детство оставалось для нее чудесной сказкой.
Казалось, что звучит знаменитая неаполитанская песня:
Сомнительность понятия «черная педагогика»
В 1970‒1980-х гг. уроженка Цюриха Алис Миллер стала одной из многих психоаналитиков, отошедших от официальной линии Зигмунда Фрейда, в частности от его утверждений о том, что детские рассказы о насилии, в особенности сексуальном, лишь форма фантазий, связанных с формированием собственной сексуальности. Миллер поставила под вопрос фантастический элемент в детских воспоминаниях, призывая своих коллег-психоаналитиков (и не только их) обратить внимание на реальную проблему насилия по отношению к детям, прежде всего – на методы воспитания, принятые в семье. Речь шла о жестоком обращении, которое слишком часто необоснованно недооценивалось. Миллер отнесла побои, тумаки, садистские наказания к сфере так называемой черной педагогики. Ее книги на эту тему пользовались большим успехом и вошли в программу подготовки специалистов, которые в те годы боролись за соблюдение основных прав ребенка и адекватное воспитание.
Говоря о психологическом насилии, Миллер приводила в качестве примера истории, которые рассказывают детям. В частности, она упомянула легенду о святом Николае, распространенную в немецком кантоне Швейцарии, придуманную специально, чтобы во время посвященного этому святому праздника навязывать детям чувство вины[5]. В этот день человек переодетый святым Николаем и пользовавшийся расположением родителей, вызывал детей по одному и, прежде чем вручить подарки, подвергал их форменному допросу, требуя, чтобы они признались в своих проступках. Напуганные малыши были вынуждены слушать его, не имея возможности избежать насилия над своей личностью, совершавшегося под видом традиционной забавы[6].
Несмотря на безусловные заслуги Алис Миллер, я считаю определение «черная педагогика» некорректным: педагогика представляет собой науку о воспитании, как школьном, так и домашнем, а вот сам процесс воспитания действительно может принимать любую форму, в том числе самую уродливую и жестокую по отношению к детям и подросткам. Так что принятая ею терминология представляется мне сомнительной.
Новое и вместе с тем старое исследование
В этой книге я впервые собрал воедино результаты исследований, которые проводил на протяжении более 30 лет. Моя цель – изложить на бумаге путь, который я проделал, чтобы понять и принять полученное мной воспитание, в частности то, что можно назвать «воспитательный сценарий». Этот исследовательский проект я последовательно воплощал как с личной, так и с научной точки зрения на протяжении всей второй половины жизни, когда наконец понял, что обязан выйти за рамки банального бунта против родительских установок. Впрочем, этот бунт был вполне в духе времени.
Моя молодость пришлась на 1970-е гг., когда противостояние своему происхождению и авторитетам считалось если необязательным, то вполне естественным. Поэтому я был готов сломать все шаблоны, по которым протекало мое детство. Было так легко и приятно иметь возможность заявить: «Я не такой, как вы. Не смейте распоряжаться мной. Я не принадлежу вам». Эти заявления я адресовал всему миру взрослых, но в глубине души при этом обращался к своей семье, к их одержимости деньгами и внешним лоском. «Это меня не касается. Я другой. Я делаю другой выбор». Порой я думал: «Я еще докажу вам, что вы все делаете не так. Я буду лучше вас».
В действительности же я жутко увяз в жизненных установках своих родителей.
Агрессивность матери и недостаточное присутствие отца глубоко задевали меня, хотя в то время мне было очень трудно это признать, прежде всего перед самим собой. Некоторые неудачи, пережитые мной в середине жизненного пути, – развод, неправильный выбор работы, длящийся неразрешенный конфликт с собственным прошлым, вынудили меня начать новый процесс самоисследования. До меня дошло, что я не понимал и не контролировал многие проявления собственной сущности. Назрела настоятельная необходимость вскрыть этот нарыв.
Юнгианский психоанализ привлек меня прежде всего тем, что он работал с бессознательным и его символическими архетипами. С его помощью мне удалось раскрыть некоторые аспекты моей личности, распознать определенные «серые зоны», о наличии которых я до того не подозревал. Прежде всего это позволило мне осознать необходимость переработки и осмысления полученного в детстве воспитания.
Это была работа сродни тому, чем для Фрейда и его последователей, изучавших бессознательное, стал анализ собственного внутреннего мира:
стремлением настроиться на темные, таинственные уголки своей психики. Подобно бессознательному, полученное воспитание неразрывно связано с нашей сущностью, хоть эта связь отнюдь не всегда осознается нами. Она формируется в раннем детстве, когда мы еще слишком малы и беспомощны, и особенно остро ощущается в отрочестве, когда мы предпринимаем попытки взбунтоваться и вырваться из-под гнета родительской опеки. Исходя из этого,
я разработал метод, не связанный непосредственно с психоанализом, который, однако, предоставляет возможность любому из нас сравнить себя нынешнего с паттернами, полученными в период полной зависимости от воспитателей.
Для меня и для многих других людей дело обстоит именно так. Речь идет о трудном пути, но можем ли мы его избежать?
Книга, которую вы держите в руках, даст все необходимые инструменты,
призванные помочь вам освободиться от любой формы зависимости или отпечатка, оставленного воспитанием, полученным в детстве, которые, оставаясь скрытыми, подспудно продолжают работать и влияют на нас в течение последующей жизни.
Мы не осознаём этого воспитательного импринтинга или, что гораздо хуже, ошибочно полагаем, что осознаём. И в результате не можем избавиться от него на протяжении всей жизни. Сегодня нам нужны инструменты, с помощью которых мы смогли бы спуститься к своим воспитательным истокам, чтобы понять, что готовы принять, а от чего лучше будет отказаться.
Цель этого пути заключается в создании нового взрослого жизненного проекта, когда период, в котором происходят рост и созревание, сформированные в основном другими или по чужим фальшивым образцам, наконец завершился, и встает вопрос: «Что делать дальше? Продолжать идти тем же путем или выбрать другой? Хватит ли мне полученного воспитания? Или мне нужно что-то еще?» Эта потребность понять, откуда я пришел, с целью сознательно выбрать новое направление стала моей движущей силой. Я хотел перевернуть страницу и начать новую главу, которая уже не была бы ни бунтом против навязанных моделей, ни подчинением им, а открывала бы для меня новое пространство, где я научился бы сознательно прокладывать новые, неизведанные маршруты: жизнь сама по себе школа, а замыкая круг, мы одновременно открываем новые горизонты, беря наконец свое воспитание в собственные руки.
Метод исследования
Сохраняя некоторые из эпизодов детства, отдельные фрагменты полученного воспитания, наш мозг задействует тот же самый механизм, благодаря которому мы запоминаем сны, чтобы впоследствии сделать их доступными для анализа на психоаналитической сессии.
Воспоминания о полученном воспитании именно в силу того, что они «кристаллизовались в памяти», позволяют глубже проникнуть в самую сердцевину истории нашей жизни, чтобы обработать и доработать пережитое, обнаружив там смыслы, ведущие к пониманию самих себя, – точно так же, как сны в психоанализе.
Это происходит потому, что память служит хранилищем, в котором откладывается все, что поддерживает связь с нашими корнями.
Не существует иного объяснения, почему мы сохраняем в памяти важнейшие эпизоды своего прошлого, имеющие огромное значение для нас самих и безразличные для всех остальных. Многие из этих воспоминаний не имеют никакого отношения к реальности, или, как сказал бы Фрейд, они принадлежат к «покрывающим воспоминаниям»[7].
Сам факт сохранения в памяти свидетельствует об их ценности и важности. Как повторяющийся сон, всегда скрывающий в своих глубинах сгусток истины.