15 марта 1962 г. Гавино написал отцу из казармы в Пизе, где он проходил военную службу:
Дорогой отец, я пишу тебе впервые – обычно мы переписываемся с мамой. Есть причина, почему сейчас я должен написать тебе. Как ты знаешь, в прошлом году я сдал выпускные экзамены за 8-й класс и открыл для себя важность образования. Я понял, что даже те, кого ты называл ягнятами, могут учиться, более того, они должны учиться. С самого детства ты говорил мне, что люди делятся на ягнят и львов. Что ж, теперь я точно знаю, кто я такой. Ты говорил мне о львах как о счастливчиках: здесь и вправду все они счастливы, начиная с самых мелких хищников, сержантов. Согласно твоей морали, я должен был стать по крайней мере лисой в курятнике. Я же чувствую себя травоядным, вынужденным питаться мясом[16].
Важно увидеть противоречия между тем, чего хотим для себя мы сами, и тем, чего хотят для нас другие. Мы уже выяснили, что происходит с теми, кто этого не делает. Гавино Ледда осознал эту диалектику во многом благодаря знакомству с сослуживцем Оттавио Тоти и завязавшейся между ними дружбе. В армии Ледда преодолел свою неграмотность и продолжил учиться дальше, вплоть до защиты диплома по словесности. В конце концов, ему удалось освободиться от доминирования отца:
Ты мне больше не хозяин и не отец. Мне не нужен отец, во мне не говорит голос крови. Я поднялся выше родства. За последние годы многие, чужие мне по крови, сделали для меня куда больше, чем ты, и есть те, кто готов помогать мне и дальше. Я уважаю тебя только как человека. Но если ты попытаешься напасть на меня, я остановлю тебя своими когтями. А если их окажется недостаточно, я наброшусь на тебя и задушу[17].
Вот так тот, кто когда-то был малышом Гавино, лягушонком под ногами отца-хозяина, превратился в принца-интеллектуала.
В 1970 г. он поступил в Академию делла Круска, а уже на следующий год был приглашен на должность ассистента по специальности «романская филология» в Университете Кальяри. Он стал автором бестселлеров. Вновь обретя возможность изучать родной язык и литературу, которой его лишили в шестилетнем возрасте, он посвящает этой науке всю свою жизнь. Сколько раз ему являлся призрак отца – а может быть, и матери, напоминая о том, что судьбой ему было предначертано совсем иное? И сколько сил понадобилось ему для того, чтобы разорвать эти путы и стать хозяином собственной жизни?
Это подлинное алхимическое превращение, которое каждый может проделать с собой и помочь совершить другим. Один из возможных его вариантов.
А если остаться сиротой?
Исторически сиротство, в особенности социальное, было привычным для наших предков: многие бедные семьи были не в состоянии прокормить детей или забеременевшая девушка, не имея средств к существованию, была вынуждена отказаться от новорожденного. Практика «колеса подкидышей»[18] позволяла передавать нежеланных младенцев в монастыри, где они оказывались на попечении монахинь, а некоторым из них даже выпадало счастье обрести новую семью.
Не вдаваясь в эту тему слишком глубоко, отметим, что сиротство в узком смысле слова означало прежде и означает теперь (с учетом неизбежных исторических различий) утрату одного или обоих родителей в раннем возрасте, например из-за смерти матери во время родов или из-за гибели отца-солдата на одной из многочисленных войн, которые на протяжении столетий уничтожали целые поколения мужчин, сражавшихся на фронте.
В ходе исследования, когда я понимал, что проблемы моих собеседников коренятся в далеком прошлом, я спрашивал, были ли в их семьях (по крайней мере, на протяжении последних 100 лет) случаи сиротства. Такие ситуации вполне могли способствовать эволюционному застою или стать помехой даже для следующих поколений. Другими словами, часто сиротство тяжким бременем ложится на плечи детей, что может разрушить всю семейную систему, препятствуя нормальному психоэмоциональному развитию их потомков. Такова история Анри Лабори, одного из величайших биологов XX в., автора известных научно-популярных трудов, широкую известность которому принесла книга «Похвала бегству»[19]. Из его автобиографии «Предыдущая жизнь»[20] становится понятно, как отсутствие отцовской фигуры может способствовать формированию системы совместного воспитания ребенка, результаты которой проявятся со временем. Маленькому Анри не было и шести лет, когда он остался без отца – тот скончался от столбняка в 30 лет, несмотря на то что сам был врачом. Ребенок отчаянно цеплялся за память об отце, которого он потерял, сконструировав, таким образом, устойчивую форму идентификации, созданную его воображением.
Я никогда не тосковал об отце, поскольку с момента его смерти делалось все, чтобы он продолжал жить во мне, чтобы я стал им. Даже сегодня я отчетливо осознаю, что мой отец, или, скорее, миф об отце, всегда со мной[21].
Его мать поначалу провалилась в пучину депрессии и отдалилась от семьи.
Больнее всего мне далось расставание с матерью. Помню, как я всматривался в ее фотографию и мое сердце разрывалось от невысказанной любви, а глаза наполнялись слезами. Я чувствовал, что у меня отняли самое дорогое[22].
В отсутствие матери он остался на попечении дедушек и бабушек с отцовской и материнской стороны, со всеми их контрастами и культурными различиями, оказавшись, таким образом, между двумя противоположными воспитательными тенденциями, как между двух огней.
В частности, живя с родителями отца, сосредоточенными только на своей невосполнимой утрате, он постоянно ощущал недостаток внимания заботы и ласки с их стороны, столь необходимых маленькому ребенку:
Безусловно, дедушка и бабушка любили меня, но никогда не окружали той безусловной нежностью, в которой нуждается ребенок с 5 до 10 лет. Я жил одиноко, замкнувшись в себе, и единственным теплым воспоминанием у меня остались вечера, когда бабушка укладывала меня в постель и учила молиться перед сном. После «Отче наш» и «Аве Мария» она добавила еще несколько слов, которые я повторял каждый вечер: «Папа, ты будешь моей религией, ты станешь образцом для меня. Господи, помоги мне исполнить данное обещание»[23].
Воспоминания Рике, как его называли в семье, оставались очень живыми, однако только в зрелом возрасте Анри смог осознать, какое влияние на него оказало такое необычное воспитание. Отец продолжал постоянно присутствовать в его жизни, а мать, несмотря на возникшие поначалу трудности, в дальнейшем все же стала довольно значимой фигурой.
Рассудочная холодность отцовской семьи, не признававшей никакой нежности, эмоциональная неустойчивость и социальная несостоятельность предков по материнской линии, а также присутствие матери – упорной труженицы, готовой на любые жертвы из любви к детям, которая придавала слишком большое значение моему положению первенца мужского пола, не сопровождавшуюся четкой логикой и правилами поведения, стали основными элементами, оказавшими влияние на формирование моей личности. Однако самым существенным фактором был любимый, вызывающий восхищение образ отца, не подавляющий, но всегда достаточно гибкий, чтобы постепенно, по мере того, как становилась насыщеннее и разнообразнее моя повседневная жизнь, превратиться в идеал: маяк на горизонте, освещающий неизведанный морской путь, всегда горящий и никогда не гаснущий свет. Отец был для меня самым прекрасным образом, созданным моим воображением[24].
Анри пережил и прочувствовал свое сиротство самым творческим, благоприятным и благотворным образом. Отсутствие одного или обоих родителей зачастую становится причиной пробелов в развитии и возникновении трудно компенсируемых «серых зон», однако Лабори заставляет нас задуматься о том, что,
помимо фундаментальной роли, которую играют родительские фигуры, вокруг воспитательного процесса ребенка формируется сложная структура эмоционального и педагогического окружения, которая в некоторых случаях может сыграть важную роль.
Психолог Бруно Беттельгейм хорошо показал это в своей знаменитой книге «Дети мечты»[25], посвященной первым израильским кибуцам: первопроходцы, заново заселявшие землю своих древних предков, создали настоящие коммуны, где детей воспитывали не только родители, но и все сообщество в целом, предлагая им широкий набор воспитательных и образовательных моделей. Как рассказывает Анри Лабори, из множества способов, с помощью которых мальчики и девочки могли найти свою путеводную нить в жизни, это, несомненно, один из самых оригинальных и необычных.
Я стану исполнением твоего желания
Некоторые истории воспитания можно назвать копированием: детей воспитывают в соответствии с так называемым миметическим желанием родителей, которые надеются реализовать через своих детей то, чего не смогли добиться сами.
Подобные примеры встречаются в самых различных сферах. В музыке это, несомненно, Моцарт, сын отца-музыканта – известного, но не знаменитого, принуждавшего трехлетнего малыша, даже в ущерб дочери (казавшейся тогда более одаренной), зарабатывать своим талантом. Он возил его по всей Европе, демонстрируя в качестве вундеркинда при дворах знати и вообще где только возможно. Именно так родился заслуживший всеобщее признание великий гений Моцарта: его лишили детства, заставив слишком рано повзрослеть и начать профессиональную карьеру. Его жизнь закончилась печально: долги, одиночество, похороны в общей могиле… До сих пор неизвестно, где покоятся его останки.