Чтобы стать Моцартом, ему пришлось заплатить самую высокую цену: отказаться от своего детства.
Еще один похожий и не менее известный случай – история Пикассо. Его отец, художник весьма среднего уровня, решил, что призванием сына станет достижение вершин, на которые не смог подняться он сам. Пабло Пикассо это удалось. Расплачиваться за это пришлось не самому художнику, а женщинам, которых он встречал на своем пути. Многие из них давали интервью, писали книги, в которых рассказывали о мужчине, лишенном эмпатии, циничном и склонном к садизму, как будто задача, поставленная перед ним отцом, настолько его поглотила, что он потерял способность испытывать эмпатию, не говоря уже о построении близких отношений.
Множество примеров подобных сценариев можно найти и в мире спорта. В футболе особенно показателен случай братьев Индзаги из Пьяченцы. С раннего детства их отец, игрок местной команды, брал сыновей с собой на футбольные матчи. Оба мальчика обожали футбол и росли с желанием оправдать ожидания родителей – самых преданных своих болельщиков. Повесив бутсы на гвоздь, Филиппо и Симоне стали успешными тренерами. В различных интервью Симоне рассказывал, что после каждого матча звонит отцу по видеосвязи, чтобы рассказать, как всё прошло. Между ними существует теснейшая связь, без каких-либо конфликтов и разногласий.
Также весьма показательна история Винус и Серены Уильямс, самой прославленной пары сестер в истории тенниса. Их отец Ричард Уильямс, ставший первым тренером девочек, желал лишь одного: изменить жизнь, свою и своей семьи. Для него, выросшего в крайней нищете, спорт стал средством отвлечь дочерей от улицы и предложить им достойную цель в жизни. Совсем иначе сложилась в 1990-х гг. жизнь другого великого американского теннисиста, Андре Агасси. Автобиография, которую он опубликовал после завершения карьеры, мгновенно стала бестселлером[26]. Это «книга-жалоба» теннисиста, который вовсе не желал быть знаменитым спортсменом. Но никто никогда не спрашивал его, какой он хотел видеть свою жизнь.
Отец заставил его стать чемпионом в чрезвычайно стрессовом, психологически жестоком виде спорта.
Не случайно, будучи боксером, его отец и в теннис привнес боксерский элемент. Сам Агасси отмечает:
…Он готовил меня к жизни, пытаясь превратить в боксера с теннисной ракеткой[27].
Отец Андре был одержим спортом:
Теперь он сам подошел ближе, кричит прямо в ухо. Недостаточно отбивать все, чем стреляет в меня дракон; отец хочет, чтобы я был быстрее и сильнее дракона. От этой мысли я впадаю в панику. Говорю себе: «Ты не можешь победить дракона! Как можно победить того, кто никогда не останавливается?»
Если подумать, дракон похож на моего отца. Только отец еще хуже. По крайней мере дракон стоит прямо передо мной. А отец всегда стоит сзади. Я не вижу его, лишь слышу, как он орет мне в ухо, днем и ночью[28].
Сын покоряется этому и в то же время бунтует: курение, алкоголь, метамфетамины. Он мог появиться на корте в джинсовых шортах или в розовом. И книга с говорящим названием «Откровенно» весьма показательна: это откровенный рассказ о неудавшейся попытке вырваться из-под власти отца, из навязанного ему жесткого воспитательного сценария, в котором не принимались во внимание его реальные потребности.
Я много лет слушал, как отец кричит на меня за промахи. Одно-единственное поражение – и вот уже я сам жестоко казню себя. Я перенял его манеру – его нетерпение, перфекционизм, ярость, и теперь его голос не просто похож на мой: его голос стал моим. Чтобы мучить меня, отец больше не нужен. Я прекрасно справлюсь сам[29].
Бунт и жалобы: поведение, не приводящее к реальным изменениям.
На протяжении всей жизни Андре Агасси выступал на высочайшем уровне, как этого хотел его отец. Завершив спортивную карьеру, он стал тренировать знаменитых теннисистов, а также был предпринимателем и занимался филантропией. Однако, несмотря на свой протест, ему так и не удалось полностью освободиться от заданной ему траектории жизни.
Его пример свидетельствует о том, как часто в отношении родительских воспитательных сценариев у детей возникает недовольство, которое ни к чему не ведет. Неудачные попытки бунта не вызывают реальных изменений. Это просто выплеск эмоций. «Бунт» в таких случаях не становится синонимом «трансформации», он не влечет за собой смену перспективы и точки зрения. Все заканчивается, как правило, признанием своего бессилия: человек смиряется с существующим положением вещей, загоняя неудовлетворенные желания глубоко внутрь и оставив надежду когда-нибудь освободиться из-под назойливой родительской опеки.
Я никогда не называл тебя мамой
На протяжении веков, а может, и тысячелетий непререкаемым авторитетом в вопросах воспитания детей считался отец – такова была традиционная патриархальная логика. Матери же отводилась скорее роль заботливой няньки, чем воспитательницы детей. Тем не менее ее отсутствие или отстраненность могли серьезно сказаться на развитии ребенка.
Знаменитый бельгийский писатель Жорж Сименон в «Письме к моей матери»[30] рассказывает о своих крайне непростых, холодных отношениях с матерью. Однако именно эта материнская холодность оставила глубокий след в его жизни – а также в сюжетах его романов, где проблемные женские персонажи часто оказываются в центре детективной интриги. В этой работе, написанной 70-летним Сименоном в 1974 г., три года спустя после смерти матери, за которой он неотлучно ухаживал в госпитале в последнюю неделю ее жизни,
он, как кажется, вменяет ей в вину то чувство покинутости и одиночества, которое так или иначе повлияло на его становление.
Я никогда не называл тебя мамой, а только матерью, точно так же, как я никогда не называл отца папой. Почему? Откуда взялась эта привычка? Не знаю[31].
В этом письме, столь отличном от письма Кафки отцу, Сименон подводит итоги, пытаясь осмыслить то, что он унаследовал от Генриетты[32], которую описывает как «болезненно эмоциональную, но нечувствительную к эмоциям окружающих»[33]. Это была женщина с трудной судьбой, осиротевшая в пять лет вместе с кучей братишек, без достаточных средств к существованию, не имевшая возможности развить свой ум и способности. Обладая твердым характером, Генриетта не желала принимать ничью помощь – незадолго до смерти она вернула сыну все деньги, которые он ей регулярно посылал.
Ты гордилась своей бедностью и тем, что никогда никого ни о чем не просила[34].
Будучи цельной личностью, она сделала аскетизм основой своего существования.
Ты одна отвечала за все, ты, тяжело трудившаяся с утра до вечера, с огрубевшими от бесконечной стирки руками. Ты никогда не была ни злой, ни эгоистичной. Ты следовала своей судьбе…[35]
В этом произведении Сименон пытается найти логическую нить в жизни Генриетты, понять, какой она была в детстве и какое воспитание получила.
В течение долгих часов, проведенных в госпитале, я пытался понять тебя, узнать тебя, представить себе маленькую Генриетту Брюль, какой она была когда-то, потому что невозможно понять человека, не имея представления о его детстве[36].
Он пытается разобраться в том, как она его растила.
Интересно, сажала ли ты меня когда-нибудь к себе на колени. Поскольку у меня нет таких воспоминаний, то, должно быть, это случалось очень редко[37].
В какой-то момент он сдается и в конце длинного письма пишет:
Мать, мы здесь вдвоем с тобой. Ты дала мне жизнь, я появился на свет из твоего чрева, ты вскормила меня грудью. И все же я совсем не знаю тебя, как и ты не знаешь меня[38].
Душераздирающая концовка. В каком-то смысле в нем заключена суть незавершенности отношений. Речь не столько о том, что сыну в них чего-то не хватало, а в том, что он и его мать так и не узнали друг друга по-настоящему, не успели понять, чего они хотели и чего не хотели друг от друга.
Покинув отчий дом в 19-летнем возрасте, Жорж никогда в дальнейшем не поддерживал отношений с матерью, за исключением того, что оказывал ей материальную поддержку, разбогатев в первую очередь благодаря многочисленным экранизациям своих романов.
В этом письме не чувствуется обиды или досады, но и благодарности в нем тоже нет.
Не подумай, что обижаюсь на тебя или осуждаю тебя. Я никого не сужу[39].
Два чужих друг другу человека, чьи пути пересеклись: Генриетта, давшая сыну жизнь, и Жорж, которому даже это письмо не помогло понять, как на жизнь, которую он вел, повлияло его воспитание.
Эта история очень отличается от истории Кафки, заявлявшего своему отцу: «Ты добился именно того, чего хотел, – сделал меня ничтожеством». Сименон не высказывает матери ни одобрения, ни критики, он не восстает против нее.
В его словах ощущается только мучительное недоумение. Как если бы его детство прошло само по себе, при полном отсутствии значимых взрослых. С одной стороны, это история многих поколений людей, чья жизнь прошла в борьбе за выживание, – им даже в голову не пришли бы вопросы, которые обсуждаются в этой книге; с другой же – в этом письме к матери нашла отражение вся боль, которую Жорж Сименон как великий художник сумел воплотить в своих персонажах.